Очерки истории Грузии. Том 5
 : В 8-и т. / АН ГССР, Ин-т ист., археол. и этнографии - Тб. : Мецниереба : Тип. АН ГССР - ; 21см.   [MFN: 2511]
Т.5 : Грузия в XIX веке / [Ред.: М. Гаприндашвили, О. Жорданиа] - , 1990 - 614с. : ил. - - Библиогр. в подстроч. примеч. - ISBN 5-520-00499-4 : [4л.], 18500экз.   [MFN: 2513]
UDC:  9(479.22)"19"
T 1.383/3

ВВЕДЕНИЕ

И. Г. Антелава, А. С. Бендианишвили, М. М. Гаприндашвили, О. К. Жордания

 

ГЛАВА I

ГРУЗИЯ В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX В.

М. М. ГАПРИНДАШВИЛИ.

 

§ 1. Установление нового правления в Картли-Кахети

§ 2. Присоединение Западной Грузии Россией

§ 3. Присоединение исторических земель Грузии

§ 4. Социально-экономические изменения

§ 5. Народная борьба за национальную и социальную свободу

§ 6. Заговор 1832 г.

 
ГЛАВА II

РАЗЛОЖЕНИЕ ФЕОДАЛЬНО-КРЕПОСТНИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ И РАЗВИТИЕ БУРЖУАЗНЫХ ОТНОШЕНИЙ В 30-х—50-х гг. XIX В.

 
§ 1. Разложение феодально-крепостнической системы в сельском хозяйстве. И. Г. Антелава, Э. А. Орджоникидзе

§ 2. Развитие промышленности в Грузии в 30-х—60-х гг. XIX в. Э. В. Хоштариа-Броссе

§ 3. Торговля. Э. А. Орджоникидзе

§ 4. Рост городского населения в Грузии. Э. В. Хоштариа-Броссе

 

ГЛАВА III

КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА В ГРУЗИИ В ЗО-х-50-х гг. XIX в. И. Г. АНТЕЛАВА

§ 1. Колонизация

§ 2. Характер экономической политики

§ 3. Система управления

§ 4. Дальнейшие изменения в системе управления. М. Воронцов, А. Барятинский

 

ГЛАВА IV

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ КРЕСТЬЯН И ИХ БОРЬБА ПРОТИВ СОЦИАЛЬНОГО И КОЛОНИАЛЬНОГО ГНЕТА В 30-х—50-х гг. XIX В. (ДО КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ) И. Г. АНТЕЛАВА

 

§ 1. Социально-экономическое положение государственных крестьян

§ 2. Социально-экономическое положение помещичьих крестьян

§ 3. Социально-экономическое положение церковных крестьян

§ 4. Характеристика общего положения крестьян различных разрядов

§ 5. Борьба крестьян против социального и колониального гнета

 
ГЛАВА V

КРЫМСКАЯ ВОЙНА И УПРАЗДНЕНИЕ КНЯЖЕСТВ Э. А. ОРДЖОНИКИДЗЕ


§ 1. Крымская война

§ 2. Упразднение княжеств

 
ГЛАВА VI

ОБОСТРЕНИЕ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ, РАЗВИТИЕ И РАСПРОСТРАНЕНИЕ АНТИКРЕПОСТНИЧЕСКОЙ ИДЕОЛОГИИ НАКАНУНЕ ОТМЕНЫ КРЕПОСТНОГО ПРАВА И. Г. АНТЕЛАВА

 

§ 1. Обострение классовой борьбы накануне реформы

§ 2. Развитие и распространение антикрепостнической идеологии

 
ГЛАВА VII

КРЕСТЬЯНСКАЯ РЕФОРМА И АГРАРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД (60-е—90-е гг.) И. Г. АНТЕЛАВА

 

§ I. Реформа в Восточной Грузии

§ 2. Реформа в Западной Грузии

§ 3. Итоги и значение реформы

§ 4. Социально-экономическое положение помещичьего класса

§ 5. Социально-экономическое положение крестьян

§ 6. Классовая борьба

 
ГЛАВА VIII

ВВЕДЕНИЕ СЕЛЬСКОГО ОБЩЕСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ. СУДЕБНАЯ И ГОРОДСКАЯ РЕФОРМЫ. ГОРОДСКИЕ САМОУПРАВЛЕНИЯ В ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX В. А. С БЕНДИАНИШВИЛИ

 
§ 1. Сельское общественное управление

§ 2. Судебная реформа

§ 3. Городская реформа

§ 4. Городские самоуправления в последней четверти XIX в.

§ 5. Вопросы введения земства
 

ГЛАВА IX

РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В ГРУЗИИ В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД (1865—1900-е гг.)
 

§ 1. Развитие капиталистических отношений в деревне. А. С. Бендианишвили

§ 2. Развитие промышленности Грузии в 70-х—90-х гг. XIX в. Э. В. Хоштариа-Броссе

§ 3. Горнорудная и горнозаводская промышленность. В. Хоштариа-Броссе

§ 4. Формирование промышленного пролетариата в Грузии. Э. В. Хоштариа-Броссе

§ 5. Торговля и кредит. Э. А. Орджоникидзе

§ 6. Развитие городов и торгово-промышленных местечек. Э. В. Хоштариа-Броссе

 
ГЛАВА X

РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1877—1878 гг. И ГРУЗИЯ  А С. БЕНДИАНИШВИЛИ

 
ГЛАВА XI

ГРУЗИНСКАЯ НАЦИЯ, НАЦИОНАЛЬНО- И СОЦИАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГРУЗИИ В XIX В.

М. М. ГАПРИНДАШВИЛИ
 

§ 1. Грузинская нация

§ 2. Национально-освободительное движение

§ 3. Идейные течения национально- и социально –освободительного движения

 
ГЛАВА ХII

НАРОДНИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ В ГРУЗИИ В 70-х-80-х гг. И. Г. АНТЕЛАВА

 
ГЛАВА XIII

РЕАКЦИЯ 80-х гг. И ОБЩЕСТВЕННЫЕ СИЛЫ ГРУЗИИ А. П. ИОСЕЛИАНИ

 
§ 1. Усиление политической реакции

§ 2. Изменения в верховном управлении Кавказом. Усиление колониального гнета

§ 3. Наступление реакционных сил на грузинскую национальную культуру

§ 4. Борьба против русификаторской политики царизма в области образования и церкви

§ 5. Грузинские культурно-просветительные и хозяйственные общества и учреждения в годы реакции

§ 6. Прогрессивная грузинская печать и царская цензура

§ 7. Новое наступление реакции. Убийство Димитрия Кипиани. Историческое значение национально-освободительного движения

 

ГЛАВА XIV

ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА И РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ 70-х—90-х гг. XIX В.

 

§ 1. Положение рабочего класса. А. Я. Киквидзе

§ 2. Рабочее движение в 70-х—90-х гг. Э. В. Хоштариа-Броссе

 

ГЛАВА XV

РАСПРОСТРАНЕНИЕ МАРКСИЗМА В ГРУЗИИ Л. Е. ГОРГИЛАДЗЕ

 

§ 1. Возникновение марксистского течения в Грузии

§ 2. Соединение рабочего движения и социализма

 

ГЛАВА XVI

ГРУЗИНСКАЯ КУЛЬТУРА В XIX В. М. М. ГАПРИНДАШВИЛИ

 

§ 1. Новый быт и новая культура

§ 2. Материальный быт населения

§ 3. Духовный быт народа

§ 4. Литература и пресса

§ 5. Просвещение и наука

§ 6. Искусство

§ 7. Культурные взаимоотношения с другими народами

Список сокращений

Иллюстрации






63.3(2Г)

 Г 901

 

 

Книга является сокращенным, переработанным и дополненным вариантом вышедшего в 1970 г. на грузинском языке V тома восьмитомника «Очерков истории Грузии» (редактор д-р ист. наук, проф. И. Г. Антелава). В ней изложена история Грузии XIX в. Это период присоединения Грузии к России, отмены крепостного права и развития капиталистических отношений, объединения грузинских исторических земель, усиления национально- и социально-освободительного движения против царизма и крепостничества, возрождения и обновления многовековой грузинской культуры.

Предназначена для специалистов-историков и широкого круга читателей.

 

 

 

 

Редакторы: д-р ист. наук М. М. Гаприндашвили

д-р ист. наук О. К. Жордания

 

Рецензенты: д-р ист. наук Ш. В. Ломсадзе

 

канд. ист. наук С. С. Лекишвили

канд. ист. наук Л. Л. Меликсет-Бек

канд. ист. наук М. М. Мирианашвили

канд. ист. наук К. Д. Мушкудиани

 0503020906
ВВЕДЕНИЕ

 

Эпоха. В настоящем томе «Очерков истории Грузии» излагаются основные факты и явления двух главнейших этапов нового периода (1801—1921 гг.) истории Грузии: 1. Объединение Грузии с помощью России и начало освободительного движения против самодержавия и крепостничества (примерно 1800-е — 1850-е гг.); II. Отмена крепостного права, развитие капитализма и усиление освободительного движения против социального и национального угнетения (примерно 1860-е—1890-е гг.).

В томе изложена история Грузии XIX в. Этот период характеризуется значительными сдвигами в социально-экономической, политической и культурной жизни страны. В этом столетии произошли такие важнейшие события, как присоединение Грузии к России, отмена крепостного права, воссоединение с родиной части южно-грузинских исторических земель, триста лет находившихся под турецким игом, победа капиталистической формации, усиление национально- и социально-освободительного движения, возрождение и обновление многовековой грузинской культуры и т. д. Все это оказало решающее влияние как на характер социальных отношений и расстановку классовых сил, так и на развитие материальной и духовной жизни грузинского народа вообще, на общественную мысль и общественное движение в частности. Новые явления, проникая во все сферы общественной жизни, в конце концов одерживали победу в нелегкой борьбе со старыми. Процессы, характерные для периода разложения феодально-крепостнической системы, наблюдались и раньше, но особенно заметными они стали после присоединения Грузии к России, точнее с 30-х гг. XIX в., когда в результате победоносных войн России против Ирана и Турции создались сравнительно благоприятные условия для развития производительных сил и в Грузии.

Экономическое развитие Грузии в рассматриваемую эпоху шло в целом по буржуазно-капиталистическому пути. Процесс постепенного становления новых порядков чувствовался во всех сферах социально-экономической и политической жизни общества: и в торговле, и промышленности, и сельском хозяйстве, и культуре, и идеологии. В середине 60-х гг. прошлого столетия, по не вполне точным статистическим данным, Грузии существовало 495 мелких капиталистических, мануфактурных и фабрично-заводских предприятий обрабатывающей промышленности, выпускавших ежегодно продукцию на сумму в 1046 тысяч рублей. Это, разумеется, невысокий показатель, но сравнительное его рассмотрение с другими краями империи приводит к выводу, что Грузия в ту пору по своему экономическому развитию стояла на уровне центральных сельскохозяйственных губерний России. При оценке этих данных необходимо иметь в виду и то, что они отражали продукцию лишь обрабатывающей промышленности Грузии.

Общий экономический прогресс, переживаемый страной, нашел свое выражение в развитии торговли, городов и городской жизни. В дореформенной Грузии XIX в. наблюдается дальнейшее развитие городской жизни. Такие явления, как преодоление в мелкотоварном производстве феодально-цеховых ограничений, тенденция укрупнения ремесленных мастерских, рост числа внецеховых ремесел и развертывание свободной (конкуренции, распространение мануфактурной и зарождение фабрично-заводской промышленности и т. д. значительно меняли экономический облик грузинских городов.

Вследствие разложения натурального хозяйства углубляются противоречия между городом и деревней, растет торгово-промышленный потенциал городов, увеличивается их роль как поставщиков промышленных товаров и потребителей сельскохозяйственных продуктов и т. д. Все это означало образование в Грузии внутреннего рынка.

Параллельно с развитием городской жизни в дореформенный период шел процесс абсолютного и относительного роста городского населения. В 1821—1865 гг. число жителей восточно-грузинских городов (Тбилиси, Гори, Сигнаги, Душети и др.) увеличилось более чем в четыре раза (с 22513 до 93336 человек). Неуклонно возрастал и удельный вес городского населения. В Восточной Грузии он составлял: в 1821 г.— 12,2%, а в 1865 г. — 18,3%. В Западной Грузии происходил идентичный процесс, хотя в несколько более умеренном темпе.

Грузия дореформенного периода представляла собой аграрную страну. Абсолютное большинство непосредственных производителей было занято в различных отраслях сельского хозяйства. При таком положении вещей для определения экономического уровня страны большое значение приобретает рассмотрение сдвигов и изменений, происходивших в то время в грузинской деревне. Здесь же следует отметить буржуазный характер и направление этих сдвигов.

В этом смысле обращает на себя внимание дальнейшее развитие товарного производства и рыночных связей, начиная с 30-х гг. XIX в., когда в стране устанавливается относительный покой. Исстрадавшиеся от непрерывных войн народные массы возвращаются к мирному труду, производя продукцию не только для удовлетворения своих собственных нужд, но и на продажу. С рынком связываются почти все отрасли сельского хозяйства.

Удельный вес товарной продукции нередко достигал значительных размеров. Достаточно, например, сказать, что в 1845 г. товарная продукция пшеницы в Тифлисской губернии составила 18%[1]. Еще выше был этот процент в таких отраслях, как виноградарство-виноделие, шелководство, хлопководство, табаководство. Удельный вес рыночной продукции этих отраслей колебался в различных регионах Грузии от 30 до 60%. Эти данные красноречиво свидетельствуют о развитии торгового земледелия, о емкости внутреннего рынка и дальнейшем росте товарно-денежных отношений в стране.

Хотя без товарного производства не существует капитализм, тем не менее одного наличия его недостаточно для возникновения капиталистической формации. Для развития капитализма необходима еще свободная рабочая сила, свободная как лично, так и от средств производства. В Грузии того периода шел процесс классовой дифференциации крестьян, в результате которой постепенно создавалась, с одной стороны, сельская буржуазия, а с другой — масса людей, лишенных средств производства и вынужденных продавать свою рабочую силу. Имелся также определенный процент зажиточных крестьян, производивших рыночную продукцию при помощи вольнонаемного труда.

Значительные изменения происходили и в самом классе феодалов. Небольшая часть дворянства, приспособившись к новым условиям, приступила к созданию рациональных хозяйств, обеспечив себе тем самым возможность идти в ногу с новой жизнью. Другая же, сочтя предпринимательскую деятельность унизительной и поэтому вовсе неприемлемой для себя — стала уповать на «всемогущую силу банков», куда закладывала свои имения. Вскоре привилегированное сословие лишилось части земель — основы своего господства, — которые перешли в руки крестьян, купцов и т. д., что создало условия для последующего краха старого и победы нового строя.

В становлении новых порядков существенную роль сыграла коммутация государственных податей в 1843—1845 гг., а также неуклонно протекавший процесс замены крестьянских натуральных повинностей в пользу помещиков денежным эквивалентом, обозначавшим не что иное, как рост значения денежной ренты. Хотя и очень трудно точно определить удельный вес последней в социально-экономической жизни страны, но накопленный фактический материал все же позволяет сказать, что в жизни дореформенной Грузии она играла куда большую роль, чем предполагалось до сих пор.

Отмеченные выше явления обострили классовую борьбу. Сельские и городские трудовые массы стали энергично выступать против феодально ¾ крепостнических порядков и защищавшего их царизма. На повестку дня со всей остротой встал крестьянский вопрос. Накануне Крымской войны он, по словам Н. Я. Николадзе , «назревал не по дням, а по часам». Грозные симптомы надвигавшихся массовых крестьянских выступлений вынудили правительство заняться «крестьянским» вопросом. Наместник царя на Кавказе заговорил о необходимости скорейшего улучшения быта помещичьих крестьян.

Против крепостного права выступали передовые общественные деятели Грузии. Вспомним хотя бы одного из первых критиков феодально-крепостнических порядков, грузинского просветителя Иоанна Багратиони (1772—1830), который в своем сочинении «Калмасоба» («Хождение по сбору подати») подверг резкой критике уродливые явления современной ему грузинской действительности.

В новых условиях еще резче прозвучали антикрепостнические требования в выступлениях грузинских шестидесятников («тергдалеулни»). Они высоко подняли знамя национально- и социально-освободительного движения, унаследованное от деятелей 30-х гг. — А. Г. Чавчавадзе, С. И. Додашвили, Н. М. Бараташвили и др.

Сдвиги в социально-экономической жизни оказали благотворное влияние на духовную и материальную культуру народа. На более высшую ступень развития поднялись литература, искусство. Был восстановлен грузинский театр (1850 г.). Заложены основы журналистики. Претерпели изменения культура и быт.

Такова краткая характеристика процессов, происходивших в Грузии в дореформенный период XIX в., преимущественно с 30-х гг. Именно в 30-х—50-х гг. сложился капиталистический уклад, расширилось товарное производство, возникли капиталистические предприятия, началось применение усовершенствованных сельскохозяйственных машин и вольнонаемного труда. Расширение внутренней и внешней торговли, возрастание роли городов, классовая дифференциация, постепенно подтачивание основ феодальной собственности и становление буржуазной, формирование антикрепостнической идеологии, обострение социальной борьбы и другие новые явления подготавливали гибель крепостничества и победу капитализма в Грузии, что и произошло после буржуазных реформ 60-х—70-х гг. XIX в.

 В пореформенный период, несмотря на значительные пережитки феодально-крепостнических отношений (институт крестьян, отрезки, хизанства и др.), создались сравнительно лучшие условия для социально-экономического развития Грузии. Исчезли многие обстоятельства, препятствовавшие развитию производительных сил. Этому, помимо всего прочего, способствовало строительство в 70-х—90-х гг. целой сети железных дорог. Новый вид транспорта заметно ускорил экономический прогресс. Тесно связав в одно хозяйственное целое различные части страны, железнодорожный транспорт привел в движение все население Грузии. Жители самых отдаленных мест устремились в города, развернули в них бурную, по сравнению с прошлым периодом, торгово-промышленную деятельность. Был положен конец прежней относительной замкнутости экономической жизни.

Общий подъем экономики нашел свое выражение в дальнейшем развитии промышленности. В этой отрасли произошли не только количественные, но и качественные изменения. Крупная капиталистическая промышленность значительно опередила мелкокапиталистическую и мануфактурную, твердо заняв господствующее положение. Если, например, в 1865—1866 гг. удельный вес крупной промышленности, выраженный в стоимости товаров, произведенных в капиталистическом секторе, равнялся лишь 7,7%, то позднее он значительно возрос и в 1885—1886 гг. составил 55,1%, а в 1900 г. — 78,3%. Быстрыми темпами развивалась фабрично-заводская промышленность. С 1865 по 1900 г. число таких предприятий увеличилось в 16 раз (с 4 до 64), а стоимость выпущенной ими продукции более чем в 20 раз (с 800 тысяч рублей до 16513 тысяч рублей) .

Прогресс промышленности сопровождался развитием торговли, городов и городской жизни, появлением новых торгово-промышленных центров. Одним из результатов этого процесса являлся неуклонный рост городского населения, которое с 175069 человек в 1886 г. возросло до 300590 жителей в 1897г. Иначе говоря, за одно десятилетие городское население Грузии увеличилось на 71,7%. Необходимо отметить и то, что темпы роста городского населения были намного выше сельского, опережая последние в четыре раза.

После отмены крепостного права довольно интенсивно происходил начавшийся еще в дореформенную пору процесс формирования классов буржуазии и пролетариата. Они сконцентрировались в Тбилиси, Батуми, Кутаиси, Чиатура и в некоторых других городах страны. Образование классов буржуазного общества и сосредоточение их в перечисленных выше городах изменило социальную структуру городов. Соответственно изменилась и городская культура, отступил на задний план феодальный быт.

Сдвиги в сельском хозяйстве выразились в дальнейшем развитии товарного производства. Устанавливалась более тесная связь непосредственного производителя с рынком. Продукты зерноводства, виноградарство-винодельческого производства, садоводства, скотоводства, огородничества и т. д. все чаще и во всевозрастающем размере поступали на рынок (удельный вес товарного вина, например, поднялся с 25 до 75%).Что же касается таких отраслей сельского хозяйства, как чаеводство и табаководство, то они с самого начала были тесно связаны с рынком. В 90-х гг. XIX в. население Кутаисской губернии только от продажи продукции зерноводства (кукуруза), виноградарства-виноделие, шелководства, а также табаководства получало в среднем ежегодно 11 миллионов рублей. Столько же имели и жители Кахетии, причем от одного только виноградарства-виноделия.

Значительно углубилась классовая дифференциация. Образовалась прослойка кулачества. В 80-х гг., например, 45,4% овец государственных крестьян Сигнагското, Тианетского и Душетского уездов принадлежало кулакам, удельный вес которых составлял всего лишь 1,7%[2]. Наряду с ними был многочисленный отряд вовсе не обеспеченных средствами производства крестьян, вынужденных поддерживать свое существование продажей собственной рабочей силы. Их нанимали городские и сельские предприниматели, производившие рыночную продукцию.

Наступили тяжелые дни для феодальной собственности. Шел необратимый процесс разложения феодализма. Сокращался дворянский земельный фонд. Он почти беспрепятственно переходил в руки сельской и городской буржуазии. Насколько чувствительный был этот и ранее происходивший процесс видно из следующих данных. К 1904 г. дворянством Тифлисской губернии было заложено 652898 дес. земли, или 50% всех частновладельческих земель[3]. Заложенные имения, как правило, продавались с публичных торгов и таким путем становились собственностью зажиточных крестьян и купцов.

В разрушении феодально-крепостнической системы и утверждении капиталистической формации важную роль играла классовая борьба. После некоторого спада она вскоре разгорелась с новой силой. Расширилось крестьянское движение. Появление на исторической арене пролетариата не только подняло классовую борьбу сельского трудового населения на более высокую ступень, но и заложило основу новой и самостоятельной формы борьбы — рабочему движению.

Возникновение на основе развития капитализма новых общественных потребностей произвело коренные преобразования в быту, сознании и культуре грузинского народа, в соответствии с духом времени. Возрождение на принципиально новых началах общественно-экономической жизни сыграло решающую роль в консолидации грузинской национальности в нацию. Многовековой процесс поступательного развития духовной жизни грузинского народа завершился в XIX в. созданием культуры национальной по форме и буржуазно-демократической по содержанию. Больших успехов достигли, в частности, новая грузинская литература и общественная мысль, школа и печать, искусство и наука. Впитав в себя гуманистические традиции и идеи прошлых эпох и явившись результатом глубоких преобразований, происшедших во всех сферах жизни страны, новая грузинская культура возникла не только на почве развития собственных передовых традиций, но и на основе расширения связей и взаимоотношений с культурой других народов. Эти качественные сдвиги и преобразования происходили, разумеется, в острой идеологической борьбе. Процесс формирования новой грузинской культуры осуществлялся путем постепенного преодоления местного и иноземного консерватизма. В Грузии, как и всюду, где происходила аналогичная борьба нового со старым, в конечном счете побеждали именно прогрессивные тенденции. И отмеченные выше значительные культурные сдвиги, имевшие место в Грузии в XIX в., явились, прежде всего, результатом победы прогрессивных сил над консервативными и реакционными. В завершение многовекового процесса превращения грузинского народа в нацию прогрессивную роль сыграла Россия. Вместе с тем самодержавно-помещичья и буржуазная Россия представляла собой «тюрьму народов», в которой нерусские народы подвергались не только социальному ( подобно широким массам самого русского народа), но и национально-колониальному гнету. Царизм подвергал нерусские народы насильственной ассимиляции. Национально-колониальный гнет достиг своего апогея в 80-х — 90-х гг. XIX в., когда царизм открыто перешел в наступление на самобытную культуру нерусских народов.

Свободолюбивый грузинский народ высоко ценил свою дружбу с русским народом, демократической Россией; но он не мирился с колонизаторской политикой царского самодержавия, преследовавшей всякое проявление национальной самобытности — язык, традиции и обычаи народа.

Еще в самом начале века грузинский народ с оружием в руках выступал против царских колонизаторов и их местных приспешников — собственных угнетателей. Вместе с тем на протяжении всего XIX в. национально-и социально-освободительное движение Грузии представляло собой составную часть освободительной борьбы всей России, а через ее посредство и мирового революционного движения. В этой борьбе, так же как и в движении других угнетенных наций, более или менее широкое участие принимали все прогрессивные силы общества. Национально-освободительное движение Грузии в XIX в. прошло два периода: дворянский (1802—1864 гг.) и буржуазно-демократический (1864—1895 гг.). В течение первого и на протяжении всего XIX в. крестьянское движение было основной реальной силой, выступавшей против колониальной политики царизма. В национальное движение были вовлечены все слои дворянства, образованные представители которого хотя и были либерально настроены, но не могли возвыситься до понимания необходимости вести борьбу не только за национальную, но и за социальную свободу. Чувством здорового патриотизма было проникнуто творчество и мировоззрение И. Г. Багратиони, А. Г. Чавчавадзе, Г. Д. Орбелиани, Г. Д. Эристави, С. И. Додашвили, Н. М. Бараташвили.

Во втором периоде освободительного движения задачи и цели его заметно расширились: кроме национального вопроса, были выдвинуты и такие живо интересовавшие крестьян вопросы, как ликвидация крепостного права и аграрный вопрос. Патриотическое движение тем самым еще более расширилось и углубилось. Резкая социальная дифференциация приводила к усилению классовой борьбы; возникали новые социальные силы, которые открыто вступали в борьбу за руководство народом; теперь уже под национальным вопросом явно подразумевались и противопоставлялись друг другу интересы буржуазной демократии (т. е. третьего сословия: крестьянства, мастеровых, интеллигенции, мелкой и средней буржуазии) интересы защитников крепостничества и его остатков, т. е. царизма и консервативного дворянства. В одном лагере объединились все прогрессисты, не согласные с колониальной политикой царизма, добивавшиеся восстановления и сохранения территориальной целостности Грузии, ее экономического возрождения и политической демократизации, национального равенства и права на самоопределение, беспрепятственного развития грузинского языка и литературы. Борясь за осуществление этой программы, народные массы стихийно выступавшие против национального и социального гнета, с оружием в руках старались сбросить с себя двойное ярмо эксплуатации, тогда как демократическая интеллигенция предпочитала идейные средства борьбы, довольствуясь культурно-просветительской деятельностью. Выдающиеся руководители национально-освободительного движения — И. Г. Чавчавадзе, А. Р. Церетели, Я. С. Гогебашвйли, Г. Е. Церетели, Н. Я. Николадзе, С. Ф, Чрелашаили и др. — основали ряд культурно-просветительных учреждений («Общество по распространению грамотности среди грузин» и др.) и органов печати (журналы, газеты), а также театры, школы, библиотеки, которые служили делу просвещения масс, повышения их национального самосознания.

Просветительское движение и его идеи нашли яркое отражение в литературе. Во второй половине XVIII в. в грузинской литературе уже чувствовалось приближение новых идейно-художественных веяний, которые в XIX в. развились в мощное романтическое и критико-реалистическое литературные направления. Новая грузинская литература XIX в. выдвинула целую плеяду выдающиеся поэтов и писателей — Н. М. Бараташвили, И. Г. Чавчавадзе, А. Р. Церетели, А. М. Казбеги, Важа-Пшавела и др.

Просветительская идеология явилась в Грузии теоретической основой не только для новой грузинской литературы, но и для национально и социально-освободительного движения в целом. Отдельные либерально-просветительские идеи были присущи, как известно, еще деятелям дворянского периода, а на буржуазно-демократическом этапе грузинское просветительстве развилось в многогранное, революционно-демократическое мировоззрение, вобравшее в себя гуманистическое, радикальное и народническое направления и сыгравшее значительную роль в деле подготовки трудящихся масс к грядущей буржуазно-демократической революции.

В пролетарский период освободительного движения преемником просветительства выступила национальная и социальная демократия, вооруженная теорией социализма, которая не только усвоила традиции революционно-демократической мысли, но и развила их дальше, совершив переворот в грузинской общественной мысли.

Источники новой истории Грузии весьма обширны и разнообразны.

В 1835 г. в Петербурге был издан один из первых статистических сборников[4], содержавший лишь отрывочные сведения о Грузии и далеко не удовлетворявший требованиям колонизаторов-практиков. В 1838—1840 гг. были опубликованы более обширные и совершенные статистические труды[5], которые дают довольно правильное представление о социально-экономическом положении Грузии в 20-х—30-х гг. XIX в.

Наиболее обширным и многосторонним источником истории Грузии первой половины XIX в. являются «Акты, собранные и изданные Кавказскою археографическою комиссиею»[6]. Несмотря на тенденциозность редакции в подборе материала эту фундаментальную публикацию не может обойти ни один исследователь истории Грузии первой половины XIX в. Особенно широко отображены в «Актах» политика царского правительства и практическая деятельность его чиновников, но при всем том в них можно обнаружить много интересного для изучения социально-экономического состояния страны.

Важным источником по истории Грузии и Кавказа XIX в. является «Полное собрание законов Российской империи», в котором содержатся ценные сведения о Грузии после ее присоединения к России.

После осуществления буржуазных реформ во второй половине XIX в. довольно успешную деятельность в центральных губерниях России развивают земства. В. И. Ленин высоко ценил земскую статистику, придавая ей важное значение в деле изучения социально-экономического развития России. Но в Грузии, где, как известно, земская реформа не была проведена, естественно, не существовало и земской статистики. В Закавказье сбор и обработка обобщающих статистических материалов были поручены Статистическому комитету, состоявшему из местных чиновников[7]. Под его руководством выходили также ежегодные тома «Кавказского календаря» и другие материалы. Однако критический анализ этих публикаций выявляет довольно низкий уровень статистического изучения авторами местной промышленности, сельского хозяйства, форм землевладения и аграрных взаимоотношений. Сравнительно большего доверия заслуживают материалы, собранные и изданные ведомственными учреждениями.

Ценными источниками для изучения форм землевладения и землепользования, торгового земледелия, ростовщичества, классовой дифференциации крестьян, а также других вопросов являются отчеты, составленные А. Аргутинским-Долгоруковым, С. Мачабели, Ф. Марковым, Е. Иоселиани, Н. Никифоровым, И. Бахтадзе и др.[8] Интересные сведения содержатся в исследованиях авторов многотомного «Свода» материалов по изучению экономического быта государственных крестьян Закавказья[9]. Не утратила своего значения работа А. Добровольского, посвященная поземельной регистрации временнообязанных крестьян Восточной Грузии[10].

Большое значение в деле изучения развития торгового земледелия и процесса специализации сельского хозяйства имеют публикации акцизного управления, филлокосерного комитета и железнодорожного управления[11], издававшиеся ежегодно. Сведения для изучения уровня развития товарно-денежных взаимоотношений, и некоторых вопросов аграрной эволюции содержатся в материалах, собранных и обработанных в связи с распространением действий Крестьянского поземельного банка на Закавказский край[12]. Важные сведения о состоянии частного землевладения в Грузии содержатся в «Сборнике», изданном под редакцией Ф. Г. Гогичаишвили и др.[13] Материалы о численности населения и культурном положении края можно найти в ежегодных отчетах губернаторов и в дополнениях к ним и т. д. Для установления уровня развития капиталистических отношений большое значение имеют материалы по всеобщей переписи населения 1897 г., содержащие данные о численности как нанимателей рабочей силы, так и самих рабочих и т. д.[14]

Качественные изменения в обработке и издании исторических и иных материалов наблюдаются после установления Советской власти. С 20-х гг. XX в. происходит постепенное обогащение документальной базы исторической науки.

Важную роль в выявлении и публикации архивных материалов по истории сельского хозяйства и аграрных отношений сыграл П. В. Гугушвили[15]. Для освещения истории крестьянской реформы солидную документальную базу создал Ш. К. Чхетия[16]. Он же возглавил издание многосерийных сборников документов по истории Грузии[17].

Следует отметить публикации исторических документов и материалов, осуществленные И. Г. Антелава, Н. А. Бердзенишвили, М. М. Габричидзе, Л. Г. Годеридзе, Г. К. Гозалишвили, В. И. Джикия, Г. А. Дзидзария, М. К. Думбадзе, 3. И. Жвания, А. М. Иовидзе, С. Н. Какабадзе, С. С. Лекишвили, Д. М. Лемонджава, П. Н. Ломашвили, Л. К. Наниташвили, Н. Д. Нацвлишвили, В. Г. Сипрашвили, И. И. Утурашвили, И. Н. Цховребовым, 3. Л. Швелидзе и др.

Большую работу по расширению документальной базы истории Грузии осуществила редакционная коллегия «Саисторио моамбе» («Исторический вестник») — орган Главного архивного управления при Совете Министров ГССР.

Наряду с вышеупомянутыми первоисточниками экономической и политической истории Грузии XIX в. для научного изучения новой грузинской культуры и общественной мысли могут быть использованы также и литературно-художественные произведения, общественно-политические и эстетико-философские, педагогические и историко-этнографические труды. Большую ценность в этом смысле представляют собой сборники, содержащие биографические данные о писателях и мыслителях, о деятелях национальной культуры и социально-политического движения[18] а также мемуарная литература[19] и другие документы.

Историография. Еще ранние грузинские просветители пытались изучить некоторые вопросы новой истории Грузии. В трудах Д. Г. Багратиони, И. Г. Чавчавадзе, С. И. Додашвили, Г. Д. Орбелиани, Н. М. Бараташвили и др. дана краткая характеристика грузинской действительности после присоединения Грузии к России[20].

Просветители революционеры-демократы и народники шире и глубже изучали борьбу грузинского народа за национальную и социальную свободу, против царизма, крепостничества и капитализма. В публицистических и художественных произведениях Д. Г. Чонкадзе, И. Г. Чавчавадзе, А. Р. Церетели , Н. Я. Ннколадзе, Г. Е. Церетели, Я. С. Гогебашвили , А. Н. Пурцеладзе ,Г. Ф. Здановича (Маяшвили) и др. освещен ряд вопросов новой истории Грузии: социальные и национальные отношения, становление новой культуры и общественной мысли на протяжении всего XIX в.[21]

С 90-х гг. XIX в. публиковались научные работы, посвященные отдельным проблемам социальной и политической истории Грузии в новое время. Из них вызывают особый интерес труды М. В. Хелтуплишвили, А. Ф. Пронели (Кипшидзе), 3. Д. Авалишвили, И. А. Джавахишвили, Г. Г. Вешапели (Вешапидзе), А. К. Джорджадзе и др.[22]

На рубеже XIX—XX.вв. возникла грузинская марксистская историография. Для освещения новых явлений грузинской, действительности, в частности распространения марксизма в Грузии, определенное значение имели публицистические выступления представителей первого поколения грузинских социал-демократов— С. В. Джибладзе, Н. Н. Жордания, К. С. Чхеидзе и др.

В деле освещения некоторых вопросов новой истории Грузии определенную роль сыграли труды марксистов-ленинцев — А. Г. Цулукидзе, И. В. Джугашвили-Сталина, Ф. Е. Махарадзе[23] и др.

Официальная дореволюционная историография Грузии. XIX в. довольно обширна. Мы назовем лишь некоторые труды. Сравнительно большой вклад в освещение кавказских войн внесли Н. Ф. Дубровин[24], В. А. Потто[25], Н. М. Муравьев[26] и

др.[27] Ряд вопросов социально-политической, экономической и военной истории освещен в трудах В. Н. Иваненко, Б. С. Эсадзе, С. С. Эсадзе,. Сп. С. Эсадзе[28] и др. Исследователь, заинтересованный историей торгового виноградарства и виноделия, найдет нужные ему сведения в обширном труде М.Балласа[29] и в небольшом исследовании С. Н. Тимофеева[30]. При изучении аграрного вопроса исследователь не может обойти С. Л. Авалианй[31]. Интересный материал по тем же вопросам содержат труды О. Семина[32], И. Сегаля, Г. Зерцалова[33] и др.

Дореволюционные издания источников и литературы хотя и содержат целый ряд интересных материалов для освещения политической, социально-экономической и военной истории края, однако нельзя забывать, что этот материал весьма противоречит ,требуя к себе строгого критического подхода.

Официальные историки всячески раздували «цивилизаторскую» роль царского правительства, пытаясь приписать ему положительные явления.

Определенная тенденциозность характеризовала также оппозиционную историографию. Дореволюционные немарксистские историки рассматривали капитализм лишь как технический прогресс. Они изучали технико-экономическую сторону промышленных и сельскохозяйственных предприятий, тогда как социальное содержание капиталистической формации не входило в сферу интересов их исследований.

Более того, публицисты исследователи как народнического, социал-федералистского так и либерально-буржуазного толка, под влиянием ли своих предвзятых точек зрения или по иным соображениям, игнорировали процессы капиталистического развития страны, не замечая классового расслоения крестьянства и упуская из виду факты возникновения новых классов капиталистического общества. Большинство из них, считая мелкое производство явлением нормальным и вполне соответствующим условиям, объявляли крупные капиталистические предприятия явлением случайным. Поэтому в дореволюционной литературе, если не принимать во внимание марксистского наследия, мы не находим одного серьезного исследования капиталистической экономики.

Труды С. И. Гулишамбарова[34], например, представляют собой поверхностный обзор существовавших в ту пору в Грузии и Закавказье в целом фабрик и заводов. X. А. Вермишев на примере хозяйства кн. И. Багратиона-Мухранского изучил эволюцию помещичьего хозяйства, но и в его исследовании на передний план выдвигается зерновое хозяйство, основанное на отработочной системе, тогда как виноделие, зиждившееся на капиталистическом способе производства, остается в тени[35].

Теоретики марксизма-ленинизма попытались по-новому изучить объективно-исторический процесс развития той или иной страны. Для научного изучения новой истории Грузии определенное значение имели труды К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина[36].

Грузинские историки проделали большую работу по раскрытию положения о том, кто после крестьянской реформы «русский капитализм втягивал... Кавказ в мировое товарное обращение, нивелировал его местные особенности — остаток старинной патриархальной замкнутости, — создавал себе рынок для своих фабрик. Страна, слабо заселенная в начале пореформенного периода или заселенная горцами, стоявшими в стороне от мирового хозяйства и даже в стороне от истории, превращалась в страну нефтепромышленников, торговцев вином, фабрикантов пшеницы и табака, и господин Купон безжалостно переряживал гордого горца из его поэтичного национального костюма в костюм европейского лакея»[37].

Грузинская советская историческая наука, вооруженная научной методологией, уделяет большое внимание разработке вопросов истории Грузии XIX в. Историки Грузии, преодолев мировоззренческую и методологическую ограниченность дореволюционной и послереволюционной историографии, сумели поднять научное исследование на более высокую ступень. Уже в 20-х—30-х гг. XX в. появляются труды ряда грузинских советских ученых: Г. Т. Георгадзе, Н. А. Бердзенишвили, П. В. Гугушвили, Г. В. Хачапуридзе и др., в которых особое внимание уделялось важнейшей проблеме истории Грузии XIX в. — генезису и развитию капитализма. Так, например, на основе изучения существовавших в Картли и Кахети XVIII в. красилен Н. А. Бердзенишвили пришел к выводу; что эти предприятия явились предтечей позднейших капиталистических мануфактур, что во второй половине XVIII в. в Картли и Кахети уже зарождались элементы буржуазных отношений.

П. В. Гугушвили было выдвинуто положение о возникновении буржуазных отношений в недрах феодальной Грузии первой половины XIX в., о прохождении капиталистической промышленностью Грузии всех стадий развития от начальной и до высшей формы. На основании изучения ряда предприятий П. В. Гугушвили пришел к заключению, что в дореформенной Грузии уже налицо мануфактурная стадия капитализма. Изучению вопроса генезиса капитализма уделялось огромное внимание в связи с установлением периодизации новой истории Грузии и вообще с созданием систематического курса новой истории.

Исследование этого вопроса было особенно интенсивным в 40—50-х гг. XX в. Постепенно выявились две тенденции, две точки зрения: часть исследователей пришла к выводу, что зародыши капиталистических отношений в Грузии существовали еще во второй половине XVIII в., что к середине XIX в. уже сложился капиталистический уклад, а в 60—70-х гг. капиталистическая формация утверждается окончательно. Другие считают, что в дореформенной Грузии налицо были лишь незначительные зародыши капитализма, а капиталистический уклад сформировался лишь после буржуазных реформ, т.е. в 70-х гг. XIX в.[38]

В 1954 г. Институт истории им. И. А. Джавахишвили провел дискуссию по вопросу о генезисе капитализма.

После дискуссии изучение вопросов генезиса капитализма в Грузии было продолжено с еще большей интенсивностью. В научный оборот поступили новые материалы. В настоящее время большинство исследователей, определяя хронологические рамки возникновения капиталистического уклада, указывают на 30-е—60-е гг. XIX в. и не исключают возможности существования зародышей новой формации еще во второй половине XVIII в. — первой трети XIX в.

Сила экономического развития страны, антикрепостническая идеология, крестьянское движение и складывавшаяся в стране революционная ситуация вынудили царизм провести ряд буржуазных реформ, чтобы тем самым несколько обновить обветшалое социально-политические здание Российской империи в соответствия с духом времени.

Грузинская историография особое внимание уделяла изучению развития капиталистических отношений в пореформенной Грузии. Развитие капитализма в промышленности освещено в трудах П. В. Гугушвили, Г. К. Бакрадзе, Н. М. Ткешелашвили, Э. В. Хоштария, Н. С. Родовая, А. И. Кочлавашвили, Г. Н. Маргиани, Д. А. Гоголадзе и др.[39] В этих исследованиях более или менее полно изучены различные формы промышленности, ремесло, домашнее производство, капиталистическое производство, стадии капиталистической промышленности (простая капиталистическая кооперация, мануфактура, машинная индустрия), хронологические рамки господства этих форм и стадий, их удельный вес и значение в экономике Грузии.

Изданы труды по вопросам зарождения и развития капитализма в деревне[40], в которых освещены развитие торгового земледелия, формы торговли и кредита, буржуазная эволюция аграрных отношений, социальная дифференциация крестьянства, капиталистическая эволюция помещичьих хозяйств, масштаб использования наемного труда в сельском хозяйстве и др. вопросы.

Советские историки с самого начала уделяли большое внимание изучению социальных классов капиталистической Грузии, освещению положения трудящихся масс и их борьбы.

О самом многочисленном классе капиталистической Грузии — крестьянстве — написано немало трудов. В двухтомной монографии И. Г. Антелава[41] изучено социально-экономическое положение государственных крестьян XIX в., показана роль этой социальной прослойки в экономике и освободительной борьбе, рассмотрены перемены, происшедшие в положении государственных крестьян в пореформенный период. Изданы отдельные работы, в которых освещены вопросы социальных отношений[42].

Вопросы классовой борьбы крестьянства предреформенной Грузии освещены в трудах И. А. Джавахишвили, Ф. Е. Махарадзе, Г. В. Хачапуридзе, А. Я. Киквидзе, О. П. Марковой„ М. М. Ахобадзе, Ш, К. Чхетия, Ю. М. Сихарулидзе, Н. Б. Махарадзе, Д. М. Лемонджава, В. Я. Тогонидзе, А. Г. Матиашвили, М. Б. Канкава (Колхидели), О. Н. Соселия и др.[43]

Задача изучения сущности буржуазных реформ, их подготовки и проведения давно уже стоит перед советской исторической наукой. Однако на сегодняшний день более или менее полно освещена крестьянская реформа[44]. Остальные же буржуазные преобразования, имевшие место в Грузии 70—80-х гг. XIX в., до сих пор в научной литературе изучены недостаточна глубоко и полно. Исключение в этом отношении составляют исследования А. С. Бендианишвили[45], Ш. Н. Ванишвили и др.

Социально-экономическое положение крестьян пореформеной Грузии и вопросы общественно-политического движения освещены в исследованиях И. Г. Антелава, В. Г. Гучуа, И.И. Утурашвили, А. Г. Пирцхалайшвили, И. И. Мирцхулава, М. В. Ахобадзе, А. С. Бендианишвили, 3. Л. Швелидзе, Г.А. Гасвиани и др.[46]

Труды по истории формирования рабочего класса, роста его самосознания и освободительной борьбы изданы Ф. Е. Махарадзе, Г. В. Хачапуридзе, А. Я. Киквидзе, Н. А. Чахвашвили, Э. В. Хоштария, Г. Н. Маргиани и др.[47]

Специальный труд Ш. К. Чхетия посвящен истории русского правления в Грузии и его эволюции[48]. Ряд вопросов политической и социально-экономической истории Западной Грузии в первой половине XIX в. освещен в монографии М. К. Думбадзе[49]. Немало трудов посвящено участию грузинского народа в русско-иранской и русско-турецкой войнах (И. Г. Антелава, X. А. Ахвледиани, Е. Е. Бурчуладзе, Н. М. Кортуа,. Ш. В. Мегрелидзе и др.). Значительная работа проведена и по созданию систематического курса истории Грузии XIX.в. Издан двухтомник А.Я. Киквидзе [50], учебник и по новой истории Грузии [51].

Еще до революции были написаны интересные статьи и книги по языку, истории и этнографии Абхазии[52] — П. К. Услара, С. Т. Званба, Г. Е. Церетели, Г. М. Шервашидзе (Шарвашидзе), Д. 3. Чхотуа, Н. Я. Марра, Н. С. Джанашиа, К. Д. Мачавариани, П. Г. Чарая, С. С. Эсадзе и др., Аджарии[53] — Г. Н. Казбеги, Д. 3. Бакрадзе, Д. Т. Сахокия и др., получившие резонанс в научном мире и заинтересовавшие не только грузинскую и русскую, но и европейскую общественность.

В годы Советской власти были опубликованы обобщающие работы по истории Абхазского, Аджарского и Юго-Осетинского автономных регионов в XIX веке[54].

Грузинская наука располагает исследованиями библиографического и историографического характера по отдельным проблемам новой истории, в которых собраны воедино и критически осмыслены важнейшие первоисточники по истории грузинской культуры, социально-политической мысли и общественного движения. Сжатый обзор всей наличной по данному вопросу литературы предпослан пятому тому «Очерков истории Грузии»[55].

Начало исследования новой грузинской культуры, литературы и общественной мысли было положено еще в первой половине XIX в. (в работах И. Г. Багратиоии, С. И. Додашвили, М. И. Броссе, 3. И. Чубинашвили и др.). В 60-х—90-х гг. прошлого века грузинские просветители и народники создали ряд научно-популярных очерков, в которых даны попытки более глубокого изучения и осмысления основных достижений новой грузинской литературы и общественно-политической мысли (И. Г. Чавчавадзе, А. Р. Церетели, Г. Е. Церетели, Н. Я. Николадзе, Я. С. Гогебашвили, М. Г. Джанашвили, Д. 3. Бакрадзе, А. А. Цагарели, А. Н. Пурцеладзе, Е. С. Мчедлидзе (Бослевели), С. Ф. Чрелашвили, Г. Ф. Зданович-Маяшвили, Р. С. Панцхава (Хомлели) и др.).

В 1890-е—1900-е гг. в идеологической борьбе против просветительской и народнической историографии создавалась социал-демократическая (С. В. Джибладзе, Н. Н. Жордания, И. Г. Церетели, П. П. Гелейшвили, И. Г. Гомартели и др.) и национально-демократическая (К. Г. Абашидзе, А. К. Джорджадзе, Я. С. Панцхава и др.) историография. Одновременно с ними формально беспартийные ученые-историки и литераторы продолжали дело собирания и обобщения материалов по данной теме (Н. Я. Марр, И. А. Джавахишвили, А. С. Хаханашвили, С. Р. Горгадзе, Г. Д. Кикодзе и др.). Выше было сказано, что в конце 1890-х — начале 1900-х гг. возникла и грузинская революционно-марксистская историография по истории новой грузинской культуры (А. Г. Цулукидзе, Ф. Е. Махарадзе, И. В. Джугашвили-Сталии и др.).

В противовес дворянскому (Г. К. Багратион-Мухранский), а также великодержавному (М. Н. Катков) космополитизму и шовинизму революционно-демократические просветители со всей рельефностью подчеркивали именно патриотическое и демократическое содержание новой грузинской литературы, культуры и общественно-политической мысли, подчас греша при этом некоторой идеализацией прошлого. Народники, предъявившие было к литературе и общественной мысли требование отстаивания ими интересов лишь крестьян, зачастую впадали в нигилизм. Революционные марксисты, в основном не склонявшиеся в сторону ни одной из этих крайних точек зрения, все же иногда и сами заражались космополитическим нигилизмом и вульгаризмом.

Все эти тенденции более или менее четко выявились уже в ранних литературных и исторических трудах таких видных исследователей и публицистов, как А. С. Хаханашвили, А. К. Джорджадзе, К. Г. Абашидзе и др. В ту же пору были предприняты попытки исследования истории грузинской музыки (Д. И. Аракишвили), грузинской печати (Г. Ф. Кишпидзе и З. Э. Чичинадзе).[56]

Научное исследование вопросов истории новой грузинской культуры, общественной мысли и общественно-политического движения чрезвычайно расширилось и углубилось в советский период. Уже в 20-х—30-х гг. были изданы обширные труды К. С. Кекелидзе, В. В. Котетишвили, С. И. Хундадзе, К. Г. Капанели (Чантурия), М. 3. Зандукели, Г. Д. Кикодзе, Л. Н. Асатиани, Хр. Л. Рачвелишвили по истории литературы и общественной мысли, а также об отдельных писателях и мыслителях[57]. В этих трудах, несмотря на некоторые пробелы и неточности, собран и систематизирован большой фактический материал, разбросанный по архивам и на страницах различных органов печати. В них впервые дана научная характеристика зарождения, развития, этапов, направлений, идейных источников, классового содержания новой грузинской литературы и общественной мысли. В дальнейшем большой вклад в исследование проблемы внесли Ш. И. Нуцубидзе, С. Н. Джанашиа, Н. А. Бердзенишвили, Г. Н. Леонидзе, Ш. Д. Радиани, В. Д. Жгенти и др.[58]

За последние 30—40 лет истории новой грузинской литературы и общественно-политической мысли посвятили обширные труды Г. Н. Абзианидзе, С. Ш. Авалиани, И. Г. Антелава, В. С. Бахтадзе, С. Л. Берадзе, В. А. Вахания, В. А. Гагоидзе, Д. М. Гамезардашвили, М. М. Гаприндашвили, Л. Е. Горгиладзе, М. К. Гоцадзе, П. В. Гугушвили, Г. Н. Джибладзе, В. Б. Донадзе, В. Д. Дондуа, Г. И. Закариадзе, П. Е. Ингороква, А. П. Иоселиани, А. П. Каландадзе, М. А. Квеселава, А, Д. Кенчошвили, Т. Г. Кукава, А. А. Кутелия, А. С. Махарадзе, Г. И. Мегрелишвили, К. Н. Медзвелия, Ш. И. Мисабишвили, П. К. Ратиани, Г. И. Русия, А. Н. Сургуладзе, Н. П. Табидзе, Г. С. Тодуа,, А. Л. Чавлеишвили, О. Г. Чургулия, В. С. Шадури, 3. Л. Швелидзе и другие историки, философы, литераторы и экономисты[59]               .

Попытка осмысления грузинской общественно-политической мысли XIX в. дана в учебниках по истории Грузии[60]. Достижения 60-летней исследовательской работы во многом способствовали созданию в 1970 г. обширного научного труда, в котором дана попытка всесторонней, системной характеристики экономической, социально-политической, национальной и духовной жизни грузинского народа — V тома «Очерков истории Грузии». В нем подытожены и обобщены положения, которые более убедительно и всесторонне обоснованы в историографии по идеологии социально-и национально-освободительного движения в Грузии XIX в.

В томе содержится научно обобщенный богатый фактический материал, знакомящий читателя с достижениями грузинской историографии предыдущих десятилетий, со свойственными некоторым ее представителям нигилизмом, схематизмом и вульгаризацией прошлого, с основными направлениями общественного движения и общественной мысли, с культурой, материальным и духовным бытом народа, с развитием литературы, прессы, образования, науки и искусства в Грузии XIX в.[61]

Социально и национально-освободительное движение в Грузии этой эпохи являлось частью революционно-демократического движения народов Российской империи и через его посредство — частью мирового революционного процесса. Новая грузинская общественно-политическая мысль, отображавшая процесс разложения феодализма и развития капитализма, новая просветительская идеология, зародившаяся во второй половине XVIII в. и продолжавшаяся до самого начала XX в.,, прошла ранний, классический и поздний этапы своего развития. Прогрессивная и демократическая новая идеология была представлена (начиная с последней трети XIX в.) в виде идейных течений («даси»), национальные и социальные программы которых выражали интересы буржуазной демократии, и демократической буржуазии, интересы третьего сословия в национально и социально-освободительном движении, направленном против царизма, консервативного крупного дворянства и плутократической буржуазии. В новой грузинской общественной мысли тесно переплетались друг с другом просветительство и гуманизм, революционный демократизм и утопический социализм. Носителями и выразителями этих идей в зачаточном виде являлись сначала ранние просветители, а потом, в переходный от феодализма к капитализму период — просветители—революционные демократы и утопические социалисты, теоретики той новой жизни, которая должна была возникнуть на обломках крепостничества и капиталистического плутократизма в результате демократического переворота, мыслимого тружениками тех времен — широкими массами буржуазной демократии, пауперизированными крестьянами и рабочими, неимущими мелкими производителями и разоренными мелкими собственниками, как свершение их многовековых национальных чаяний и надежд, их социальных и интернациональных мечтаний.

Подобная характеристика новой грузинской общественной мысли в общем и в целом разделяется большинством исследователей[62]. Сформулированные выше положения более убедительно объясняют существенные стороны новой грузинской общественной мысли, условия ее зарождения и развития, ее национальный и классовый характер. Существование же различных мнений относительно некоторых спорных вопросов и оценок свидетельствует о том, что, во-первых, эти оценки требуют дальнейшей, более углубленной и тщательной разработки, а, во-вторых, споры зачастую возникают больше по поводу терминов, чем по существу проблемы[63].

Нельзя не констатировать тот факт, что, несмотря на достижения нашей историографии, все еще недостаточно полно изучен, например, ранний период грузинской общественной мысли, и общественного движения, не преодолен некоторый схематизм в разработке ряда вопросов классического периода новой грузинской общественной мысли, движения и культуры, их соотношение с тогдашними достижениями мировой общественной мысли и культуры; нередко приходится сталкиваться со стремлением уподобить грузинских деятелей другим, «механически вместить их в прокрустово ложе какой-нибудь хорошо известной схемы»[64]. До сегодняшнего дня мы не располагаем специальным монографическим исследованием, в котором более или менее полно и системно было бы дано цельное изложение новой истории грузинской общественной мысли. Создание такого труда, разумеется, превышает возможности одного ученого, требуя комплексных и координированных усилий представителей различных областей науки. То же следует сказать и о создании цельной истории новой грузинской культуры.

В работах советских исследователей хорошо изучены и вопросы национально-освободительного движения, выяснены, в основном правильно, его движущие силы, классовая природа, формы и средства борьбы. Однако ряд проблем и здесь все еще остаются нерешенными. Не все историки разделяют, например, мнение о том, что национально-освободительное движение грузинского народа против царизма, началось в первые же годы XIX в. Долгое время не учитывалось должным образом марксистско-ленинское положение о том, что классы, кроме специфических классовых, имеют и общенациональные интересы[65], что длительный процесс национальной консолидации грузинского народа особенно усилился с первых же десятилетий после присоединения Грузии к России, а происшедшие в Грузии (Картли-Кахети, Имерети, Гурии и Мегрелии) в первой трети XIX в. массовые восстания по своей природе являлись как социально-, так и национально-освободительными[66].Эти движения с самого начала были прогрессивными, поскольку «прогрессивно пробуждение масс от феодальной спячки, их борьба против всякого национального гнёта, за суверенность народа, за суверенность нации»[67].

Некоторые историки все еще считают спорным вопрос о начальном периоде новой истории Грузии. Они согласны датировать новый период в истории грузинской культуры и общественной мысли первыми годами XIX в., однако начальный период новой истории они датируют 30-ми годами XIX в., исключая, таким образом, из новой истории Грузии всю политическую и экономическую историю первой трети этого века. В настоящем томе дана попытка обосновать правомерность освещения новой истории Грузии после присоединения (аннексии) ее восточной части к России. В книге не разделяется положение отдельных исследователей, будто в заговоре 1832 г. реакционно-монархическое и прогрессивно-республиканское течения противостояли друг другу[68]. То же надо сказать о якобы существовании в социал-демократической группе «Месаме даси» («Третья группа») двух течений — революционно-марксистского и легально-марксисткого (оппортунистического), — причем с самого же начала создания группы[69].

Вопросы распространения марксизма в Грузии освещены прежде всего в воспоминаниях и статьях профессионалов-революционеров — А. Г. Цулукидзе, В.З. Кецховели, И. В. Сталина (Джугашвили), М. Г. Цхакая, Ф. Е. Махарадзе, Р. Д. Каладзе, В. 3. Цабадзе, частично С. В. Джибладзе, Н. Н. Жордания, Н. С. Чхеидзе и др.[70]

Историки — С. И. Хундадзе, С. Г. Талаквадзе, Г. Т. Георгадзе, К. Г. Горделадзе, Г. В. Хачапуридзе, П. В. Гугушвили, А. Я. Киквидзе, В. Г. Эсаишвили, П. Н. Тавхелидзе и др. — изучили ряд важных вопросов «истории утверждения марксистско-ленинских идей и возникновения социал-демократических организаций в Грузии в 90-х гг.[71]

В исследование этой проблемы внесли свою лепту Л. Е. Горгиладзе, разработавший в своих трудах оригинальную концепцию распространения марксизма в Грузии[72], и Н. Б. Махарадзе, автор соответствующей главы коллективного труда по истории Коммунистической партии Грузии[73], хотя между ними и существуют разногласия по некоторым аспектам. Ряд новых материалов по этому вопросу рассмотрен в книге 3. Т. Гегешидзе и П. Н. Ломашвили[74].

Таковы вкратце история и состояние исследования новой истории Грузии, ее экономической, политической жизни, культуры, общественной мысли и общественного движения в XIX в., также задачи, стоящие перед исследователями проблемы на ближайшее будущее*.


[1] ЦГИАГ (см. список сокращений в конце книги), ф. 16, д. 8888, ф. 4,оп. 8, д. 43.

[2] Антелава И.  Г., Орджоникидзе Э. А., Хоштария Э. В. К вопросу о генезисе и развитии капитализма в сельском хозяйстве и промышленности Грузии. Тбилиси, 1967, с. 56—57

[3] Там же, с. 65—66

[4] Статистическое описание Закавказского края. Составил Орест Евецкий. Спб., 1835.

[5] Обозрение Российских владений за Кавказом в статистическом, этнографическом, топографическом и финансовом отношениях, произведенное и изданное по высочайшему соизволению, ч. I—IV. Спб., 1836.

[6] АКАК, тт.  1—ХII. Тифлис, 1886—1904.

 

[7]Сборник сведений о Кавказе, тт. I — IX. Тифлис, 1871—1885; Сборник статистических данных о землевладении и способах хозяйства в пяти губерниях Закавказского края. Под ред. Е. Кондратенко. Тифлис, 1899; Сборник статистических сведений по Закавказскому краю. Под ред. Е. Кондратенко. Тифлис, 1902; см. также: Сборник статистических сведений о Кавказе, т. 1. Под ред. Н. И. Воронова. Тифлис, 1869; Сборник материалов для описания Тифлисской губ., т. 1, вып. 1. Под ред. К. Л. Зиссермана.Тифлис, 1870.

[8] Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян Закавказского края, тт. I — IV. Тифлис, 1885 — 1887.

[9] Свод материалов по изучению экономического быта государственных крестьян Закавказского края, тт. I — IV. Тифлис, 1887 — 1888.

[10] Добровольский А. Поземельная регистрация временнобязанных крестьян Тифлисской губернии (по уставным грамотам). Тифлис, 1873 — 1874.

[11] Обзор отраслей промышленности в Закавказском  крае, служащих источником косвенных налогов и поступления акцизного по краю дохода за 1901 г. Тифлис, 1902; Сборник сведений по виноградарству и виноделию на Кавказе, выпуск I — VII. Тифлис, 1896 — 1897; Краткий обзор коммерческой деятельности Закавказской железной дороги по статистическим данным о перевозках пассажиров и грузов за 1898 г. Тифлис, 1900.

[12] Материалы по вопросу о распространении действий Крестьянского поземельного банка на Закавказский край. Спб.,  1904.

[13] Сборник статистических сведений о частном землепользовании в Тифлисской и Кутаисской губерниях. Тифлис, 1910;Положения  о  крестьянах Закавказья с правительственными  распоряжениями  и  разъяснениями  правительствующего сената.  Сост.  К. Гоциридзе.  Кутаиси,  1904.

[14] Первая  всеобщая  перепись  населения Российской  империи 1897 г. Под ред. Н. А. Тройницкого, т. LХIХ. Тифлисская губ., т.LXVI. Кутаисская губ. Спб., 1905.

[15] Гугушвили П. В. Сельское хозяйство и аграрные отношения, т.I , II, IV.  Тбилиси,  1937,  1950,  1955.

[16] Чхетия Ш. К.*  (*литература на груз. яз.)  К истории крестьянской реформы в Грузии. Тбилиси, 1950.

[17] Документы по истории Грузии, т. I, ч. I—II. Тбилиси, 1954—1961.

[18] Меунаргия И. М.*  Грузинские  писатели,  тт.  I—II.  Тбилиси, 1944—1954. Гозалишвили Г. К.* Заговор  1832 года,  тт.  I—III. Тбилиси, 1933—1976; Туманов Г. М. Характеристики  и воспоминания, кн. I—III. Тифлис, 1913; Смерть и похороны И. Г. Чавчавадзе*. Тбилиси, 1907; Памяти Я. С. Гогебашвили*. Тбилиси, 191З; Иовидэе А. М.* Г. Церетели. Материалы. — Саисторио  моамбе,  т. IV, 1952; его же*. Сергей Месхи и царская цензура— Саисторио моамбе, тт.  11—12, 1960.

[19] Кипиани Д. И.* Мемуары. Под ред. С.  И. Хундадзе. Тбилиси, 1931; Николадзе Н. Я. Воспоминания о шестидесятых годах.— Каторге и ссылка, 1927, №4 (33), 5 (34); Джабадари И. С. Процесс 50-ти. — Былое, 1907, №№ 8—10; Давиташвили Ш.* Народническое движение в Грузии. Тбилиси,  1933; Мгалоблишвили С.*  Воспоминания о моей жизни. Тбилиси, 1968; Мансветашвили Я.А.* Воспоминания. Тбилиси, 1986.

[20] Давид, царевич*. Новая история. Баграт, царевич*. Новое повествование. Изд. Т. Ломоури. Тбилиси, 1941; Иоанн (царевич)*. Калмасоба. Перевод грузинского,  введение  и комм. В. Д. Дондуа. Тбилиси, 1954; Багратиони-Батонишвили И.* Калмасоба, тт. I—II. Тбилиси, 1936;Чавчавадзе А. Г.* Краткий исторический очерк Грузии и ее положения с 1801 по 1831 год. - Соч. Тбилиси, 1940; Додашвили С. И.* Краткое обозрение грузинской литературы или словесности. — Соч. Тбилиси. 1961; Орбелиани Г. Д.* Мое путешествие от Тбилиси до Петербурга. —Полн. собр.соч.  Тбилиси, 1959; Бараташвили Н. М.* Судьба Грузии. — Соч. Тбилиси, 1968.

[21] Чонкадзе Д.* Сурамская крепость. Тбилиси, 1931; Чавчавадзе И. Г.* Призрак; О «Вестнике Грузии»; О некоторых явлениях; Жизнь и закон; Письма о грузинской литературе; Девятнадцатое столетие и др. —Полн. собр. соч. в 10 томах. Тбилиси, 1950—1961; Церетели А. Р.* Письма Харлампия Могонака; Пережитое и др. —Соч. в 10 томах. Тбилиси , 1950—1963; Николадзе Н. Я.* Освобождение крестьян в Грузии и др. —Соч. в 7 томах . Тбилиси, 1963—1985; Гогебашвили Я. С.* О нашем прошлом ;Опора нации и др. — Соч. в 10 томах. Тбилиси, 1952—1963; Церетели Г. Е.* Обстановка в нашем столетии; Движение нашего времени; Мы и наше «Дроэба»; Положение нашего времени. — Дроэба, 1872, №10; 1873, №23; Кита Абашидзе и наша молодежь. — Квали , 1897, №46 и др. Зданович-Маиашили Г. Ф. Письмо нашим общественным деятелям. — Соч. Тбилиси, 1982 и др.

[22] Xелтуплишвили М. В. Вступление Грузии в состав Российской империи. —Юридический вестник, 1801, №7—8; Пронели А.* Мтиулети 1804 году. Тбилиси, 1896; его же*. Восстание в Кахети. Тбилиси,  1907; Авалов 3. Д. Присоединение Грузии к России. Спб., 1901, 1906; Джавахов И. А. Политическое  и социальное  движение в Грузии в XIX в. Спб., 1906 Вешапели Г. Единство Грузии и русский протекторат. Тбилиси, 1917; его же. Грузия и Россия. Тбилиси, 1919 и др.

[23] Цулукидзе А. Г.* Мечта и действительность;  Автономия  и интересы, пролетариата. — Соч.  Тбилиси,  1901; Сталин  И. В. Как понимает социал-демократия национальный вопрос;  Марксизм  и  национальный вопрос. — Соч., т.  I. М., 1946; Махарадзе Ф. Е.* О положении, крестьянства в Закавказье. — Соч., т. II, Тбилиси, 1933; Грузия в XIX столетии  (Краткий исторический очерк).  Тбилиси.  1933.

[24] Дубровин Н. История войн и владычества русских на Кавказе. тт.  I—VI.  Спб.,  1871—1888.

[25] Потто В. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. Изд. 2-е. Спб.,  1886—1887; тт.  IV—V. Тифлис,  1887—1889.

[26] Муравьев Н. Н. Война за Кавказом в 1865 г., тт. 1—2. Спб., 1877.

[27] Утверждение русского владычества  на Кавказе, тт. I—IV. Тифлис. 1901—1908.

[28] Иваненко В. Н. Гражданское управление  Закавказьем от присоединения Грузии до наместничества  вел. кн. Михаила Николаевича. Исторический очерк. Тифлис, 1901; Эсадзе Б., Эсадзе С. Тверские драгуны на Кавказе. Восточная война 1854—1856 гг. Тифлис, 1898; Эсадзе Б. Краткий очерк двухвековой борьбы русских на Кавказе. Тифлис, 1899; его же. Очерк сношений России с единоверной Грузией и прибытие русских в Иверию. Тифлис, 1899; его же. Очерки Карсской области.  (Карс).  1912; его же. Летопись Грузии. Вып. 1 (Тифлис). 1913; Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом, тт. I—II. Тифлис, 1907; Эсадзе Спиридон. Очерк истории горного дела на Кавказе. Тифлис. 1903.

[29] Баллас М. Виноделие в России, чч. II—III. Спб., 1896—1897.

[30] Тимофеев С. Н. Сбыт кавказских вин. (Закавказье). Тифлис, 1895.

[31] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос в Закавказье, тт. I—III. Одесса, 1912—1914; т. IV. Тифлис, 1920; т. V (подготовка к изданию Г. Н. Маргиани). Тбилиси,  1986.

[32] Семин О. Великая годовщина. Киев,  1911.

[33] Сегаль И. Крестьянское землевладение в Закавказье. Тифлис, 1912; Зерцалов Г. В. Юбилей реформы в Тифлисской губ. Что дало помещичьим крестьянам Тифлисской губ. Положение 13 октября 1864 г.Тифлис, 1914.

[34] Гулишамбаров С. Обзор фабрик и заводов Тифлисской губернии. Тифлис, 1888; его же. Обзор фабрик и заводов Закавказского края, Тифлис, 1894.

[35] Вермишев X. А. Очерк хозяйства кн. И. К. Багратиона-Мухранского. Тифлис,  1885.

[36] Качарава Ю. М.* К .Маркс и Ф. Энгельс  о Грузии.  Тбилиси, 1969; его же*. В. И. Ленин и вопросы истории Грузии. Тбилиси, 1976.

[37] Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3, с. 594—595.

[38] Г у г у ш в и л и П.  В.* Экономическое развитие  Грузии  и  Закавказья XIX—XX вв. тт. I—VI. Тбилиси, 1949—1979; его же*. Развитие промышленности в Грузии и Закавказье в XIX—XX вв., т. I, Тбилиси, 1957; Чхетия Ш. К. Тифлис в XIX столетии. Тбилиси, 1942; Антелава И.Г., Орджоникидзе Э. А., Хоштария  Э.  В. К вопросу  о генезисе и развитии капитализма  в сельском хозяйстве  и промышленности Грузии Тбилиси, 1967; Панцхава А. Я. К вопросу о развитии аграрных отношений в дореформенной Восточной  Грузии. М.,  1957; Гоголадзе Д. А.* Капиталистические предприятия в сельском хозяйстве  и промышленности дореформенной Грузии. Тбилиси, 1959; Анчабадзе 3. В. Очерки экономической истории Грузии первой половины XIX в. Тбилиси,  1966; Анчабадзе 3. В., Думбадзе М. К. К вопросу о характере социально-экономического развития Грузии в дореформенный  период XIX в. (тезисы). Тбилиси, 1954; Антелава И. Г.* К вопросу о характере социально- экономического развития  Грузии в XVIII веке. Тбилиси,  1977;  Хоштария Э.В.* Развитие промышленности и формирование рабочего класса в Грузии XIX в., чч. I—II. Тбилиси, 1966—1968; Самсонадзе М. М.* Промышленное развитие Тбилиси в дореформенный период XIX в. Тбилиси, 1968; Гугушвили П. В. К истории мануфактурного производства в Закавказье. — МИГК, разд. III. Тбилиси, 1939; Чхетия Ш. К. К вопросу о генезисе буржуазной культуры в Грузии. — Труды ТГПИ им. А. С. Пушкина, т. III, 1943, с. 148.

[39] Бакрадзе Г. К. Возникновение и развитие капиталистической промышленности в Грузии в XIX в. Тбилиси, 1958; Ткешелашвили Н. М. Очерки из истории промышленности Грузии (1864—1920). Тбилиси, 1958; Родоная Н. С.* Промышленность г. Тбилиси во второй половине XIX в. (пореформенный период). Тбилиси, 1961; Маргиани Г. Н.* Горнорудная промышленность и промышленный пролетариат в дореволюционной Грузии (1879—1921). Тбилиси. 1963; его же*. Промышленность и промышленный пролетариат Грузии (1864—1917). Тбилиси, 1976; Кочлавашвили А. И.* Развитие горнометаллургической промышленности Грузии в XIX веке. Тбилиси, 1962; Гоголадзе Д. А.* Горнорудная, горнозаводская промышленность в Грузии и некоторые вопросы генезиса капитализма (XVIII—XIX вв.). Тбилиси, 1966 и др.

[40] Мочалов В. Д. Крестьянское хозяйство в Закавказье к концу XIX в. М., 1958; Утурашвили И. И.* Сопоставление социально-экономических групп крестьянства Восточной Грузии. — Мацне, 1967. №1; Панцхава А. Я. К вопросу о развитии аграрных отношений в дореформенной Восточной Грузии. М., 1957; его же. Вопросы аграрной истории Грузии первой половины XIX века. Тбилиси, 1973; Гоголадзе Д. А.* Социально-экономическое развитие Грузии в позднефеодальную эпоху (поземельные отношения). 1800—1864 гг. Тбилиси, 1971; Орджоникидзе Э. А.* Эволюция аграрных отношений в Грузии (дореформенный период XIX в.). Тбилиси, 1983; Гвахария Л. А.* Государственные подати и повинности в Восточной Грузии в первой половине XIX века. Тбилиси, 1960; Ломсадзе Ш. В.* Самцхе-Джавахети с середины XVIII в. по 50-е годы XIX в. Тбилиси, 1975; Габлишвили Н. А. Грузинская деревня в 30-х— начале 60-х годов XIX в. Тбилиси, 1980; Сургуладзе А. Т.* Развитие товарных отношений в сельском хозяйстве Грузии во второй половине XIX в. Батуми, 1959; Нацвлишвили Н. Д.* Капиталистическая эволюция помещичьего хозяйства в Восточной Грузии. Тбилиси, 1971; Швелидзе Н. К. Из истории социально-экономического развития Грузии, Тбилиси, 1967; Чхеидзе Т. Б.* Удельные владения в Кахети. Тбилиси, 1968; его же *. Капитализм в сельском хозяйстве Восточной Грузии (1888—1917). Тбилиси, 1978; Адамия В. И. Социально-экономическое развитие грузинской деревни в пореформенный период (1870—1900). Тбилиси, 1976.

[41] Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в XIX в., т. (2-е изд.), т. II. Тбилиси, 1962—1969.

[42] См.: Бериашвили Т. Г.* Социальные слои городов дореформенной Грузии (мокалаке). Тбилиси. 1964 и др.

[43]Джавахов И. А. Политическое и социальное движение в Грузии в XIX в. Спб., 1906; Махарадзе Ф. Е., Хачапуридзе Г. В. Очерки по истории рабочего и крестьянского движения в Грузии. М.,  1932; Киквидзе А. Я.* История Грузии (XIX в.). Тбилиси, 1954; Маркова О.П. Восстание в Кахетии  в 1812 г. М., 1951; Ахобадзе М. М. Грузинское крестьянство в борьбе  за землю и освобождение  (50—60-е гг. XIX в.). Тбилиси,  1977; Чхетия Ш. К.*  Восстание  крепостных в Мегрелии в 1863 г. — Материалы  по истории  Грузии и Закавказья. Тбилиси,  1937; его же*. Крестьянское движение в Грузии, — Исторический вестник, т.7. Тбилиси,  1952; Сихарулидзе Ю. М.* Восстание  крестьян в Гурии в 1841 г. Тбилиси, 1956; Махарадзе Н. Б. Восстание в Имерети 1819— 1820 гг. — Материалы по истории Грузии и Кавказа, т. 3. Тбилиси, 1942; Лемонджава Д. М.*  Крестьянское  восстание в Мегрелии в 1856— 1857 гг. Тбилиси, 1957; его же*. Антикрепостническое движение крестьян в дореформенной Грузии (30—60-е гг. XIX в.). Сухуми, 1970; его же*. Краткий очерк истории крестьянского движения в Грузии в середине XIX века. Тбилиси, 1987; Тогонидзе В. Я.* Крестьянское восстание в Нагорной Картли (1804 г.). Тбилиси, 1951;Матиашвили А. Г.* Движение помещичьих крестьян в  Грузия, Тбилиси,  1965;Колхидели (Канкава) М.Б.* Крестьянское восстание 1857 г. в Мегрелии и народный трибун Уту Микава. Тбилиси,  1926; Соселия О. Н.* Материалы для истории классовой борьбы в Западной Грузии феодального периода (XVII—XIX вв.). Тбилиси, 1960; Жордания О. К. К вопросу о революционной ситуаций. в Грузии в конце 50-х — начале 60-х годов XIX в. Тбилиси, 1971.

[44] Гугушвили П. В.* Отмена крепостного права в Грузии. —Большевик, 1939, №№9—10; Чхетия Ш. К.* К истории крестьянской реформы в Грузии. Тбилиси, 1950; Утурашвили И. И. Реализация крестьянской реформы в Грузии. Тбилиси, 1976; Пурцеладзе Г. А.* Крестьянская реформа в Восточной Грузии. Тбилиси, 1970; Ахалая И. Д.* Крестьянская реформа в Мегрелии. Сухуми,  1958; Жордания О. К. История крестьянской реформы в Грузии, кн. I. Тбилиси, 1982 и др.

[45] Бендианишвили А. С.* Городское самоуправление и борьба за его демократизацию в Грузии в 1875—1917 гг. Тбилиси, 1982.

[46] Антелава И. Г., Гучуа В. Г.* Из история социальных отношений в Грузии. Тбилиси, 1967; Антелава И. Г.* Из истории общественно-политического движения и общественной мысли  в  Грузии  (вторая  половина XIX в.). Тбилиси, 1967; Утурашвили И. И.* Классовая дифференциация крестьянства в  Грузии во второй половине XIX века (по материалам  Горийского уезда).  Тбилиси,  1957; Пирцхалайшвили А.Г. К истории выступления тбилисских амкаров в 1965 г. — Исторические записки, т. 8,  1940; Асатиани А.  Г.* Восстание бедняцкого народа Тбилиси в 1865 г. Тбилиси, 1971; Ахобадзе М. В.* Крестьянское движение в Грузии в 60-х—90-х годах XIX в.  Тбилиси, 1970; Бендианишвили А. С* Аграрные отношения в Грузии в 1890—1917 гг. Тбилиси, 1965; его же*. Национальный вопрос в Грузии в XIX — начале XX в. Тбилиси, 1980; Швелидзе 3. Л.* Революционно-народническое движение в Грузии. Тбилиси, 1960; Гасвиани Г. А.* Вопросы истории горцев Западной Грузии. Тбилиси, 1979.

[47] Махарадзе Ф. Е., Хачапуридзе Г. В. Очерки  по истории рабочего и крестьянского движения в Грузии. М., 1932; Киквидзе А. Я.* К истории рабочего движения в Грузии  (1870—1901  гг.). Тбилиси,  1945; Ч ахвашвили Н. А. Рабочее движение в  Грузии  (1870—1904);  Хоштария Э. В. Указ. соч.; Маргиани  Г. Н. Указ. соч.

[48] Чхетия Ш. К.* Система русского управления в Грузии. — Вестник ИЯИМК, т. 8.  1940,  Вестник  ГМГ, т. XII—В,  1944.

[49] Думбадзе М. К.* Западная  Грузия в первой  половине XIX в. Тбилиси, 1957.

[50] Киквидзе А. Я.* История Грузии  (XIX в.). Тбилиси, 1954; его же*. История Грузии. XIX—XX вв.  II. Тбилиси,  1959; его же*. История Грузии. 1801—1890 гг. Тбилиси, 1977.

[51] Бердзенишвили Н. А., Дондуа В. Д., Думбадзе М. К., Меликишвили Г. А., Месхиа Ш. А., Ратиани П.  К.*  История Грузии, т. 1. Тбилиси,  1958; т. II  (авт. кол.). Под ред. Н. А. Бердзенишвили. Тбилиси,  1960; Качарава Ю., Киквидзе А., Ратиани П., Сургуладзе А. История Грузии. Тбилиси,  1973.

[52] Услар П. К. Этнография Кавказа. Языкознание. I. Абхазский язык. Тифлис, 1887; З в а н б а С. Т. Абхазские этнографические этюды. Сухуми, 1982; Церетели Г Е. Письма с Кавказа. — Голос, 1878. №№257, 297; Шарвашидзе Г. Так ли пишется история? (Письмо в редакцию). — Закавказье, 1910, №126; Чхотуа Д. 3.* Два обычая в Абхазии. — Дроэба, 1871, №35; Марр Н. Я. О языке и истории абхазов. М.—Л., 1938; Джанашиа Н. С. Статьи по этнографии Абхазии. Сухуми, 1960; Мачавариани К. Д. Описательный путеводитель по Сухуми и Сухумскому округу. Сухум, 1913; Чарая П. Г. Об отношении абхазского языка к 1 яфетическим. Спб., 1912; Эсадзе С. С. К 40-летию уничтожения автономии Абхазии. — Тифлисский листок, 1904, № 266—269; его же. Волнение в Абхазии в 1866 году. — Кавказский край, 1905, №1—4, 9, 13 и др.

[53] Казбек Г. Три месяца в Турецкой Грузии. Тифлис, 1875; Бакрадзе Д. М. Археологическое путешествие по Гурии и Адчаре. Спб., 1878; Сахокия Ф. Т.* Путешествия. Тбилиси, 1950.

[54] Джанашиа С.* Георгий Шарвашидзе. — Шарвашидзе Г. М. Лирика, эпос, драма. Второе изд. Тбилиси, 1985; Дзидзария Г. А. Труды, т. I: Присоединение Абхазии к России; Народное хозяйство и социальный строй дореформенной Абхазии. Сухуми, 1988; его же. Восстание 1866 г. в Абхазии. Сухуми, 1955; его же. Формирование дореволюционной абхазской интеллигенции. Сухуми,  1979; его же. Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX столетия. Второе изд. Сухуми, 1982; Анчабадзе 3., Дзидзария Г.  Дружба извечная, нерушимая.  Сухуми, 1972; Гамисония К.В.* Абхазская деревня в конце XIX века и в начале XX века (1880—1905 гг.). Сухуми,  1973; Фадеев А. В. Краткий очерк истории Абхазии, ч. 1. Сухуми, 1934; Дзидзигури Л. М* Крестьянская реформа в Абхазии. Сухуми, 1960; Авидзба В. Д. Проведение в жизнь крестьянской реформы в Абхазии,  1985  и др.;  Очерки истории Абхазской АССР.  (Авт. кол.), ч. 1. Сухуми, 1960; Анчабадзе Я. В., Дзидзария Г. А., Куправа А. Э. История Абхазии. Учебное пособие. Сухуми, 1986; Дзидзария Г. А., Качарава Ю. М. Из истории совместной борьбы грузинского и абхазского народов XIX — начала XX вв. Тбилиси, 1952; Анчабадзе 3. В. Очерк этнической истории абхазского народа. Сухуми, 1976;  И н а л-И п а Ш. Д. Абхазы. Сухуми, 1965; Ахвледиани X. А.* Очерк из истории Аджарии. Батуми,  1944; его же. Из истории народно-освободительной борьбы в Южной Грузии. Батуми, 1957; его же. Прогрессивные последствия Георгиевского трактата (освобождение Аджарии). Батуми, 1983; Авалиани А. Б.* Формы землевладения в Аджарии. Батуми, 1960; Диасамидзе Д., Нижарадзе Н. Аджарская АССР. Тбилиси, 1967; Мегрелидзе Ш. В. Закавказье в русско-турецкой войне 1877—1878 гг. Тбилиси 1972; его же. Грузия в русско-турецкой войне 1877—1878 гг. Батуми, 1955; Сичинава В. Н. Из истории Батуми. (Присоединение к России и социально-экономическое развитие в 1878—1907 гг.). Батуми, 1958; Чхеидзе А. Е. Английская политика на Кавказе. Тбилиси,  1973;  его же. Батуми в ближневосточной политике Англии. Батуми, 1973; Цквитария П. К.  История революционного движения  в Аджарии (1890—1921).  Батуми,  1979; Абаев В. Д. Экономическое развитие Юго-Осетии в период капитализма, ч. II, Тбилиси, 1956; Ванеев 3. Н. Крестьянский вопрос и крестьянское движение в Юго-Осетии в XIX в. Сталинири,  1956;  Очерки истории Юго-Осетинской автономной области.  1. Тбилиси,  1985 и др.

[55] Очерки истории  Грузии*  (авт. кол). Под ред. И. Г. Антелава, т. V. Тбилиси, 1970, с. 22—24, 30—39; см. также: Габашвили В. Н. Грузинская историография. — Очерки истории исторической науки в СССР, тт. I—II. М, 1955; Качарава Ю. М.* Вопросы грузинской историографии. Тбилиси, 1976—1977; Маргиани Г. Н.* Историография  народнического и новейшей истории. Тбилиси, 1969; его же*. Актуальные проблемы грузинской историографии. Тбилиси, 1986; Ратиани П. К.* Проблемы грузинской историографии в свете марксистско-ленинского  учения, ч.  I—П. Тбилиси, 1976—1977; Маргиани Г. Н.* Историография народнического движения в Грузии. Тбилиси, 1978; Родоная Н. С.*  Историография крестьянского движения в Грузии. Тбилиси, 1980; Бендианишвили А.С.,  Гаприндашвили М. М., Маргиани Г. Н., Орджоникидзе Э. А.* Историография новой истории Грузии. — Мацне, 1981, №3; Гаприндашвили М.*  Национальное и классовое в просветительско- революционно-демократическом и утопическо-социалистическом мировозрении Ильи Чавчавадзе. Тбилиси, 1987; его же*. К историографии грузинского просветительства. Тбилиси, 1988.

[56] Xаханов А. С. Очерки по истории грузинской словесности, вып. I—IV. М., 1895—1911; Джорджадзе Арч.* Материалы к истории грузинской интеллигенции. — Соч. кн. V. Тбилиси, 1914; Абашидзе К.* Этюды из истории грузинской литературы. Тбилиси, 1914; Кипшидзе Гр.* Периодическая пресса на Кавказе. Тбилиси, 1901; Чичинадзе 3.* История грузинских газет и журналов. Тбилиси, 1902.

[57] См.: Кекелидзе К. С.* История древнегрузинской литературы, тт. I—II. Тбилиси, 1923—1924; Котетишвили В. В.* История грузинской литературы, тт. I—III. Кутаиси, 1925—1927; Капанели К.* Грузинский дух в эстетических образах. Тбилиси, 1926; Хундадзе С. И.* К истории социализма в Грузии, тт. I—II. Тбилиси, 1926—1927; Зандукели М. 3.* Новая грузинская литература, тт. I—П. Тбилиси, 1932—1933; Асатиани Л. Н.* Вольтерианство в Грузии. Тбилиси, 1933; Кикодзе Г. Д.* Очерки. Тбилиси, 1939.

[58] См.: Нуцубидзе Ш. И.* История грузинской философии, тт. I — II. Тбилиси, 1946 — 1958; Радиани Ш. Д.* Новая грузинская литература, тт. I — II. Тбилиси, 1946 — 1955; Барамидзе А. Г., Радиани Ш. Д. Жгенти В. Д. История грузинской лнтературы. М., 1952.

[59] См.:  Гугушвили П. В.*  Грузинская журналистика, т.  1. Тбилиси, 1941; его же. Карл Маркс в грузинской публицистике и общественности. Тбилиси, 1952; Горгиладзе Л. Е.* Из истории грузинской общественной мысли. Тбилиси,  1961;  Джибладзе Г. Н.* Критические этюды, тт. I — VI. Тбилиси, 1950—1973;  Квеселава М. А.*  Фаустовы  парадигмы, тт I — II. Тбилиси,  1961; Антелава И. Г.* Из истории общественно-политического движения и общественной мысли. Тбилиси, 1967; Гагоидзе В. А.* Основные направления философской мысли в Грузии XIX в. Тбилиси, 1964; Гаприндашвили  М.  М.* Очерки  истории грузинской  общественной мысли, тт. I—III. Тбилиси, 1959—1988; см. подробнее: Очерки истории Грузии, т. V. Тбилиси, 1970, с. 36—38, а также: Гаприндашвили М. М. Грузинское просветительство. Тбилиси, 1977, с. 230 — 25

[60] Киквидзе А. Я.* История Грузии, тт. I—II. Тбилиси,  1954—1959; История Грузии (авт. кол.)*, тт. I—II. Под  ред.  акад. Н. А.  Бердзенишвили. Тбилиси, 1958—1962.

61 Очерки истории Грузди, т. V. Под ред. И. Г. Антелава, Тбилиси,. 1970, с. 30—38, 452—524, 587—671.

[62] См.: Чхетия Ш., Сургуладзе А., Маргиани Г.* Пятый том «Очерков истории Грузии». — Литературули Сакартвело, 1971, №51; Маргиани Г. Н.* Бослевели. Тбилиси, 1955.

[63] Это наглядно видно, например,  в книгах  А,  Н. Сургуладзе*: «Грузинская общественная мысль во второй половине XIX века». Тбилиси,1973; «Озерки по историки грузинской культуры XIX века». Тбилиси, 1980; «Очерки из истории грузинской интеллигенции». Тбилиси, 1980, опубликованных после выхода в свет в 1970 году V тома «Очерков».  (См., например, первую из названных книг автора, с. 92—93, 267—268; 310—311, 996— 400, 406—409,  413, 421—430).

[64] Меликишвили Г. А.* Изучение истории Грузии к 50-летию Великой  Октябрьской  социалистической  революции.  —  Саисторио  церилеби, ч. I. Тбилиси, 1968, с. 37.

[65] Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии.— Предисловия Ф. Энгельса для польского и  итальянского изданий  1892 и 1893 гг., с.  XXVI—XXVII,  XXXII—XXXIII. Тбилиси, 1974;  см.  также: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 9, с. 35; т. 18, с. 555; т. 35, с. 220— 221, 230; Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 12, с. 497—498; т. 20, с. 18; т. 32, с. 614; Сталин И. В. Соч., т. I, с. 32—33; т. 2, с. 319; т. 7, с. 78.

[66] Джавахов И. А. Политическое и социальное движение в Грузии в  XIX в.Спб.,  1906; Полиевктов М. Архивные материалы для истории заговора 18312 года в Грузии. — Архив Грузии, кн. II,  1927, с.  111—112; Гозалишвили Г.  К.*  Заговор  1832 года,  тт.  I—III.  Тбилиси,  1935— 1976; Киквидзе А. Я.* История Грузии XIX в. Тбилиси, 1954, с.  1—2. 119—121;  Гаприндашвили М. М.  Мировоззрение  Георгия  Церетели. Тбилиси, 1955, с. 52; Думбадзе М. К.* Западная Грузия в первой половине XIX века.  Тбилиси, 1957, с. 196; Качарава Ю. М*.  Вопросы грузинской  историографии. Тбилиси,  1962, с. 236; его же*. Этапы национальной консолидации грузинского народа. Тбилиси,  1966, с. 25—26; Бердзенишвили Н. А.* Рецензии на докторские диссертации Н.  Г. Махарадзе и А. Я. Киквидзе. — Вопросы истории Грузии, т. II,  1965, с. 430, т. V, с. 253, 256—263. Тбилиси,  1965—1971; Эбаноидзе Л. И.* Н.  Бараташвили и некоторые вопросы национально-освободительного движения в Грузии. Тбилиси,  1968; Гаприндашвили  М.*  Ред.: Сургуладзе А. «Эпоха Николоза Бараташвили» (Тбилиси, 1968). — Сакартвелос комунисти, 1968, №9; Очерки истории Грузии, т. V,  1970, с.  11, 17, 456—468; т. IV, с. 939. Тбилиси, 1973; Сургуладзе А. Н.* О понятии нации и этапах  национально-освободительного движения в дореволюционной Грузии. Очерки из истории грузинской интеллигенции. Тбилиси, 1980.

[67] Ленин В. И. Критические заметки по национальному вопросу. — Пол. собр. соч., т. 24,  с. 132; см. также: Гаприндашвили М. М.*Мировоззрение Георгия Церетели. Тбилиси,  1955, с. 52.

[68] См., напр.: Очерки истории Грузии*, т.  IV, с. 956.

[69] См., напр.: Ломашвили П. Н. и Гегешидзе 3. Т.* Распространение марксизма-ленинизма в Грузии. Тбилиси,  1986, с.  167—204.

[70] Джибладзе С.* Слово на похоронах Э. Ниношвили. — Квали. 1894,  №22; Жордания  Н.*  Деятели  шестидесятых годов. — Квали., 1894, №35; Цхакая М. Меньшевики Грузии и дашнаки Армении. — Коммунистический Интернационал, 1921, № 17; его же. Грузия и Армения под, игом империализма.  Тбилиси, 1925; Махарадзе Ф.* Как я стал маркистом. — Момавали, 1922, №7; Моя краткая биография. — Революциис матиане,  1923, №5.; 30-летие существования Тбилисской организации. Тбилиси. 1925; Цабадзе В.* Из моих воспоминаний. — Революциис матиане, 1923, №2; Каладзе Р.* К истории Коммунистической партии в Грузии. — Революциис матиане,  1925, №3.

[71] Хундадзе С. И.* К истории социализма в Грузии, тт. I—II. Тбилиси, 1926—1927; Талаквадзе С. К истории Коммунистической партии  Грузии, ч.  1. Тифлис, 1925;  Георгадзе  Г.  Т.*  Общественные отношения в Грузии в XIX в. Тбилиси, 1928; Самодержавие и революция. Тбилиси, 1929; Горделадзе К. «Третья группа». — Мнатоби, 1935, №2; Хачапуридзе Г. Вторжение марксизма в Грузию. — Ист. ж., 1941, №6; Гугушвили. П. Карл Маркс в грузинской публицистике и общественности. Тбилиси,  1943, 1956; Горгиладзе Л.*  «Третья  группа». — Труды Груз. филиала ИМЭЛа, 1948, №2; его же*. К истории марксизма в Грузии. Тбилиси, 1951—1956; Киквидзе А. Я.* К истории рабочего движения в Грузии. I—II, Тбилиси,  1954—1959;  Газета. «Квали». Тбилиси,  1969; Эсаиашвили, В. Г. В. И. Ленин и большевистские организации Грузии. Тбилиси,  1959; Тавхелидзе П. Н.* В. И. Ленин и Кавказский  Союз РСДРП. Тбилиси, 1969 и др.

[72] Горгиладзе Л. Е.* Из истории грузинской общественной мысли (Распространение марксизма в Грузии). Тбилиси,  1961; его же*. Из истории социализма, тт. I—II. Тбилиси, 1966—1970; его же. К истокам марксизма в Грузии. Тбилиси,  1975; его же*. Возникновение и развитие научного коммунизма.  Тбилиси,  1981.

[73] Очерки истории Коммунистической партии Грузии, чч. I—II. Тбилиси, 1957—1963; Очерки истории Коммунистической партии Грузии. Тбилиси. 1971; Очерки истории Коммунистической партии Грузии, ч. I—III. Тбилиси, 1982—1985.

[74] Ломашвили П. Н., Гегешидзе 3. Т. Указ. соч. Тбилиси, 1986, с. 3— 283.

 

 *В редактировании тома частично участвовали А. С. Бендианишвили и Г.Н. Маргиани.



ГЛАВА I

 

ГРУЗИЯ В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX в.*

 

С началом XIX в. наступила новая эпоха в многовековой истории Грузии.

Манифестом императора Александра 1 от 12 сентября 1801 г. было упразднено Картли-Кахетское царство и присоединено к России, о чем 12 апреля 1802 г. в Сионском соборе было публично объявлено грузинскому дворянству[1]. Столетие это явилось эпохой завершения начатого ранее прогрессивного процесса территориального и экономического объединения Грузии и формирования грузинского народа как нации. То, чего не смогла сделать Грузия на протяжении многих веков, одинокая, обессиленная, потерявшая значительную часть территории и населения в неравной борьбе с многочисленными иноземными захватчиками, она осуществила почти за одно столетие, связав свою судьбу с русским народом. Прежде всего, именно в этом заключается прогрессивное значение объективных результатов подписанного в 1783 г. в Георгиевске договора между Россией и Грузией о союзе, покровительстве и братстве[2].

Но прогрессивный процесс объединения и возрождения Грузии протекал в условиях грубого насилия и угнетения со стороны помещичье-самодержавной власти России, с чем грузинский народ не мог примириться. Вместе с другими народами он неустанно боролся против царизма, феодализма, капитализма, шовинизма, национализма до победы революции, которая принесла грузинскому народу свободу и независимость в годы существования демократической республики[3].

 


* В этой главе использованы материалы XVI, XVII, XVIII глав (авторы М. К.Думбадзе, Д. А. Гоголадзе и М. К. Гоцадзе) IV тома грузинского издания «Очерков истории Грузии» (под ред. М. К. Думбадзе). Тбилиси, 1973, с. 802—957.

[1] Манифест Александра Первого от 12 сентября 1801 г. — АКАК, т.1. Тифлис, 1866, №457, с. 432—433.

[2] Джавахишвили И. А.* Взаимоотношения между Россией и Грузией в XVIII веке. Тбилиси, 1919; Цинцадзе Я. 3. Покровительственный трактат 1783 года. Тбилиси, 1960; Пайчадзе Г. Г. Георгиевский трактат и его историческое значение. Тбилиси, 1980; его же. Георгиевский трактат. М., 1983; Мачарадзе В. Георгиевский трактат. Тбилиси, 1983; Шеварднадзе Э. А. Великий праздник братства и дружбы. — Заря Востока, 1983, №248—249; его же. Великая логика жизни. К 200-летию Георгиевского договора. — Правда, 1983, 29.10.

[3] Бердзенишвили Н. А., Джавахишвили И. А., Джанашиа С. Н.* История Грузии. Тбилиси, 1946, с. 419; Бердзенишвили Н. А., Дондуа В. Д., Думбадзе М. К., Меликишвили Г. А., Месхиа Ш. А., Ратиани П. К.* История Грузии, 1. Тбилиси, 1968, с. 387.






§ 1. УСТАНОВЛЕНИЕ НОВОГО ПРАВЛЕНИЯ В КАРТЛИ-КАХЕТИ

 

Царизм будто бы «для обеспечения спокойствия и безопасности грузинского народа» счел необходимым и возможным упразднить (аннексировать) Картли-Кахетское царство и установить новое (русское) правление взамен старого (грузинского). Тем самым был нарушен дружественный договор 1783 г. Это было крупное поражение грузинских политиков-прогресситов, поскольку им не удалось сохранить самоуправление грузинского народа хотя бы в форме автономии[1].

Царские чиновники еще 24 марта 1801 г. отстранили Давида Багратиони, объявленного ими же после смерти Георгия XII «наследником и правителем» грузинского престола. Вместо него «управляющим Грузией» был назначен находившийся здесь командующий русской армией генерал Лазарев. Созданное под его руководством временное правление просуществовало один год.

Тем временем император утвердил положение «об управлении Грузией», согласно которому главнейшей задачей нового правления являлось упрочение позиций самодержавной России в Грузии, присоединение других политических единиц Закавказья, освоение природных богатств Картли-Кахети, оказание ей содействия в развитии торговли, ремесленничества и сельского хозяйства, сбор налогов, соблюдение правопорядка.

8 мая 1802 г. в Тбилиси в торжественной обстановке было открыто новое правление — «Верховное правительство Грузии», во главе с «главнокомандующим Грузией» или «главноуправляющим». Его помощником, в основном по гражданским делам, назначался «управляющий Грузией», который ведал также главнейшим из четырех управлений (экспедиций) — исполнительным управлением. Начальниками и трех остальных управлений назначались русские чиновники, которые общались с местным населением, не владеющим русским языком, через советников из представителей грузинского дворянства. Последние назначались, также судьями в уездах, где начальниками были русские офицеры, именуемые «капитан-исправниками». Старые приставства (самоураво) постепенно уступали место новым уездно-административным единицам. Всю Картли-Кахети разделили на пять уездов: Горийский, Лорийский, Душетский, Телавский и Сигнахский. В каждом уезде имелись свои полиция, суд и прокуратура. Хозяйственными делами уезда ведал казначей. Управление городами было возложено на русских комендантов, помощники которых назначались из представителей грузинского дворянства[2].

По своей классовой природе новое правление было феодально-крепостническим. Дела велись на не понятном для местного населения русском языке. В своей деятельности правление опиралось на тогдашние российские законы, хотя в какой-то мере принимало во внимание и старое грузинское законодательство. Изгнание родного языка из сферы управления и незнание грузинского языка жестокими, разнузданными царскими чиновниками вызывало крайнее недовольство среди массы населения.

Новое правление с самого начала пыталось заручиться поддержкой местного дворянства. Однако в первое время часть грузинских феодалов не могла примириться с новой властью, которая, опираясь на организованную силу регулярной армии и не желая терпеть традиционное самоуправство феодальной знати, в корне подрывала саму систему феодальных княжеств, подготавливая тем самым прочную основу для полной ликвидации раздробленности[3].

Поначалу значительная часть картли-кахетского дворянства, купечества, крестьянства восторженно встречала как приход русских войск, так и установление нового правления. Каждая деревня желала, чтобы именно в ней были расквартированы русские войска; грузинские крестьяне видели в них не только защитников, но и полезных помощников по хозяйству[4]. Народ истосковался по миру и мирной жизни. Хотя и новое правление не сумело сразу же покончить с бандами ирано-турецко-дагестанских абреков, действующих против Грузии и России, картли-кахетинское население боролось с ними уже совместно с русскими регулярными войсками и часто успешно отражало их нападение. Например, в военных действиях с целью присоединения Чар-Белокан вместе с многочисленным русским отрядом участвовали 4500 грузинских воинов. В результате одержанной ими победы уменьшились постоянная опасность набегов из этого края и угроза нарушения мирной жизни населения.

Однако до наступления окончательного мира было всё еще далеко. Главнокомандующий Кноринг, который считал, что новое правление им было уже «упорядочено», не оказался на высоте[5]. Командующий войсками генерал Лазарев и гражданский управляющий Коваленский постоянно препирались друг с другом. Непонятный суд, бремя содержания регулярных войск, произвол чиновников, их грубость, а порой и наносимые ими оскорбления даже самой феодальной знати вызывали недовольство не только у простонародья, но и у высшего сословия. Летом 1802 г. у новой администрации Картли-Кахети осложнились также отношения с соседними ханствами и Ираном. Последний, озабоченный упрочением российского режима в Закавказье, призывал к борьбе с Россией царевичей — претендентов на грузинский престол, пытаясь при этом использовать также Имерети и Ахалцихе, и, в случае успеха, Юлону Батонишвили обещал «восстановленный» картли-кахетский престол. Хотя число представителей грузинского дворянства — сторонников присоединения Картли-Кахети к России — быстро возрастало, становясь опорой нового правления, однако большая его часть, оторванная от основных масс народа, требовала «изменения существующего правления и установления нового порядка»[6].

Царизм, естественно, не мог с этим согласиться. Поэтому для упрочения нового правления в Грузии было решено придать ему «национальную» окраску. С этой целью император вместо Лазарева главнокомандующим Грузией назначил родственника царицы Мариам, супруги Геортия XII, представителя московской грузинской колонии Павла Цицианова (Цицишвили) — талантливого, ловкого, образованного и отважного генерала, верного слугу царизма, а «верным» помощником ему был назначен другой представитель старого грузинского феодального рода — генерал Дмитрий Орбелиани.

Облеченный императором неограниченными полномочиями генерал П. Цицианов прибыл в Тбилиси 1 февраля 1803 г. и за короткое время сумел не только укрепить новое правление в Картли-Кахети, но ввести аналогичное правление и в других частях Закавказья, после их присоединения. Он отстранил взяточника Коваленского и управляющим Грузией назначил генерала Гучкова. П. Цицианов вначале заключил покровильственные договоры с закавказскими ханствами. Затем отправил в погоню за дагестанскими абреками, укрывшимися у паши Ахалцихского, русский отряд под командованием генерала Д. Орбелиани; захваченных в плен 600 абреков, обезоруженных и опозоренных, прогнал по всей Картли и Кахети[7].

При П. Цицианове произошло также воссоединение превращенных в разбойничье гнездо Чар-Белокан с Грузией. В 1804 г. русское войско под командованием П. Цицианова присоединило Гянджинское ханство, подготовив тем самым почву для присоединения всей территории Северного Азербайджана.

Упрочению нового правления, по мнению П. Цицианова и самого императора Александра I, препятствовало пребывание на родине многочисленных грузинских царевичей. Поэтому Александр I направил царицам Дареджан и Мариам письма с приглашением переехать в Петербург. Однако члены картли - кахетского царского дома не согласились покинуть родину и обосноваться в Петербурге. Тогда П. Цицианов решил применить силу. Повод быстро нашелся. В апреле 1803 г. генерал Лазарев, во главе вооруженного отряда, ворвался во дворец царицы Мариам с целью ее ареста и высылки. Оскорбленная царица убила генерала кинжалом[8], за что и была сослана в Воронеж. До 1805 г. в Россию были также высланы все грузинские царевичи, большинство которых обосновалось в Петербурге, существуя на назначенную императором пенсию, занимаясь лишь научно-литературной деятельностью.

Сам П. Цицианов не жалел пенсий, подарков, российских чиновничьих званий для оставшихся на родине бывших служителей царей Ираклия и Георгия. П. Цицианов создал первое дворянское собрание, первым предводителем которого по его же настоянию стал Гарсеван Чавчавадзе. Вместе с тем П. Цицианов постепенно упразднил старую систему моуравов, хотя она окончательно исчезла в Восточной Грузии в 20-х, а в Западной Грузии — в 40-х гг. П. Цицианов способствовал восстановлению грузинских культурных учреждений, строительству дорог, налаживанию почтовой связи и т. д.[9]

Так, то устрашением, то ублажением, постепенно укреплялась новая власть в Картли-Кахети.

 


[1] Там же.

[2] ЧхетияШ. К.* Российская система управления в Грузии. — Вестник Института языка, истории и материальной культуры, 1940, т. VIII, с. 29—30.

[3] Очерки истории Грузии*, 1973, т, IV, с. 829.

[4] Чавчавадзе А.* Краткий исторический очерк положения Грузии с 1801 по 1831 год. — Собрание сочинений. Под ред., с предисловием, примечаниями и словарем И. Гришашвили. Тбилиси, 1940, е. 246.

[5] Дубровин Н. История войн и владычества русских на Кавказе, т. III, Спб., 1886, с. 452

[6] Там же, с. 533—534.

[7] Дубровин Н. История..., с. 553—534.

[8] По другим сведениям, Лазарева убил находившийся во дворце царицы князь Н. Химшиашвили М. (См.: Гоникишвили М.* Поселение и деятельность Багратионов в России. Тбилиси 1986. с. 172—184).

[9] Очерки истории Грузии, т. IV, с. 837—842.



$ 2. ПРИСОЕДИНЕНИЕ РОССИЕЙ ЗАПАДНОЙ ГРУЗИИ

 

В начале XIX в. в царстве и княжествах Западной Грузии (Имерети, Гурии, Мегрелии, Абхазии, Сванети) господствовали крепостное право и феодальная раздробленность. Местное население составляло примерно 350 тыс. человек и незначительно превышало население Восточной Грузии. Княжества постоянно воевали между собой и в этой обоюдной вражде то пользовались услугами турок, то временами обращали взор в сторону России.

После упразднения Картли-Кахетского царства перед царизмом встала задача присоединить Имеретское царство. В то время Турция была в союзе с Россией, и поэтому она не оказала бы ей сопротивления. Царь Имерети Соломон II также был не против присоединения своего царства к России с условием сохранения внутреннего самоуправления. Однако главнокомандующий Грузией П. Цицианов требовал от Соломона II полного и безоговорочного подчинения. Царь Соломон отправил в Петербург для прямых переговоров с Александром I Соломона Лионидзе, надеясь таким путем сохранить внутренее самоуправление. Однако его надежды не оправдались: переговоры оказались безуспешными. Не дала желаемых результатов и встреча царя Соломона с П. Цициановым, который при расставании, грубо пригрозив царю, пообещал встретиться с ним на поле брани[1].

П. Цицианов надеялся также на поддержку Мегрелии. Осенью 1803 г. владетель Мегрелии Григол Дадиани подписал продиктованный П. Цициановым покровительственный договор о присоединении княжества к России с условием сохранения внутреннего самоуправления. Того же требовал и царь Имерети, однако, после вступления 25 апреля 1804 г. русских войск, был вынужден довольствоваться ролью исполнителя приказов П. Цицианова и слуги царизма. Одновременно с имеретским царством, к России присоединенным провозгласили и Гурийское княжество, т. к. Цицианов счел Гурию неотделимой частью Имерети. П. Цицианов направил в присоединенные владения вооруженный отряд под командованием Литвинова, «правителя Мегрело-Имеретского и Гурийского». В октябре 1804 г., когда Россия добилась от Турции формального признания распространения своего покровительства на Мегрелию, хотя это согласие и не подразумевало ввода русских войск, Цицианов все же высадил войска в Кулеви, чем «было положено начало окончательному изгнанию турецких захватчиков с Черноморского побережья Грузии»[2].

Вскоре, в 1810 году, судьбу Имерети, Гурии и Мегрелии разделило Абхазское княжество, а позже, в 1833 г. — Сванети.

С помощью мегрельского и гурийского, князей царизму удалось упразднить Имеретское царство, Россия в то время воевала то с Турцией, то с Ираном. Она противостояла также претензии Франции на гегемонию в Европе. Вместе с русской армией против турок и персов сражались и народы Закавказья. Именно поэтому удалось П. Цицианову с малочисленным войском сперва остановить, а затем отбросить 60-тысячную иранскую армию, подчинить Ширванское ханство и осадить Баку. Здесь по указанию бакинского хана в феврале 1806 г. генерал Цицианов был вероломно убит, однако под командованием генерала Тормасова русские войска осенью того же года заняли Баку и все Восточное Закавказье. 15 ноября 1809 года русско-грузинское войско разбило турок и захватило Поти. Затем на повестку дня встал вопрос о «приведении в порядок» имеретских дел. Русская военная администрация не постеснялась «нарушить покровительственный договор, заключенный в 1804 г. с Соломоном II, и, грубо поправ внутренний суверенитет Имеретского царства, ввела свои многочисленные войска в г. Кутаиси—столицу Имерети, свергнув с престола Соломона II. Последний, укрывшись вместе с тысячью воинов в неприступных горах Верхней Имерети, требовал вывода из Кутаиси русских войск, однако, получил отказ. Тогда Соломон стал призывать народ на борьбу с русскими войсками, прося помощи у турок, персов и даже у Франции—императора Наполеона I.

Главнокомандующий Грузии генерал Тормасов пригласил Соломона II якобы для переговоров в Тифлис. Здесь царя арестовали и хотели отправить в Петербург, но 11 мая 1810 г. Соломону удалось бежать в Ахалцихе. Какое-то время он еще пытался бороться с произволом царизма, но в сентябре 1810г., потерпев окончательное поражение, бежал в Турцию, Трапезунд, где и скончался в 1815 г.[3]

Так царизм отменил ограниченное самоуправление Имерети, что явилось очередным поражением грузинской государственности. В месте, с тем в Западной Грузии надолго было сохранено ограниченное внутреннее самоуправление Гурийского и Мегрельского княжеств в знак «заслуг» их князей в деле ликвидации Имеретского царства.

Временная правительница Мегрелии княгиня Нино Дадиани, теща наследника правителя Абхазии Георгия Шарвашидзе, оказала большую помощь новому правлению Западной Грузии в деле изгнания отцеубийцы Асланбея и присоединения Абхазского княжества. Это случилось в 1810 г., когда русский батальон, высадившись в Сухуми, со стороны моря, разгромил турецкий гарнизон и правителем Абхазии назначил Георгия Шарвашидзе. Абхазия надолго сохранила внутренне самоуправление.

 
[1] Хаханашвили Ал. Царь Имеретии Соломон Второй. Тифлис, 1911. -- АКАК, т. 11, №748, с. 734.

[2] Очерки истории Грузии, т. IV, с. 857; Думбадзе М. К.* Западная Грузия в первой половине XIX в. Тбилиси. 1957, с.152—153, 160—161, 210--223.

[3] Думбадзе М.К.* Указ. раб.




§ 3. ПРИСОЕДИНЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ ЗЕМЕЛЬ ГРУЗИИ

 

Борясь на два фронта в сложной международной обстановке 1804—1813 гг., Россия объективно выступала в роли освободителя народов Европы и Азии.

Вместе с русской регулярной армией воины-грузины самоотверженно сражались с турками и персами. В мае 1812 г. побежденная Турция запросила перемирие. По Бухарестскому договору на Балканах к России отошла Бессарабия, а на Кавказе, хотя русские были вынуждены уступить туркам Поти и Ахалкалаки, завоеванные в результате победы объединенных русско-грузинских сил в декабре 1811 г., удалось сохранить «добровольно» присоединенные княжества Западной Грузии и отказать Турции в возвращении Сухуми. С родиной воссоединилось Черноморское побережье Грузии, от реки Бзыби до Чолоки, и порты — Сухуми, Кулеви (Редут-Кале) и Шекветили.

Успешнее завершилась война с Ираном. По Гюлистанскому мирному договору 1813 г. было признано право России на азербайджанские ханства. Определенные успехи были достигнуты и на Северном Кавказе. К 1820 г. военно-административное правление кавказского главнокомандующего распространялось на весь Кавказ (Закавказье, Предкавказье). В 1816 г. на Кавказе находилась 52-тысячная русская армия, главнокомандующим которой, вместо генерала Ртищева, был назначен генерал Ермолов. Он твердо и энергично пресекал любые претензии Турции и Ирана на ту или иную часть присоединенной Россией территории Кавказа, которой он правил методами устрашения и насилия. Поэтому появление Ермолова в горах Кавказа считалось «гневом божьим». Ранее, в 1811— 1813 гг. народ постигло страшное бедствие — голод и чума, в результате чего только в Имерети погибло свыше 30 тысяч человек, в Абхазии — почти половина населения, а в Восточной Грузии — свыше 4 тысяч человек[1].

Невзирая на внешние и внутренние трудности, новому правлению удалось к середине 20-х гг. упрочить свое положение в Грузии и Закавказье. С прежним произволом, насилием и жестокостью частично было покончено. Уменьшился обязательный транспортный налог. Было введено правило свободного наема транспорта. Поэтому, когда Турция и Иран в 1826—1829 гг. попытались вновь овладеть Закавказьем, местное население оказывало всяческое содействие русской армии в войне с захватчиками. В частности, грузинское народное ополчение активно участвовало в русско-иранской войне 1826 г. Наряду с русскими отличались и воины-грузины — Георгий Эристави, полковник Вахтанг Саварсамидзе, поручики Григол Орбелиани, Зураб Андроникашвили и др.

Летом 1826 г. 60-тысячная иранская армия вторглась в Азербайджан, захватила Карабах и Гянджу, подошла к Баку и создала опасность Тифлису. Но в сентябре русская отбросила иранцев. 2 сентября под Шамхором была разбита иранская 10-тысячная армия. 13 сентября русские и грузинские отряды вернули Гянджу, а к концу года окончательно изгнали захватчиков со всей территории Азербайджана. 1 октября 1827 г. русские войска освободили г. Эривань и Восточную Армению от тяжкого иранского владычества. Грузинские воины и здесь храбро бились наряду с русскими солдатами. 13 октября русская армия, в состав которой входили грузины и воины и других национальностей, под командованием генерала Георгия Эристави, заняла главный город Южного Азербайджана — Тавриз, за что Г. Эристави был награжден императором орденом Александра Невского.

По Туркманчайскому мирному договору 1828 г. Россия присоединила Эриванское и Нахичеванское ханства, обложила Иран контрибуцией в 20 миллионов рублей и запретила ему держать военный флот на Каспийском море[2].

Прочность боевого содружества русского и грузинского народов ярко проявилась и в войне с Турцией в 1828—1829 гг. На Кавказе боевые действия против турок начались в июне 1828 г. 15 июля русские, войска и грузинское ополчение взяли Поти (несколько ранее, 23 июня пал город-крепость Карс). 24 июля от турок был освобожден Ахалкалаки, 16 августа — Ахалцихе, город, который, начиная с XVI в. вместе со всей Самцхе-Джавахети стонал под тяжелым турецким гнетом. Затем были взяты Артаани, Ацкури и др. крепости. А в сентябре русско-грузинские отряды под командованием генерала Ал. Чавчавадзе заняли Баязетский пашалык. Особенно прославились воины-грузины в рукопашном бою за Ахалцихе.

В начале 1829 г. обстановка на Кавказе вновь осложнилась. В Тегеране был убит русский посол А. С. Грибоедов. Турки осадили Ахалцихе со стороны Кобулети стали угрожать Гурии. Но 6 августа у деревни Мухаэстатэ русские войска и грузинские ополченцы разгромили их. Одновременно русская армия добилась большого успеха на Балканах и создала угрозу Константинополю[3].

Турция была вынуждена просить перемирие. Адрианопольский мирный договор 1829 г. дал России право свободного пользования Босфорским проливом, со стороны Черного моря, кроме того, Турция выплатила крупную контрибуцию России, а к Грузии присоединилась одна часть исконной ее земли -- Самцхе-Саатабаго, а именно Ахалцихе, Ахалкалаки, Аспиндза, Ацкури, Хертвиси, Кваблиани, Абастумани и Чачараки, а также город-порт на Черном море — Поти. Не удалось присоединить Кобулети, Батуми, Артануджи и всю Юго-Западную Грузию, хотя русская армия временно заняла Баибурти, Артаани и Гюмишханэ, приблизилась и к Трапезунду, но под Цихисдзири потерпела поражение.

Присоединение исконных грузинских земель Самцхе-Джавахети имело одно нежелательное последствие: в ходе войны из Ахалцихского пашалыка, или, как его называли после присоединения, — Ахалцихской области, из-за турецко-мусулъманского религиозного фанатизма и политики самодержавия большая часть магометанско-грузинского коренного населения переселилась в Турцию. Царизм, в лице главноуправляющего графа Паскевича, по словам И. Джавахишвили, не разрешил поселиться здесь грузинам из Имерети. Зато из Турции сюда переселили до 30 тысяч человек других национальностей. Поэтому в Месхети до 1828 г. грузины составляли свыше 90% населения, а уже к 1830 г., благодаря стараниям царских чиновников, большинство населения здесь составляли другие национальности. И это тогда, когда грузинский народ, по словам писателя-дипломата С. Грибоедова и историка А. В. Потто, понес большие жертвы в русско-турецкой и русско-персидской войнах 1826—1829 гг. и, связанный с русским народом «откровенной и братской дружбой», храбро сражался во имя величия России и освобождения и возрождения исконных земель Грузии[4].

В русско-турецкой войне бок о бок с русскими войсками воевало и население Гурийского княжества и сам князь Мамиа Гуриели. Однако после смерти последнего, его вдова Софья Гуриели стала колебаться между Россией и Турцией; главноуправляющий Паскевич счел это за измену и в октябре 1828г. ввел войска в Гурию. Княжна бежала в Турцию, откуда пыталась вести переговоры непосредственно с императором Николаем I о примирении и сохранении самоуправления в Гурийском княжестве, но потерпела неудачу — Паскевич, по приказу императора, в декабре 1829 г. окончательно упразднил княжескую власть Гуриели.

В 1830 г. полностью были присоединены и Чар-Белоканы (Саингило), покоренные Россией еще в 1803 году, однако местные феодалы при каждом конфликте между Россией и Ираном или Дагестаном оказывались то на стороне иранцев, то -- дагестанцев, вследствие чего их «страна» превращалась опорный пункт борьбы против России и присоединенной к ней Картли-Кахети. После длительной борьбы русские войска захватили Чар-Белоканы, аннулировали местное общинное самоуправление и установили русское правление. Тогда феодальная верхушка Чар-Белокан, объединившись с разбушевавшимся в то время в Дагестане мюридским движением, выступила против нового правления, но потерпела поражение.

Присоединение Чар-Белокан местному грузинскому населению создало лучшие условия для его развития и сближения с родной общегрузинской культурой.

То же следует сказать и о Сванетском княжестве, ставшем в первой трети XIX в. яблоком раздора между двумя ветвями княжеской фамилии Дадешкелиани. Из 51 деревни, именуемой «краем» Дадешкелиани, старший брат Тенгиз владел 21, младший — 30.

После утверждения в Картли-Кахети и Имерети царизм стремился к окончательному присоединению горных областей Восточного и Западного Кавказа, проявляя большой интерес и к Сванети. Роль посредника между царизмом и Дадешкелиани взял на себя князь Мегрельский, у которого со Сванети были связаны и свои интересы. В начале 30-х гг. князь Циох Тенгизович и его бабушка Дигор-Ханум начали переговоры с царскими чиновниками на Северном Кавказе. В 1832 г. Дигор-Ханум свою просьбу о покровительстве Россия подкрепила клятвой верности императору. В 1833—1834 гг. император обоих Дадешкелиани — Циоха и Татархана, взял под свое покровительство, хотя последнее оставалось номинальным до вступления в Сванети русских войск.

Так произошло присоединение к России и территориальное объединение почти всех грузинских земель (за исключением юго-западной части) в результате совместной борьбы и взаимопомощи грузинского и русского народов.

 


[1] Дадиани Н.* Жизнь грузин. Изд. Ш. Бурджанадзе, Тбилиси, 1962, с. 203.

[2] Киквадзе А. Я.* История Грузии (XIX в.). Тбилиси, 1954, с.122.

[3] Потто А. В. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах и биографиях, т, IV, ч, IV. Тифлис, 1887, с. 404—407.

[4] Джавахишвили И. Докладная Грузинскому Советскому правительству ЦГИАГ, ф. 471, д, №82—111; Русские писатели о Грузии (сост. В. Шадури), т. 1. Тбилиси, 1957, с. 65—77; Потто А. В. История 44-го драгунского Нижегородского полка, 1893, т. 11, с. 152—153.




§ 4. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ

 

Сразу же по установлению новое правление выступило против системы грузинских княжеств и постепенно свело на нет этот отживший свой век социально-административный институт.

После конфискации имений и крепостных высланных членов грузинского царского дома, царская власть начала прибирать к рукам и церковные земли. С 1808 г. низшее духовенство освобождается от крепостной зависимости и, следовательно, от барщины, а затем, в 1811 г., ликвидируется независимость грузинской православной церкви — она превращается в дикастерию синода. С 13 до 2 сокращается число епископств. Вначале экзархом Грузии был назначен митрополит Варлам Эристави, а затем—рязанский Митрополит Феофиллак Русанов[1].

Освобождение низшего духовенства от крепостной зависимости в Восточной Грузии прошло относительно безболезненно, а в Западной Грузии натолкнулось на ожесточенное сопротивление и даже к 40-м гг. не было еще окончательно завершено.

С 1811 г. фактически освобождаются и церковные дворяне, переданные казначейскому ведомству[2].

С 1833 г. в Восточной, а с 40-х гг. и в Западной Грузии, освобождаются многие княжеские дворяне с землею или без, одаренные сословной независимостью[3].

После присоединения Грузии к России начался неуклонный распад общеродовой собственности, массовый характер приобрел раздел крепостных и владений крупных князей. Только из родового удела князей Цицишвили в течение 1800— 1825 гг. в результате многократных разделов образовалось до 30 независимых помещичьих единиц. Разделились и распались княжеские дома Амилахвари и Мухранбатони, Андроникашвили и Вачнадзе, Церетели и Черкезишвили и многих других. Полностью был разрушен, как отмечал в 1847 г. Георгий Мухранбатони, родовой строй грузинской аристократий[4].

Естественному процессу имущественного обнищания крупных феодалов способствовало и новое правление, поскольку самодержавию не требовались князья с высоким имущественным цензом, политическими привилегиями и т. д., им нужны были, по меткому выражению одного тогдашнего чиновника, князья «послушные, без голоса»[5].

Невзирая на это, «изменения в жизни господствующего класса Грузии, вызванные объективными условиями социально-экономического развития страны и мероприятиями царизма, — перевод церковных дворян в казначейское ведомство, освобождение низшего духовенства от крепостной зависимости княжеских дворян от княжеской зависимости, упразднение системы княжеских уделов и развитие вместо отсталого общеродового землевладения более прогрессивного, частного помещичьего, ликвидация принципа наследования должностей и феодального иммунитета (т. е. неприкосновенности) и многое другое — все это было, безусловно, прогрессивным явлением с точки зрения разложения крепостнического строя, зарождения и развития новых общественных отношений...»[6]

Основной производящий класс Грузии — крестьянство — и при новом правлении был неоднородным. Социальные категории крестьянства остались прежними. Но отныне царские и удельные крестьяне перешли в собственность государства (казны), помещичьи и церковные крестьяне остались в прежнем положении (количественно и тогда преобладали помещичьи крестьяне). Налоги в основном остались те же: хлебная подать, натуральный оброк, винная подать, денежная подать, подать за пастьбу скота; в Западной Грузии, наряду с этим, — подать на содержание гарнизона и т. д. Было множество и других мелких налогов. С 1818 г. в Восточной Грузии натуральный церковный налог был заменен денежным. В грузинских княжествах налоги оставались прежними. Без изменения остались и помещичьи повинности.

По всей Грузии население выплачивало государственные налоги в обычных трех формах феодальной ренты (натуральная, денежная, трудовая). Государственные налоги значительно видоизменились, ряд натуральных налогов удалось заменить денежными. С 1824 г. государственных крестьян вместо государственного натурального налога обложили денежным, в объеме 1 рубль на душу. Это дало определенный результат: денежная государственная рента-налог к концу 30-х гг. в Картли-Кахети и Имерети- Гурии вдвое превысила натуральную ренту-налог. Все это еще больше усилило эксплуатацию и гнет крестьянства.

С 1826 г. пытались упорядочить налоги помещичьих крестьян, но тщетно — до отмены крепостного права налоги эти остались без изменений. Помещичьи и церковные крестьяне по-прежнему выплачивали государственные налоги деньгами и натурой.

В 1807 г. были аннулированы грамоты прежних грузинских царей об освобождении крестьян (тархан) от крепостной зависимости, которых также обложили государственными налогами. Ограничивая права грузинских помещиков на крестьян, а также пытаясь уменьшить помещичьи и церковные налоги, царизм стремился к упорядочению и увеличению казенных налогов, особенно в военное время.

С той же целью новая власть не только оставила в силе закон Ираклия II, запрещавший торговлю пленными и объявлявший крестьян, освобожденных из плена, государственной собственностью, но и издала новые законы и ужесточила борьбу против торговцев пленными.

В силу законов, изданных в 1824 и 1826 гг., крепостным крестьянам предоставлялось право за определенную мзду откупаться от господина с приобретением земельного участка или без него. Освобожденные без земли крестьяне становились собственностью казенного ведомства, а получившие землю превращались в свободных собственников[7]. Естественно, добиться этого могли лишь отдельные крепостные, а в общем положение грузинского крепостного крестьянства при царизме было ничуть не легче, скорее даже тяжелее, чем во времена правления грузинских царей.

Невзирая на это, угнетенные, но закаленные в труде грузинские крестьяне, в тяжелых, но мирных, сравнительно с прошлым, условиях продолжали свою трудовую деятельность, создавая материальные блага для страны.

Крепостное хозяйство, основанное на отсталой земледельческой технике, преимущественно все еще натуральное, естественно, не могло быть высокопродуктивным. Однако после присоединения Грузии к России потребность в сельскохозяйственных продуктах, особенно в зерне, все больше возрастала. Кроме всего прочего, вновь присоединенный край требовал защиты от турецких и иранских завоевателей, в связи с этим численность русских войск, защитников Закавказья, постоянно возрастала. В 1801—1805 гг. для содержания расположенных Картли-Кахети русских войск в виде налогов было собрано 16 тысяч четвертей, или 112 тысяч пудов хлеба и пшена, а завезено — 83 тысячи четвертей, или 581 тысяча пудов, но, поскольку и этого оказалось недостаточно, остальные 183 тысячи четвертей, или миллион 300 тысяч пудов зерна, было реквизировано или частично собрано с населения Картли-Кахети путем свободных закупок. Потребность в хлебе возрастала, однако урожай хлеба в тогдашней сложной внутренней и внешней обстановке долго не увеличивался.

Новое правление усердно пыталось упорядочить социально-экономическую жизнь, что в конце концов привело к определенному прогрессу. В течение 30 лет урожай зерна увеличился втрое и даже более. То же следует сказать о виноградарстве и виноделии — в конце 30-х гг. виноградники в Кахети занимали 10 тысяч десятин площади, с которых ежегодно производилось до двух миллионов ведер вина[8].

Росла и потребность в деньгах. Однако нормальному удовлетворению этой потребности мешало многообразие денежных знаков, находившихся в обращении на рынке Грузии, обилие ирано-турецких товаров и большой отток денег за границу. В1804 г. была предпринята попытка исправить положение путем восстановления в Тифлисе грузинского монетного двора. Однако преодоление финансовых затруднений и завоевание рынка было возможно лишь путем увеличения производства русских и грузинских промышленных товаров, в Грузии же тогда преобладало мелкое ремесленное производство.

После присоединения Грузии к России ремесленничество развивалось не только в Тифлисе, но и в Телави, Гори, Кутаиси, Сигнахи и других городах и селах, но главнейшим центром ремесел оставался Тифлис. В 1825 г. здесь проживало свыше 20 тысяч человек, из них ремесленников разных отраслей насчитывалось 2500, или 11% всего населения[9].

Грузинские ремесленные изделия высоко ценились не только внутри страны, но и за ее пределами. По всей России славилась выплавленная в Грузии сталь высшей марки (булат), которую использовали для изготовления сабель. С секретом ее выплавки в 1828 г. тифлисский мастер Караман Элиазарашвили ознакомил двух мастеров из Златоустского металлургического завода, которые внедрили производство этой стали у себя на заводе, за что император наградил мастера золотой медалью[10].

Более крупные по сравнению с мастерскими промыслы, т. н. «фабрики» и «заводы», существовали с 70-х г. XVIII в. и сохранились ,в первом десятилетии XIX в. Однако по существу это были предприятия мануфактурного типа (красильни, пороховые, стекольные, по обработке серебра). Возникли и новые — шелкоткацкие и текстильные, кожевенные, восковые, кирпичные, черепичные мануфактуры. Некоторые отрасли производства, как, например, выплавка серебра в Ахтале, выплавка меди в Алаверди, потеряли прежнее значение. Не сумело развиться шелкомотальное предприятие, основанное в 1826 г. французом Кастелла. Первоначально здесь работали заключенные, а с 1828 г. появились и наемные рабочие, но предприятие все же не стало рентабельным[11].

Войны и слабое развитие производства препятствовали и нормальному развитию торговли. Царила дороговизна. Внешняя торговля с Ираном и Турцией носила традиционную форму, а во время войн прекращалась вовсе. Наступившая с 1813 г. мирная жизнь оживила торговлю. Из Ирана в Грузию хлынул большой поток товаров. Отсюда же в большом количестве вывозили в Иран и Турцию (частично, и в Россию) меха, ткани, особенно грузинское златотканье, шелка.

С 1822 г. в Грузии и Закавказье была объявлена льготная, почти свободная торговля. В течение целого десятилетия Грузия, по сути, превратилась в рынок сбыта европейских товаров. Был восстановлен транзитный путь из Европы в Иран. Грузию и Закавказье заполонили дешевые иностранные товары. Ширился внутренний рынок. Но все это отнюдь не способствовало значительному развитию экономики Грузии. В 1831 г. была отменена льготная и свободная торговля. Торговый путь Кулеви -- Тифлис—Баку потерял былое значение. Но потребность в деньгах и товарах постоянно росла. К 20-м гг. заметно развилась городская жизнь[12].

 


[1] Потто А. В. Утверждение русского владычества на Кавказе, т. III, ч. 11, с. 497—498.

[2] Акопашвили Г. Д.* Изменения в положении дворянского слоя в Восточной Грузии первой половины XIX века. — Материалы к историй Грузии и Кавказа, 1960, выпуск 33, с. 208.

[3] Думбадзе М. К.* Западная Грузия в первой половине XIX в.Тбилиси, 1957, с. 323.

[4] См.: Какабадзе С. Н.* Проект 1847 года об освобождении крестьян в Грузии. — Труды Института истории им. И. А. Джавахишвили АН ГССР, 1961, т. VI, вып. 1, с. 216—217.

[5] Там же, с. 218--233.

[6] Очерки истории Грузии, т. IV, с. 897—898.

[7] Там же, с. 898—906.

[8] Гоголадзе Д. А.* Социально-экономическое развитие Грузии в позднефеодальную эпоху. Тбилиси, 1971, с. 254—255.

[9] Гугушвили П. В.* Экономическое развитие Грузии и Закавказья в XIX—XX вв., т. II, с. 15—78: Гоголадзе Д. А.* Горнорудная, горнозаводская промышленность Грузии и некоторые вопросы генезиса капитализма (XVIII—XIX вв.), с. 71—77; Самсонадзе М. М.* Промышленное развитие г. Тбилиси в дореформенный период XIX века. Автореф. дисс... канд. ист. наук. Тбилиси, 1964, с. 7.

[10] Чолокашвили К. Грузинские мастера булата. — Мецниереба да текника, 1956, № 5.

[11] См. указ. работы, а также: История Грузии, 1958, т. 1, с. 363 — 364; Хоштария Э. В. Развитие промышленности и формирование рабочего класса в Грузии XIX века. Тбилиси, 1966; Анчабадзе З. В. Очерки экономической истории Грузии первой половины XIX в. Тбилиси, 1966, с. 87.

[12] Распоряжение ген. Кноринга от 21 сентября 1802 г. — АКАК, т. I , с. 387.




§ 5. НАРОДНАЯ БОРЬБА ЗА НАЦИОНАЛЬНУЮ И СОЦИАЛЬНУЮ СВОБОДУ

 

Нескончаемые войны, стихийные бедствия, насилие помещиков, произвол чиновников вызывали в народе большое недовольство, протест и волнения.

Уже в июле 1802 г. кахетские князья устроили заговор против новой администрации и потребовали у императора России выполнения дружественного договора 1783 г. Прошение подписывали 69 князей, поддерживаемые и частью крестьянства. Князья требовали возвести на картли-кахетский престол царевича Юлона, обязуясь при этом, что народ присягнет на верность и русскому императору. По распоряжению главнокомандующего русскими войсками в Грузии большинство кахетских князей, преданных князем Чолокашвили, было арестовано, некоторые из них бежали в Иран к царевичу Александру[1].

В августе того же 1802 г. царевичи Юлон и Парнаоз собрали войско и попытались вторгнуться из Имерети в Картли-Кахети, но и они потерпели поражение[2].

После этих событий грузинское дворянство более четко разделилось на две группы: одни не верили в возможность восстановления престола грузинских царей и требовали для Грузии автономии в пределах Российской империи, другие были сторонниками непосредственного присоединения Грузии к России, став тем самым надежным оплотом царизма. До изгнания из Грузии персидских и турецких захватчиков и горских абреков некоторые грузинские царевичи и князья встали на явно авантюристический путь, собираясь восстановить престол грузинских царей при содействии персов и турок; однако впоследствии и они присоединились к той или иной из вышеупомянутых групп. Заблуждение их заключалось не в том, что они боролись с царизмом, а в том, что недостаточно верно оценивали расстановку сил и прогрессивную миссию России, русского народа в освобождении грузинского народа от восточных поработителей и в его объединении. Многие из них, как, например, Соломон Лионидзе, Соломон II были самоотверженными борцами за объединение и возрождение Грузии.

Первое крупное народное выступление против царизма началось в 1804 г. в горных районах Картли, где колониальный режим был особенно тяжел. Восстали крестьяне, проживающие в селах вдоль Военно-Грузинской дороги и ближайших деревень Мтиулети — Чартали, Хандо, Хеви, Гудамакари, Жамури, Трусо, и других, расположенных вдоль и вблизи Военно-Грузинской дороги, на которых тяжелым бременем легло как обслуживание Военно-Грузинской дороги, так и обеспечение провиантом армии, идущей через эту дорогу. Чиновники нового правления вынуждали население вывести бесплатную тяговую силу на дорожно-ремонтные работы, а также бесплатно предоставить армии провиант; в случае же неповиновения горцев объявляли изменниками государя, подвергали экзекуциям, издевались над ними и нещадно избивали.

В мае 1804 г., во время похода на Эривань, П. Цицианов призвал также и грузинские отряды из Ананурского уезда. В это время началось восстание горцев, к ним присоединились и ананурцы. Восставшие объявили правлению: «Мы предпочитаем умереть, чем мучиться, ждать смерти от пуль и видеть позор наших жен»[3].

Повстанцы сначала уничтожили Кайшаурский пост, затем попытались овладеть Ананури и Степанцминда. Их число достигло 4 тысяч человек. По всей горной Картли посланцы восставших призывали народ к борьбе, из Имерети пригласили Юлона и Парнаоза Батонишвили. Следовательно, восставшие против нового правления крестьяне были сторонниками возрождения прежней царской власти. Грузинское дворянство вело себя традиционно. Некоторые из них, например, повелитель Хеви майор Габриел Казибегашвили (Чопикашвили), получивший на службе у русского царя дворянство, перешел на службу к новому правлению, в надежде получить от него княжеский титул. Царизм привлек на свою сторону и ксанскнх эриставов, даровав им отобранные еще Ираклием II Ксанское ущелье и 4 тысячи крепостных. Нашлись и такие, которые сочувствовали восставшим, однако большинство дворян стояло в стороне от восстания.

Перешедшие в Картли из Имерети царевичи Юлон и Парнаоз попытались пробиться в горы к восставшим, но потерпели неудачу и повернули назад. Северо-западнее Сурами (на границе Картли-Имерети) на них неожиданно напал русский отряд, возглавляемый князем Георгием Амиреджиби. У царевичей убили около 20 человек, Юлона взяли в плен, Парнаоз же успел бежать в Ахалцихе.

Тем не менее, восстание набирало силы. В начале августа восставшие захватили Ломиса; к ним присоединились крестьяне Ксанского ущелья, начавшие громить своих господ. В сентябре в горах среди восставших объявился Парнаоз Батонишвили. В конце сентября в Тифлис вернулся генерал П. Цицианов и лично возглавил борьбу против восставших. Он сперва подавил восстание арагвийцев, затем разрушил осетинское селение Крож и покорил осетин, и под конец, одержав повсюду полную победу, жестоко расправился с восставшими, захватил в плен свыше 300 человек, в том числе Парнаоза Батонишвили, которого сослали в Россию. Восстание было подавлено, но главноуправляющий П. Цицианов был вынужден определить права и обязанности горцев в отношении обслуживания Военно-Грузинской дороги, учредить определенную плату за транспортные и дорожные работы и в какой-то мере пресечь произвол чиновников[4].

Но причины для недовольства народа по-прежнему оставались. Ежегодно для обслуживания Военно-Грузинской дороги новое правление от крестьян требовало 100 тысяч аробных упряжек и столько же лошадей. Крестьян годами отрывали от хозяйства, что вызывало недовольство и дворян. Невыносимым грузом для населения был продовольственный налог. В 1811 г. недовольство усилилось вследствие неурожая и эпидемии чумы в Имерети и Картли-Кахети. Треть населения Имерети погибла. Много жертв было и в Восточной Грузии[5].

Из-за неурожая сильно вздорожал хлеб, правление же забирало его за гроши. Крестьяне отказывались отдавать хлеб. Главноуправляющий Паулуччи устроил кахетским крестьянам экзекуцию. Произвол, насилие, оскорбление и издевательства стали нормой. Народ не выдержал и поднялся. Восстание началось 31 января 1812 г. в селе Ахмета и вскоре распространилось на всю Кахети. Восставшие 2 февраля взяли Телави, 6 февраля — Сигнахи и Бодбе, затем в Анаге, Какабети и Манави уничтожили экзекуционные отряды. Они намеревались взять Тифлис, закрыть Дарьяльское ущелье и провозгласить независимость сперва Картли-Кахети, а затем и всей Грузии. 8 февраля поднялась Пшав-Хевсурети. Далее пламя восстания перекинулось и на Картли, хотя картлийское дворянство не принимало в нем участия. Часть же кахетского дворянства присоединилась к восставшим[6].

В Картли восстание было быстро подавлено. Главнокомандующий Паулуччи предложил кахетинцам прекратить сопротивление, но получил отказ. Тогда войска под его командованием перешли в наступление. Решающий бой состоялся у села Чумлаки, где самоотверженно боролись 4 тысячи, восставших, возглавляемые Григолом Иоановичем Багратиони, которого восставшее население призвало из Картли и провозгласило «царем»[7].

У Чумлаки победу одержал Паулуччи. 4 марта его войска заняли Телави, а 5 — Тианети. Григол Багратиони пытался бежать в Дагестан, однако был схвачен и 18 марта выслан в Россию. Восставшие вернули властям плененных солдат, но и Паулуччи пошел на некоторые уступки — упразднил должность капитана-исправника и восстановил моуравство, запретил военные экзекуции, создал комиссию по выяснению причин восстания, которая признала, что оно явилось следствием грубости и произвола правления. Тем не менее, крестьянские волнения не прекращались. В начале апреля восстали Гагма-Мхари и Кизики. Осенью восстание перекинулось на всю Кахети. Во главе восставших на сей раз встал царевич Александр Ираклиевич Багратиони. Русскими войсками командовал Ртищев, назначенный вместо Паулуччи главноуправляющим.

Александр Батонишвили вовсе не был против союза Грузии с Россией. Но он требовал, чтобы этот союз был основан на покровительственном Георгиевском трактате 1783 г. «Трактат 1783 года был боевой платформой Александра Батонишвили. Он боролся против той несправедливости, которую принесло с собой русское правительство уничтожением грузинской государственности»[8]. Но он заблуждался, возлагая надежды восстановления Грузинского  (Картли-Кахетского) государства путем противопоставления сильной и прогрессивной России слабого и отсталого Ирана.

В начале сентября 1812 г. Александр Багратиони вступил в Грузию со стороны Эривани. Главноуправляющий Ртищев в это время находился в Карабахе, а русскими войсками в Грузии командовал генерал Орбелиани. 6 сентября по Коцахурскому броду возле Кавтисхеви в сопровождении ста человек Александр Батонишвили переправился через Куру и взял курс на Тианети, призывая народ к восстанию. Он предполагал, что в тогдашней сложной ситуации русское правительство вынуждено будет смириться с восстановлением независимого Грузинского царства и, таким образом, дело закончится мирным путем. Очевидно, и широкие массы народа уверовали в это и поддерживали царевича Александра, которого представители, как дворянства, так и крестьянства неоднократно приглашали на престол царя. Не зря жаловался генерал Орбелиани на то, «вся нация против нас», царевич Александр, дескать, всюду имеет пристанище и поэтому не попадает в их руки[9]. Соратниками Александра Батонишвили, командовавшими отдельными группами восставших, были Тадия и Оман Чолакашвили, Горджасп Наталишвили и Папуа Абелишвили.

В ответ на призыв Александра Батонишвили, находившегося в Тианети, восстали Кахети, Кизики, Пшав-Хевсурети. В конце сентября восставшие несколько раз вступали в бой с регулярными войсками, но безуспешно. 6 тысяч повстанцев временно заняли Военно-Грузинскую дорогу. В крупном сражении у села Шилда восставшие отступили. Шилда и многие другие села по приказу Орбелиани были сожжены. 1 ноября Александр вновь вступил в схватку с войсками генерала Орбелиани у села Чалаубани, но опять был разбит. 26 ноября у деревни Манави состоялось решающее сражение между регулярными войсками и восставшими, закончившееся окончательным поражением последних. В мае 1813 г. войска вторглись в Хевсурети, разрушили Шатили и другие деревни[10].

Во время восстания Кахети сильно разорилась. Чем яснее становилась обреченность восстания, тем дальше отходила от него большая часть дворянства. В неравной борьбе силы крестьянства иссякали, нечем было больше жертвовать. Царизм жестоко расправился с побежденными — пятерых повесили, 29 человек сослали в Сибирь, с крестьян в виде контрибуции взыскали 100 тысяч пудов зерна и 50 тысяч рублей серебром[11].

С тех пор население Картли-Кахети долго не выступало в открытую против царизма. И все же «грандиозное восстание в Кахети в 1812 г. ясно показало, что грузинский народ не намерен терпеть разнузданную несправедливость и национальный гнет, что у него по-прежнему имеется большая энергия для борьбы за свободу и независимость»[12].

После того как в 1810 г. царизм насильно упразднил в Имерети старое правление и ввел новое, народно-оовободительное движение на какое-то время затихло. Этому способствовало разорение хозяйства и катастрофическое сокращение численности населения вследствие чумы и голода. В 1811 —1812 гг. в Имерети погибло свыше 30 тысяч человек. Тяжелым бременем лежали на местном населении расходы, связанные с бесконечными русско-турецкими войнами. Крестьянство изнывало от непомерных казенных и господских налогов. И все же, и без того малый казенный доход Имерети еще больше сократился, едва достигая 18—20 тысяч рублей. Новое правление решило повысить казенный доход, по крайней мере, до 100 тысяч рублей, для чего в первую очередь было решено провести церковную реформу. Тем самым правление преследовало двойную цель—во-первых, перевести в казну церковные доходы, а во-вторых, завоевать симпатии церковного крестьянства и низшего духовенства. Но вышло наоборот — увеличение церковных обложений и учреждение денежного налога взамен натурального вызвало массовое недовольство среди крестьян. Недовольно было и низшее духовенство, которое, хотя и освобождалось от крепостной зависимости, но, вследствие сокращения штатов церковных служителей, часто оставалось без места. Недовольны были также церковное дворянство и высшее духовенство, терявшие перечисленные непосредственно в казну доходы. Двойственную позицию занимали князья, лишившиеся прежних привилегий, особенно крупные княжеские фамилии — Церетели, Абашидзе...[13]

Таким образом, в конечном счете, церковной реформой остались недовольны все слои населения Имерети. Это явилось поводом, и одной из причин вспыхнувшего в 1819 — 1820 гг. Имерети восстания. В июне 1819 г., когда началась опись церковного имущества с целью проведения в жизнь церковной реформы, вся Имерети поднялась против правительства. Восставшие требовали отмены реформы и удаления из Имерети экзарха Грузии Феофилакта Русанова. Среди восставших появился даже лозунг «Свобода!»

В июле восстание приняло более широкие масштабы. В нем активно участвовали широкие массы крестьянства, к которым вначале примкнула и определенная часть дворян, но большинство князей изменило народу, и даже в еще большей степени, чем в Картли-Кахети. Хотя дворяне и крестьяне вначале вместе боролись «за свободу», но для первых «свобода» означала восстановление прежних привилегий, а вторые боролись как за национальную, так и социальную свободу[14].

В начале июля весь Рачинский округ оказался в руках восставших. Вместо главноуправляющего генерала Ермолова, находившегося в тот момент на Северном Кавказе, во главе русских войск, направленных против Рачи, был поставлен гражданский губернатор Грузии генерал Вельяминов. Однако не удалось сломить сопротивление рачинцев. 11 июля Вельяминов был вынужден объявить населению Имерети об отмене церковной реформы и отзыве в Тифлис экзарха Русанова. Обещание это было выполнено, что несколько успокоило народное волнение. Однако власти допустили бестактность — генерал Сысоев, возглавлявший два казачьих полка и один батальон гренадеров для усмирения восставших, потребовал от населения новой клятвы верности императору. Возмущению народа не было предела, восстание вспыхнуло с новой силой. Восставшие перекрыли дороги на Кутаиси и стали громить сторонников русского царя из числа дворянства.

Создавшуюся обстановку имеретские князья сочли благоприятной для восстановления власти грузинских царей. Большинство желало видеть на грузинском престоле представителя династии Багратионов — Александра Ираклиевича. Но тот отказался. Тогда князья царем Имерети провозгласили Иванэ Абашидзе, якобы одного из руководителей восстания, который в то же время пытался наладить хорошие отношения с русским правительством. 12 февраля 1819 г. генерал Вельяминов, собрав в Имерети большое войско, приказал арестовать И. Абашидзе, вместе с другими «главными преступниками», и выслать его в Россию. Однако поймать И. Абашидзе не удалось, он бежал в Гурию; зато арестовали: митрополитов Досифея Кутатели и Эквтиме Генатели, дочь Соломона I Дареджан, Сехнию Цулукидзе и мдиванбега Давида Микеладзе. Это еще больше обострило обстановку. В апреле 1820 г. восстание охватило всю Имерети, Рачу, затем Гурию.

Новый правитель Имерети полковник Пузыревский потребовал от Кайхосро Гуриели выдачи Иванэ Абашидзе, но, получив отказ, ввел в Гурию войска. Главные силы он оставил в Чохатаури, а сам с небольшим отрядом направился к крепости селения Шемокмеди. Здесь он был убит повстанцами. Преемник Пузыревского Згорельский тоже пытался взять Шемокмедскую крепость и наказать гурийцев, но, потерпев поражение, вернулся в Озургети. Ободренные успехом гурийцы взяли Чохатаури, перешли р. Риони, вступили в Мегрелию и призвали к восстанию местное население.

Летом 1820 г. Иванэ Абашидзе перешел из Гурии в Имерети и, возглавив 400 восставших, укрепился в ущелье р. Хани.

Для подавления восстания главноуправляющий генерал Ермолов направил в Имерети и Гурию военную экспедицию под командованием генерала Вельяминова. По приказу последнего, полковник Горчаков сначала разгромил повстанцев в Раче, а затем нанес поражение И. Абашидзе, который бежал в Турцию.

24 июля после кровопролитного сражения была взята крепость Шемокмеди. Восставшие деревни Гурии и Имерети сравняли с землей, крепости разрушили, многих участников восстания арестовали и сослали на каторгу[15]. Генерал Ермолов хвастал: «Деревни мятежников мы разгромили и сожгли дотла. Сады и виноградники выкорчевали с корнями, даже множество лет спустя не смогут изменники восстановить свое былое состояние»[16].

Однако и правительство не сумело достичь окончательной цели. Оно отказалось от немедленной церковной реформы в Западной Грузии. Несмотря на поражение, «народная борьба против колониального гнета не прошла даром. Грузинский народ еще раз продемонстрировал царизму, что он никогда не примирится с национальным и социальным угнетением»[17].

Борьба грузинского народа за национальную и социальную свободу в первой трети XIX в. переплеталась с борьбой русского и других народов против самодержавного помещичьего режима царизма, тогдашнего «жандарма Европы».

 
[1] Там же.

[2] Распоряжение..., с. 394.

[3] АКАК, т. 11, № 616, с. 311; см. так же: Гоголадзе Д. А.* .Борьба против царизма в первом двадцатилетии XIX в. — Очерки истории Грузии, т. IV, с. 915—936.

[4] Давид Батонишвили (Багратиони)*.  Материалы к истории Грузии 1744—1840 гг. Тифлис, 1906, с. 73; Тогонидзе В. Я.* Восстание крестьян Нагорной Картли в 1804 г. Тбилиси, 1958, с. 140; Киквидзе А. Я.* История Грузии. Тбилиси, 1954; Бердзенишвили Н.А.* Вопросы истории Грузии. Тбилиси. 1964, т. 11, с. 325, 327—328.

[5] Киквидзе А. Я.* Крестьянское восстание в Кахети в 1812 году, Тбилиси, 1941, с. 12.

[6] Маркова О. П. Восстание в Кахетии 1812 г. М., 1951, с. 63—64.

[7]Киквидзе А. Я.* Указ. раб., с. 25—26.

[8] Бердзенишвили Н. А. Указ. раб., с. 460.

[9] Маркова О. П. Указ. раб., с. 112, 116—117.

[10] АКАК, т. V, № 632, с. 531—537; Пронели А.* Бунт Кахети. Тифлис, 1907, с. 209—210.

[11] Бердзенишвили Н. А. Указ раб., с. 484—485, 487; Маркова О. П. Указ. раб., с. 131—132.

[12] Гоголадзе Д. А. Указ. раб. — Очерки истории Грузии, т. IV, с. 930.

[13] Махарадзе Н. Б. Восстание в Имеретии в 1819—20 гг. Тиилиси, 1972.

[14] Думбадзе М. К. Западная Грузия в первой половине XIX века, с. 233.

[15] Потто А. В. Утверждение русского владычества на Кавказе, т. II, с. 527—531.

[16] Записки Алексея Петровича Ермолова, ч. II, с. 112.

[17] Очерки истории Грузии, т. IV, с. 936—937.



§ 6. ЗАГОВОР 1832 г.

 

Народные восстания за национальную и социальную свободу в первом двадцатилетии XIX в. носили стихийный, несознательный, неорганизованный характер. Это и явилось главнейшей причиной их поражения, хотя следует учитывать и то, что силы царизма и восставших были слишком неравны. Главное все-таки было то, что руководителем стихийно восставшего неподготовленного крестьянства оказывалась примкнувшая к восстанию определенная часть дворянства с каким-либо царевичем, неспособным сплотить крестьянство, внушить ему возвышенный патриотический и социальный идеал, убедить народ в возможности создания свободного и сильного грузинского государства и общества путем практического достижения этого идеала... Народно (национально) - освободительное движение того времени основывалось на недовольстве, как крестьянства, так и дворянства новым, чуждым и непривычным правлением, на их стремлении к его упразднению. Однако, и в случае удачи, никто толком не знал, чем же следовало заменить существующее правление и будет ли лучше то новое, чем существующее, в случае восстановления старой или создания новой грузинской государственности. А ведь в любом варианте восстановленная независимая грузинская государственность вне России снова, как и прежде, оказалась бы во враждебном окружении мусульманских государств, хотя и ослабленных по сравнению с прошлым, но, тем не менее, достаточно сильных, чтоб терзать грузинскую землю. Противостоять этому Грузия не смогла бы впервой трети XIX в. так же, как не сумела на протяжении многих веков. Свидетельством тому является и история, в частности Крцанисская трагедия 1795 г., Акт 1801 г., поражения восстаний горцев 1804 г., Картли-Кахети — 1812 и Имерети -- 1819 — 1820 гг. С другой стороны, наивно было бы думать, что русское самодержавное государство бескорыстно, без угнетения и эксплуатации народа защитило, объединило и укрепило бы Грузию. Об этом свидетельствовали миссия Соломона Лионидзе в Петербурге в 1803 г. и двадцатилетняя открытая борьба или открытая политическая деятельность грузинских Багратионов, высланных в ту пору в Москву и Петербург.

Но в этой романтической деятельности, развернутой сразу же после присоединения Грузии к России, все-таки был реальный и рациональный момент — признание того, что обретение свободы для народа возможно только путем идейного и организационного объединения передовых борющихся сил.

Первое такое объединение в Грузии первой трети XIX в. создали участники заговора 1832 г., воспитанные на освободительных идеях не только Грузии, но России и Европы. А в России и Европе в то время развертывались значительные события. Мир был потрясен Великой французской революцией, хотя французский народ уже готовился к новой революции. Присоединенная к России Финляндия, хотя формально, но все же сумела сохранить автономное правление. Польша пыталась обрести независимое правление путем революции. А восстание декабристов в России свидетельствовало о том, что и здесь началось сознательное революционное движение. В Грузии же, объятой пламенем крестьянских восстаний, к тому времени все еще не было дано более или менее четкого и ясного ответа на вопрос, поставленный чуть раньше грузинскими либералами-просветителями — Давидом Багратиони, Иоанном Багратиони, Александром Чавчавадзе, Григолом Орбелиани, — почему Грузия не может, как другие, развиваться автономно под покровительством России, в чем ее вина? А если нет такой вины, что нужно предпринять для того, чтобы и она обрела внутреннюю автономию. Неужто «мы не способны сами сохранить отчизну нашу?»[1]

Вопрос «как может Грузия завоевать самою себя?» раньше относился к теоретической сфере, а в 20-х гг. XIX в. этот вопрос встал и практически. В первую очередь на этот вопрос должно было ответить то тайное общество (организация}, идея создания которого возникла в 1825 г. в среде грузинских Багратионов — Парнаоза, Окропира, Димитрия и других, высланных в Москву и Петербург. «Идея эта постепенно созревала с 1800 г., но безрезультатно. С 1825 г. начали осознавать, что достичь этой цели при помощи таких партикулярных движений, какими были разрозненные восстания в различных уголках Грузии, невозможно. Нужно было найти новый метод борьбы в соответствии со временем и расстановкой сил»[2]. Этот метод или форма борьбы соответствовали тому, что брали на вооружение тогдашние западноевропейские и русские либералы и революционеры, а именно, организацию русских декабристов — «Союз спасения», или «Союз благоденствия» (1816--1821 гг.), Северное общество во главе с Рылеевым и Южное общество декабристов во главе с Пестелем. Грузины, жившие в ту пору в России, были знакомы с тайной деятельностью этих обществ, о чем свидетельствуют обнаруженные среди бумаг С. Додашвили письма К. Рылеева, перевод Григолом Орбелиани его же, т. е. Рылеева, стихотворения «Исповедь Наливайко», проповедование Давидом Багратиони западноевропейских и российских освободительных идей, признание 3. Чолокашвили того, что «если сами русские, чувствуют несправедливость своего правительства, мы должны это чувствовать сильнее», также знание того, что Пестель советовал «обязательно вернуть Польшу, Грузию и другие области их прежним владельцам». Социально-политические идеалы русских и грузинских декабристов (вполне можно именовать так и грузинских заговорщиков, поскольку и те, и другие потерпели поражение в декабре -- русские декабристы — 14 декабря 1825 г., а «грузинские декабристы» — 9 декабря 1832 г.) были схожи, хотя, естественно, между ними отмечались и различия. Известно и то, что русские и грузинские деятели того времени для спасения своих идеалов большое значение придавали распространению просветительских, либерально-гуманистических идей, в основе которых лежал принцип: «Учение должно приносить пользу и себе, и отечеству»[3].

Так мыслили передовые просвещенные люди того времени. Но другая часть населения Грузии, на которой сказались «30 лет покорности», предав забвению общенародные, общественные интересы, жила бесцельно, руководствуясь сиюминутной выгодой. «Наше нынешнее общество, — писал современник, — мертво для отечества. Живут беспредметно, блуждают бесцельно, как в потемках; каждый думает только о личной пользе, ради чего не откажется даже от своих постыдных, позорных поступков. Корысть и жадность для них тот идол, благодаря которому теряется наша честь»[4]. «Не встретишь соотечественника — жаловался другой современник, — думающего о благе отечества; все думают только о себе, не ищут ни знаний, ни книг, не любят трудиться... готовы лишь к пороку, нанося другим только лишь вред...»[5]

В то тяжелое время некоторые прогрессисты требовали подготовки национальных сил с помощью просвещения, а другие были за немедленное выступление для обретения национальной независимости, но были и сторонники одновременного решения обеих задач. Именно они — Дмитрий Батонишвили (Багратиони), Элизбар и Георгий Эристави, Александр Чолокашвили, Дмитрий Эристави, Давид Джорджадзе, Вахтанг и Димитрий Орбелиани и др., — высокообразованные для своего времени люди, прекрасно знавшие историю Грузии и всеобщую историю, русскую и европейскую культуру и жизнь, заложили основу грузинскому тайному обществу (организации) в середине 20-х гг. Руководил обществом Дмитрий Юлонович Батонишвили (род. в 1803. г.), слывший глубокообразованным и умным человеком. Он воспитывался в Петербурге. В 1825 г. в его доме образовался петербургский кружок тайного общества, который впоследствии расширился. По свидетельству одного из представителей этого кружка, его члены «встречались с Дмитрием Батонишвили в Петербурге, в его же доме, здесь часто бывали князья Георгий и Элизбар Эристави. Он рассказывал нам про свободу, приводя примеры из истории, чем подготовил нас, а позже, после приезда Дмитрия и Вахтанга Орбелиановых, внушив нам мысль о свободе, стал и их готовить... Он воспользовался нашими возражениями и уже в открытую завел с нами разговор о Грузии и свободе»; «Дмитрий Батонишвили часто беседовал о свободе и разъяснял те права, которые были предоставлены гражданам во Франции, рассказывал о том, что власть короля ограничена, что каждый гражданин участвует в выборах короля, наконец, ознакомил нас со смутами в этой стране». По сообщению другого члена этого, кружка, здесь велись споры «о Грузии, о том, может ли она быть независимой, о характере и правах народа, ее населяющего... О несправедливостях, чинимых нашим соотечественникам правительством».

Спустя год после создания петербургского кружка тайной, организации, т. е. в 1826 г., в Москве Окропир Батонишвили-Багратиони основал новый кружок заговорщиков, целью которого было усиление проповедования патриотических чувств среди грузин и вовлечение в тайное общество новых членов, создание регулярной грузинской армии, замена русского правления грузинским. Дмитрий, как и Окропир Батонишвили-Багратиони наставлял патриотов, получивших образование в Петербурге и Москве и возвращавшихся на родину: «Вы, которые, возвращаетесь в Грузию, должны попытаться создать общество, привлечь народ, дабы действовать и освободить родину»[6]. Для этого Дмитрий и Окропир Багратиони призывали членов своих кружков к патриотическому воспитанию народа, особенно молодежи, к созданию грузинской регулярной армии и восстановлению царской династии Багратионов в форме конституционной монархии, наподобие древнего Новгорода или же на манер государственного строя Англии, Франции, Швейцарии, или Северо-Американских штатов нового времени[7]. Окропир руководил заговором не только идейно, но и намеревался пожертвовать 200 тысяч серебряных рублей, полученных в личное распоряжение от супруги, дочери богатого русского сенатора, для материального обеспечения конечной цели заговора.

Из Петербурга и Москвы деятельность заговорщиков постепенно переместилась в Тифлис. Здесь образовалась наиболее многочисленная и мощная организация тайного общества.

В 1827 г. один из заговорщиков, Соломон Додашвили, окончил Петербургский университет и отправился в Грузию. По пути он посетил в Москве Окропира Батонишвили и получил от него руководящие указания. В 1827 — 1829 гг. в Тифлис время от времени приезжали Александр Чолокашвили, Тамар Батонишвили (Багратиони), Филодельфос Кикнадзе и сам Окропир Батонишвили. В эти годы сформировалась тифлисская организация заговорщиков, в которую вошли Элизбар, Георгий и Давид Эристави, Иасе Палавандишвили, Александр, Луарсаб, Григол, Мамука, Дмитрий Орбелиани, Чавчавадзе, Соломон Додашвили, Дмитрий Кипиани, Соломон Размадзе, Теймураз Амилахвари, Заал Автандилашвили, Давид Джорджадзе, Захарий Чолокашвили, Иосиф Мамацашвили и многие другие образованные, передовые интеллигенты -- офицеры, писатели, ученые, журналисты, педагоги. «Заговорщиками в 1830 — 1832 годы руководила тройка — Орбелиани, Элизбар Эристави и Соломон Додашвили»[8].

Заговорщики имели своих представителей почти во всех уголках Грузии -- Картли, Кахети, Имерети, Мегрелии, Абхазии. Тайному обществу обещали большую помощь князь Давид Дадиани из Мегрелии и князь Константин Шарвашидзе из Абхазии.

Заговорщики рассчитывали на помощь высланных в Грузию декабристов, польских повстанцев, французских и немецких колонистов, а также некоторых европейских стран. Главную роль в "освобождении родины» они отводили национально-освободительной борьбе кавказских народов против царизма. По словам одного из главных руководителей заговора Ал. Орбелиани, «где нет свободы, нет и жизни», а чтобы обрести свободу для своего отечества «необходимо было организовать заговор таким образом, чтобы весь Кавказ от Черного до Каспийского морей, все население гор и равнин объединялось и устроило единый мятеж»[9]. В единственном тифлисском журнале гимназии заговорщики С. Додашвили, Фил. Кикнадзе, И. Мамацашвили, Г. Орбелиани и другие проповедовали идеи освобождения отечества в духе произведений Вольтера и Руссо, А. Радищева и др. Дмитрия Багратиони прозвали Вольтером, С. Додашвили — Руссо, Ал. Орбелиани — Пестелем.

В 1830 г. Фил. Кикнадзе составил устав тайного общества, названный «Актом сознательного действия». В нем были сформулированы формы и средства создания и деятельности организации заговорщиков. Участники заговора признавали как легальные, так и нелегальные, как мирные, так и немирные формы борьбы. Они часто обсуждали возможность учреждения в Грузии либо конституционно-монархического, либо парламентарно-республиканского общественного строя. Последний вариант вызывал общее одобрение, однако конституционно-монархическое правление казалось им легче осуществимым и поэтому более целесообразным. Идею же восстановления прежней грузинской царской власти почти никто не разделял.

В ноябре 1832 г. Элизбар и Георгий Эристави составили, а остальные участники заговора одобрили проект создания конституционно-парламентарной монархии, в силу которого в Грузии, либо остающейся в пределах Российской империи, либо ставшей независимой, следовало учредить парламент с верхним и нижним «управлениями» (палатами). Председателем верхней палаты должен был 6ыть царь, членами — министры внутренних дел и  просвещения, обороны, иностранных дел, юстиции, финансов. В нижнюю палату должны были войти депутаты из различных уголков Грузии. Подразумевалось, что «кабинет министров» будет подотчетен перед облеченной правами «нижней палатой». Никто из предполагаемых «министров», за исключением А. Чавчавадзе, не был участником заговора[10], свидетельствуя о своеобразном демократизме заговорщиков.

Не подтверждается распространенное мнение о том, будто заговорщики подразделялись на монархическое (правое) и республиканское (левое) течения, причем князья якобы были монархистами, а дворяне и крестьяне — республиканцами. Факты свидетельствуют, что среди заговорщиков не было ни чистых монархистов, ни чистых республиканцев, но прежние просветительские идеи (республиканские, патриотическо-либеральные, либо конституционно-монархические) разделяли почти в равной мере все — и царевичи Дмитрий и Окропир Багратиони, и князья Григол Орбелиани и Александр Чавчавадзе, и дворянин Дмитрий Кипиани, и сын священника (крестьянина) Соломон Додашвили[11]. Если и возникали между ними разногласия, это было естественное расхождение во взглядах мыслящих, просвещенных людей, а не партийный антагонизм, якобы обусловленный «глубокими классовыми корнями».

До 1830 г. заговорщики занимались мирной деятельностью. Восстание считалось самым крайним средством. Они лелеяли даже надежду, что Николай I предоставит независимость восставшей Польше, а вслед за ней и Грузии. Тем не менее, они набирали силы на случай неизбежности вооруженного восстания.

В начале 1831 г. заговорщики пришли к выводу, что восстание неминуемо и для этого «сейчас подходящая пора»[12].

Согласно плану Тамары Батонишвили-Багратиони, Ал. Орбелиани и Эл. Эристави, каждый князь, участник заговора, должен был привести в Тифлис свое войско — всего до двух тысяч человек, привлечь на свою сторону полк грузинских гренадеров русской армии и с его помощью захватить казну. Затем грузинское войско должно было занять арсенал и крепость, разоружить царский гарнизон и поднять всю Грузию, а то и весь Кавказ против царизма.

Ясно, что этот «план» скорее походил на романтическую мечту и желание, нежели на конкретное практическое руководство к действию. У заговорщиков не было сил на его осуществление. Так и остался он нереализованным. Тем более, что подобное, но гораздо лучше подготовленное и осуществленное восстание в Польше было буквально потоплено в крови в сентябре 1831 г. Паскевичем, «переброшенным» туда из Закавказья по приказу Николая I. Все это оказалось достаточным для заговорщиков, чтобы отказаться от восстания. То же повторилось летом 1832 г., когда направленный «из Грузии на Северный Кавказ для «усмирения» чеченцев и дагестанцев главноуправляющий Розен, хотя, и с трудом, но в конце концов победил войско Кази-Молы и 23 ноября вернулся в Тифлис. За две недели до этого, 10 ноября 1832 г. одна группа заговорщиков (Давид, Элизбар и Георгий Эристави, Александр Орбелиани, Иасе Палавандишвили) разработала конкретный план восстания т. н. «распоряжение первой ночи», по которому восстание должно было начаться 23 ноября. Но именно в этот день вернулся Розен в Тифлис, с большим войском, что напугало заговорщиков и вынудило их перенести день восстания на б декабря. В этот день должен был открыться созванный местной царской администрацией съезд грузинского дворянства, но съезд был перенесен на 20 декабря. Соответственно был перенесен и срок начала восстания. Однако до 20 декабря тайная организация не дожила. 9 декабря один из участников заговора Иасе Палавандишвили выдал заговорщиков. Они были арестованы, осуждены и высланы в отдаленные губернии России.

Таким образом, заговор провалился, «распоряжение первой ночи» не осуществилось, сорвался план, по которому предполагалось в дом Луарсаба Орбелиани пригласить руководителей военного и гражданского правления Кавказа и там обезвредить их, затем разоружить тифлисский гарнизон, занять все стратегические пункты города и перекинуть восстание в провинцию.

Местные власти были перепуганы, обнаружив существование тайной организации. Главноуправляющий Розен опубликовал «Обращение к грузинскому народу» и призвал к сохранению спокойствия. Народ, узнав об аресте участников дворянско-интеллигентского заговора, не выступил в их защиту. Однако и заговорщики особенно не рассчитывали на помощь, со стороны широких масс, они полагали, что ликвидация в Грузии правления царского самодержавия была возможна силами узкого круга гражданской и военной дворянско-либеральной интеллигенции, а захват власти ими вынудил бы царизм вернуться к принципам дружественного Георгиевского трактата 1783 г. Они боролись против колониального угнетения и отнюдь не были против союза с Россией. Более того, они считали этот союз единственной гарантией автономного, либо независимого существования Грузии и главнейшим условием нейтрализации исконных врагов грузинского народа — Турции и Ирана. «Отныне и кызылбаши и османы осознают свою ошибку, — писал участник заговора Григол Орбелиани в 1831 г., — из-за которой притеснявшаяся ими Грузия присоединилась к гораздо более сильной России, и не пожелают того, чтобы Грузия вновь искала покровительства у какой-либо сильной европейской державы»[13].

Заговор 1832 г., невзирая на утопичность, слабость, провал, был прогрессивным общественным явлением. С этого времени грузинское национально-освободительное движение первой трети XIX в. становится сознательным и организованным. Прогрессивно-либеральные и национально-радикальные (революционные) идеи заговорщиков сыграли большую роль в развитии раннепросветительской общественно-политической мысли в Грузии, в росте национального самосознания народа, в подготовке условий для перехода национально-освободительного движения Грузии на новую, более высокую ступень. Провал заговора показал, что «путь национального освобождения и прогресса проходил только через Россию»[14].

 


[1] Чавчавадзе А. Указ. соч., с., 253; Додашвили С.* Речь-призыв. — Соч. Под ред. А. Бочоришвили и С. Хуцишвили. Тбилиси, 1961, с. 29.

[2] Показания Ф. Кикнадзе, — Гозалишвили Г.* Заговор 1832 года, т. I. Тбилиси, 1935, с. 445.

[3] Гозалишвили Г. К.* Заговор 1832 года и либеральное движение России. — Заговор 1832 года. Введение, материалы, комментарии, т. III, 1970, с. 9, 16—24.

[4] Орбелиани Г. Д.* Мое путешествие из Тифлиса в Петербург. — Полн. собр. соч., со вст. статьей и замечаниями А. Гацерелия и Дж. Чум6уридзе. Тбилиси, 1959, с. 174.

[5] Додашвили С.* Письма. — Полн. собр. соч. Тбилиси, 1961, с. 271.

[6] См.: Гозалишвили Г. К.* Заговор 1832 года, т. 1, с. 16—24.

[7] Там же, т. 11, с, 444—445; Гоцадзе М. К.* Борьба за восстановление независимости на рубеже 20—30-х годов. — Очерки истории Грузии, т. IV, с. 950.

[8] Там же, с. 944.

[9] Гозалишвили Г. К.* Указ. раб., т. I, с. 16.

[10] Гозалишвили Г. К.* Указ. раб., с. 92.

[11] см.: Гаприндашвили М. М.* Очерки истории общественной мысли Грузии, II. Тбилиси, с. 3—353, особенно с. 93—115, 137—148.

[12] Гозалишвили Г. К. Указ. раб., с. 192.

[13] Орбелиани Г. Д.* Мое путешествие из Тифлиса до Петербурга. — Полн. собр. соч. Под ред. А. Гацерелия и Дж. Чумбуридзе. Тбилиси, 1959, с. 173.

[14] Шеварднадзе Э. А.* Великий праздник, дружбы и братства.— Комунисти, 1983, № 248—249.




§ 1. РАЗЛОЖЕНИЕ ФЕОДАЛЬНО-КРЕПОСТНИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ

 

Развитие товарного производства. Сдвиги в развитии сельского хозяйства дореформенной Грузии, начавшиеся с 30-х гг. прошлого столетия, стали особенно заметными в 40-х—50-х гг., когда установилось относительное спокойствие, прекратились непрерывные вражеские нашествия, отвлекавшие часть населения от хозяйственной деятельности. Наблюдается неуклонный рост населения, усиление стимула к хозяйственной деятельности. Увеличиваются, в частности, площади под различными посевами. В сельском хозяйстве отмечаются качественные сдвиги, особенно в производстве зерна. Усилилось проникновение в эту область товарно-денежных отношений, связь сельского хозяйства с рынком и расширение производства товарной продукции. В 1845 г. удельный вес товарного хлеба составил: в Тифлисском уезде — 25%, в Телавском — 26%, в Ахалцихском — 21%, в Кутаисском — 20,1%1[1]. В том же в 1845 г. во всей Тифлисской губернии было собрано 1 957 544 четв. всех хлебов, а (продано 186 967 четв., т. е. приблизительно 18%. По мере роста потребности в хлебе посевные площади увеличивали не только крестьяне, но и помещики. Возрастала господская запашка. Еще в 1832 г. в Грузии были помещики, тесно связанные с рынком, производившие товарную продукцию и для этой цели умножавшие разработку полей и виноделие. Что касается более позднего времени, то существуют конкретные данные, свидетельствующие, например, что в Тифлисской губернии посевы озимого хлеба по господской запашке увеличились в 1857 г. по сравнению с 1850-м на 83,1%, а ярового — на 132,9%. При оценке значения этих данных следует руководствоваться словами В. И. Ленина: «Производство хлеба помещиками на продажу, особенно развившееся в последнее время существования крепостного права, было уже предвестником распадения старого режима»[2].

Главным местом реализации хлеба внутри региона были города, в частности Тбилиси, население которого в начале 6О-х гг. ежегодно потребляло около 400000 пудов одной только пшеничной муки. Значительным потребителем хлебных злаков были и войска. Однако покупка хлеба интендадским ведомством сковывала крестьянскую свободную торговлю. Приобретение зерна через посредство чиновников интендантской службы, носившее в некоторой степени принудительный характер, ограничивало продажу его на вольном рынке[3].

Важное значение для развития сельской торговли имело то обстоятельство, что одной из основных отраслей народного хозяйства Грузии являлось виноградарство-виноделие, издавна носившее в Грузии более или менее торговый характер. По мере развития товарно-денежных отношений, роста городского населения, расширения рыночных связей, все большая часть продукции виноделия поступала на рынки. Торговое виноделие в Кахети в 30-х гг. в целом было развито слабо, однако весьма важно, что население Кахети (Телавского и Сигнахского уездов) продавало четвертую долю производимого им вина[4]. В 30-х гг. XIX в. из одного только Телавского уезда, ежегодно вывозили в Тбилиси до 1300000 ведер вина. Сигнахский же уезд несколько позже, а именно в 1858 г., сбыл в столице Грузии 1350000 ведер вина. Как бы эти цифры ни были преувеличены, они все же говорят о сравнительно высоком уровне развития торгового виноделия. Спрос на кахетинские вина ежегодно увеличивался. Грузинские вина в сравнительно большом количестве стали поступать на российский рынок.

Значительные сдвиги происходили и в шелководстве, имевшем широкое распространение в Грузии. Из всего Закавказья в 40-х гг. прошлого столетия 60—70% общего объема этой продукции вывозилось на дальние (преимущественно российские) рынки[5]. Если же к этому прибавить шелк, продававшийся на месте, то, естественно, этот процент еще больше повысится. В Грузии удельный вес товарного шелка был не мал. В Кутаисской губернии, например, он в 1856 г. составлял 40-45%.

С 40-х-50-х гг. XIX в. в Грузии заметно развивалось табаководство, постепенно принимавшее товарный характер. В России были заинтересованы в разведении табачных плантаций для снабжения фабрик дешевым сырьем. Основанные в этот период в Грузии различные общества, поощрявшие развитие сельского хозяйства, выписывали из-за границы семена лучших сортов табака, раздавали их грузинским помещикам и крестьянам, способствуя тем самым улучшению табаководства в Грузии.

В 1859 г. в Тифлисской губернии было собрано 11 772 пудов табака, а продано — 7944 пуда, или 67,4%. Разведением табака было занято более чем 1 600 человек. В Кутаисской губернии табаководством занимались более 1000 человек. Исключительно с промышленной целью разводили табак в хозяйстве имеретинского помещика Чиджавадзе и в селении Хона. «Жители селения Хони занимаются почти исключительно разведением табака для продажи»[6], — писал кутаисский губернатор в отчете за 1858 год. Для реализации табака в 1850 г. в Хони была учреждена «табачная ярмарка». В Мегрелии эта отрасль была широко распространена и, как отмечал владетель этого княжества Давид Дадиани, продукция ее продавалась в количестве от 15 до 20 тысяч пудов[7].

Из Мегрелии табак вывозился в Тбилиси, Россию и за границу. Число табачных плантаций в Грузии из года в год росло. В 1864 г. только в Кахети было собрано 10000 пудов та6ака, часть которого была продана в Тбилиси, часть же вывезена в Москву.

В дореволюционной Грузии было развито также и хлопководство. Хлопок, в основном, разводили в Западной Грузии — в Кутаисском, Шорапанском и Озургетском уездах. Часть урожая потреблялась на месте, часть же вывозилась на рынок. В 50-х гг. в Имерети ежегодно в среднем производили до 5000 пудов хлопка. В 60-х гг. производство хлопка и его продажа заметно возросли: в 1864 г. в Имерети было собрано около 15 000 пудов хлопка, из коих продано 10 000 пудов[8], или 75%.

В первой половине XIX в. население Грузии с промышленной целью разводило (причем в значительном количестве) красильные растения — марену, кошениль, сафлор и др., находившие себе сбыт на местном и заграничном рынках.

Возросла товарность животноводства: широкие размеры приняла торговля сыром, маслом, шерстью, сыромятной кожей и т. д. Так, например, в Кутаисской губернии в 1847 г. было продано 15000 голов скота, в 1849 г. — 17000, в 1850 г.— 19 000, 1851 г. — 20 000, в 1852 г. — 23 000, в 1853 г. — 26000, а в 1854 г. — 32000 голов[9]. Продажа скота с 1849 г. по 1854 г. увеличилась почти вдвое. Жители Сигнахского уезда в одном только 1858 г. продали почти на 2 млн. рублей рогатого скота и продукции животноводства.

В связи с ростом и развитием городов и городской жизни товарным стали также фруктовое садоводство и огородничество. «Огороды и плодовые сады, — сказано в отчете Тифлисского губернатора за 1857 г., — имеются во всех почти частях губернии, за исключением трех городских округов. Первые содержатся преимущественно у крестьян казенных, немецких колонистов и русских поселян. Овощи и плоды идут не на одну домашнюю потребность, ими снабжаются постоянно городские рынки и от продажи их хозяева огородов и садов получают хорошие доходы. Особенно огородничество и садоводство составляют лучший и распространенный промысел у жителей ближайших к Тифлису мест по огромному требованию тифлисцев на ягоды и овощи»[10]. Удельный вес товарной продукции огородничества в Тифлисской губернии составил в 1845г. 37,1 %[11].

Все эти факты свидетельствуют о росте внутреннего рынка, о наличии товарного производства и денежных отношений, т. е. о существовании одного из обязательных условий капитализма[12].

Характер эволюции помещичьих хозяйств (буржуазное предпринимательство). В результате роста товарно-денежных отношений грузинское дворянство было вынуждено позаботиться о переустройстве своего хозяйства в соответствии с требованиями нового времени. Проникновение товарно-денежных отношений в различные отрасли сельского хозяйства подрывало основы крепостнической системы, так как последняя предполагала «господство натурального хозяйства. Крепостное поместье должно было представлять из себя самодовлеющее замкнутое целое, находящееся в очень слабой связи с остальным, миром»[13].

Буржуазной эволюции помещичьих хозяйств в Грузии препятствовали совместное владение частью дворян своими родовыми имениями и неразмежеванность этих последних. Несмотря на это, еще в дореволюционный период определенная часть местного дворянства смогла перестроить свое поместье на рациональных началах. Движущим мотивам для ведения собственного хозяйства в целом ряде феодальных единиц, отныне стало производство меновой стоимости. Среди помещиков-рационализаторов особенно выделялись Соломон Гургенидзе, Дмитрий Абхази, Александр Чавчавадзе, Соломон Андроникашвили, Торникэ Андроникашвили, Симон Шаликашвили, Иване Сулханишвили, Иванэ Багратион-Мухранский, Бебуришвили, Михаил Накашидзе, Антон Накашидзе, Нико Чиджавадзе, Константин Эристави, Михаил Эристави и др.

Не останавливаясь подробно на описании их хозяйственной деятельности[14], укажем, что все они производили большую массу товарной продукции и, наряду с подневольным, применяли вольнонаемный труд.

Помещикам-рационализаторам, равно как и хозяевам-фермерам, не чуждо было применение также и усовершенствованных сельскохозяйственных орудий. Агроном И. Хатисов, говоря, например, о хозяйстве Ананова, пишет, что в этом хозяйстве землю обрабатывали гегенгеиским плугом, производившим работу на глубине от 2 до 5 вершков и требующим «одной или двух пар волов». Не отставал от него и И. К. Багратион-Мухранский. Убедившись в том, что старинный способ хозяйства требует значительных материальных затрат и не дает достаточной выгоды, он принялся, по словам современников, «за устройство фермы по европейскому образу». Прибегнув к различным рационализаторским мероприятиям, он намного увеличил получаемые с хозяйства доходы. Багратион-Мухранскйй, получавший в начале 40-х гг. прошлого века годовой доход всего в размере 400 рублей, к 60-м гг. довел его 30 000 рублей[15].

Некоторые из грузинских помещиков выписывали «косильные машины десятками». Весной 1862 г. близ Тбилиси было устроено испытание различных сельскохозяйственных машин, привезенных из Англии. Причем желающих иметь новую технику было очень много. «Никогда не было столько людей, хотевших заполучить новые машины и семена и тративших так много денег на устройство хозяйства, как теперь», — писала газета «Гутнис деда» («Пахарь) в начале 1863 г.[16] А двумя годами раньше тифлисский губернатор отмечал: «Я считаю во многих отношениях утешительным явлением заказ здешними помещиками. значительного количества земледельческих орудий». Наконец, весьма любопытно свидетельство помещика Константина Эристави. «Я решил, — писал он в 1863 г., — взяться за хозяйство решительно и быстро» предоставив ему силу механической работы взамен невыгодной физической силы людей и животных. [имею] желание и необходимость повести мое хозяйство на новый путь промышленной разработки»[17].

И несмотря на то, что использование новейшей техники в помещичьих хозяйствах дореформенной Грузии не носило массового характера и попытки внедрения последних достижений терпели неудачи, нельзя не оценить должным образом и те первые шаги, которые были сделаны в этом направлении. «Когда помещик, — пишет В. И. Ленин, — заводит машину или улучшенное орудие, он заменяет инвентарь крестьянина (работавшего на него) своим инвентарем; он переходит, следовательно, от отработочной системы хозяйства к капиталистической. Распространение сельскохозяйственных машин означает вытеснение отработков капитализмом»[18].

По приблизительным данным, количество помещиков-предпринимателей, старавшихся приспособиться к новым условиям жизни, в Тифлисской губернии в 50-х гг. XIX в. равнялось 35, что составляло 2,3% к общему числу (1751) дворянских семейств данной губернии. В России же в то время удельный вес таковых равнялся примерно 3%[19].

Крестьянские промыслы. Отходничество. В деле становления капиталистических отношений существенную роль играли крестьянские промыслы и отходы. Исследованиями советских историков[20] установлено, что развитие буржуазных отношений значительно быстрее происходило в промысловых районах, т. е. в тех местах, где трудовое население занималось преимущественно промысловой деятельностью.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы, свидетельствуют о широком развитии среди безземельных и малоземельных крестьян Грузии промыслов и отходов. В 1821 г. из 118 дымов казенных крестьян села Сагареджо 36 дымов, или 30% общего числа, вследствие малоземелья или безземелья, были заняты торгово-промысловой деятельностью и отходничеством. В селении Шилда удельный вес таковых равнялся 46,3%, а в Кварели — 79,3%[21], в селении Цхинвали в 1842 г. числилось 120 дымов казенных крестьян, из которых земледелием занимались 50 дымов, или 41,6%. Остальные же 70 дымов, или 58,44%, были заняты торгово-промысловой деятельностью. Из 103 дымов крестьян, проживавших в Сурами в том же 1842 г., 70 дымов, или 68%, были заняты только торговлей и промыслами. Были в Грузии села, заселенные одними только промысловыми крестьянами. В 1831 г. в сел. Ахалгори (Горийский уезд) 97,9% занимались лишь промыслами, торговлей и поденной работой[22].

В углублении дифференциации крестьян огромное значение имели крестьянские отходы. Несмотря на разные препятствия, с 30-х гг. XIX в. практика отхожих промыслов получила широкое распространение. Отходничеством, ввиду острого малоземелья, больше всего занимались крестьяне Западной Грузии. По Кутаисской губернии в 1862 г. отправившимся «по промыслам на заработки» было выдано 2952 билета, а в 1863 г. — 2929[23]. Отходники стремились, главным образом, в столицу Грузии. По свидетельству обозревателя Тифлиса, в городе находилось много имеретин-носильщиков, водовозов, садовников и т. д.

Распространение отходничества в дореформенной Грузии было прогрессивным явлением в социально-экономической жизни страны, так как «оно выражает отвлечение населения от земледелия к торгово-промышленным занятиям». Развивая эту мысль, В. И. Ленин писал: «Отход представляет из себя явление прогрессивное. Он вырывает население из заброшенных, отсталых, забытых историей захолустий и втягивает его в водоворот современной общественной жизни. Он повышает грамотность населения и сознательность его, прививает ему культурные привычки и потребности»[24]. Касаясь, в частности, вопросов о значении крестьянских промыслов и отходничества, В. И. Ленин в другом месте писал: «Большинство же крестьян совершенно не в состоянии удовлетворить нужду в деньгах расширением хозяйства, не имея никаких запасов, ни средств производства. Такой крестьянин, чтобы добыть денег, идет «на заработки», т. е. несет на рынок не свой продукт, а свою рабочую силу. Уход на заработки, естественно, ведет за собой дальнейший упадок земледельческого хозяйства, и этот крестьянин кончает тем, что сдает свой надел богатому однообщиннику, который округляет свое хозяйство и, понятно, не сам потребляет продукт со снятого надела, а отправляет его на рынок. Получается «обеднение «народа», рост капитализма и увеличение рынка»[25].

Коммутация государственных податей. Роль денежной ренты среди повинностей помещичьих крестьян. Развитие товарного производства и рыночных связей обусловило дальнейшую коммутацию крестьянских повинностей[26]. В рассматриваемый период она коснулась государственных податей: «Сначала спорадическое, потом все более и более совершающееся в национальном масштабе превращение ренты продуктами в денежную ренту предполагает уже более значительное развитие торговли, городской промышленности, товарного производства, а вместе с тем и денежного обращения»[27].

Еще в 1842 г., до проведения реформы Безака, денежные поступления в общей массе государственных податей Грузино-Имеретинской губернии, составляли 45,4%, а натуральные —54,6%[28]. В 1843—45 гг., как известно, была проведена общая реформа податной системы, по которой крестьяне всех категорий (государственные, помещичьи и церковные) обязывались расплачиваться с казной звонкой монетой.

Установление денежной податной системы, являвшейся следствием развития в стране товарного производства и рыночных связей, способствовало со своей стороны дальнейшему экономическому прогрессу, росту товарно-денежных отношений. После введения денежных податей, указывает К. Маркс, «хотя непосредственный производитель по-прежнему продолжает производить сам, по крайней мере, наибольшую часть своих средств существования, однако часть его продукта должна теперь быть превращена в товар, произведена как товар. Следовательно, характер всего способа производства более или менее изменяется. Он утрачивает свою независимость, свою отрешенность от связей с обществом»[29].

Коммутация государственных податей, заставившая сельских тружеников всех разрядов теснее связаться с рынком, способствовала замене крестьянских повинностей в пользу помещиков деньгами. Денежная рента, вытесняя во все более и более ощутимом масштабе остальные формы ренты, приобрела вполне определенное значение в экономической жизни предреформенной Грузии. Во всяком случае, в грузинской действительности 30-х — 50-х гг. денежная рента играла гораздо большую роль, чем это представляется некоторым историкам и экономистам. В доказательство этого можно сослаться на доходную книгу (1822 г.) ксанского помещика Торнике Эристави[30]. Его крестьяне в количестве 273 дымов были обложены, главным образом, продуктовой и денежной рентой. Что же качается отработочной ренты, то она в числе крестьянских платежей занимала ничтожное место. Если не принимать ее во внимание, а крестьянские повинности в пользу помещиков свести целиком к продуктовой и денежной рентам, то удельный вес первых составит 48%, а второй — 52%. Среди селений, подвластных Эристави, были и такие, в которых денежная рента значительно превосходила продуктовую. К числу таковых принадлежали, например, Ламискана (удельный вес денежной ренты — 58,3%), Хорбало (59,9%), Сакорети (63%), Нахида (70%), Садзегури (74,2%), Монастери (83,3%), Курта (100%), Ахалгори (100%) и т. д.

Характерно и то, что, начиная с 30-х гг. XIX в. сельское трудовое население не переставало подавать прошения казне и частным владельцам о переводе их на денежный расчет[31]. Из 1810 дымов помещичьих крестьян Сигнахского уезда, получивших земельные наделы, 907 дымов, или более 50%, отбывали повинности, предусмотренные уставными грамотами в форме денежной ренты. Примерно такая же картина наблюдалась и в Телавском уезде. Половина временнообязанных крестьян данного уезда добилась согласия помещиков расплачиваться с ними деньгами[32]. Около половины всех повинностей помещичьих крестьян отбывалось именно в денежном виде.

Классовое расслоение крестьян. Развитие товарного производства и рыночных связей подготавливало почву для начала классовой дифференциации крестьян. «Эти полярные течения, — писал В. И. Ленин, говоря о возникновении сельской буржуазии и пролетариата,— возникают и усиливаются там и постольку, где и поскольку развивается и упрочивается товарное хозяйство»[33].

Материалы, относящиеся к периоду после первой трети XIX в. (а частично и к более раннему времени), отчетливо говорят о заметном процессе классового расслоения крестьянства. В отчете Воронцова за 1849—51 гг. по данному вопросу сказано: «Встречаются крестьяне, которые, можно сказать, богаче своих владельцев, ибо, платя помещикам 1/10 часть и выпивая сверх того и с работающими в их садах около половины вина, у них еще остается достаточно оного, чтобы продажею выручить значительные суммы; а, ведя жизнь умеренную, они часто помогают им [помещикам] в их нуждах денежными ссудами» (разбивка наша)[34]. Многие крестьяне в Грузии производили значительное количество товарного вина, что, возможно, было осуществить лишь с помощью вольнонаемного труда. Барон Гакстгаузен, касаясь экономического положения государственных крестьян Грузии, писал (1843 г.): «Они часто набирают тысячи рублей и употребляют их на приобретение поземельной собственности». По свидетельству того же современника, казенные крестьяне Тифлисского уезда по своему имущественному положению были разделены на 4 группы. К первой из них относилась семья, имевшая в своем распоряжении земли в размере 70 и более десятин[35].

О создании довольно мощного кулацкого ядра в дореформенной грузинской деревне говорят материалы камерального описания, произведенного в 1842 г. Удельный вес зажиточных государственных крестьян по занимаемой ими земельной площади равнялся приблизительно 9%[36].

Состоятельные крестьяне владели не только значительной частью земли, но и большим числом скота. Об этом красноречиво говорит приводимая ниже таблица 1.

Если к группе зажиточных и кулаков отнести крестьян, имеющих 10 и более голов крупного рогатого скота, то получится, что к 1842 г. верхушка крестьян, удельный вес которой равнялся 17,9%, сумела сосредоточить в своих руках 60% общего количества скота. Наряду с ними в том же Телавском уезде существовало значительное ядро государственных крестьян, вовсе не имевших крупного рогатого скота. Удельный вес таковых составлял 43,3%. В Енисели 12 дымов государственных крестьян, или 9,3% их общего числа, располагали почти 40% всего крупного рогатого скота; 16 дымов крестьян

Таблица 1

 

Распределение крупного рогатого скота среди государственных крестьян

Телавского уезда в 1842 г.


селения Турисцихе, или 5,5%, сосредоточили 70,1% крупного рогатого скота. 12% крестьян селения Пшавели имели 45% всего скота, принадлежавшего государственным крестьянам. Между тем в названных селениях, равно как и в других, значительная часть трудового населения вовсе не имела крупного рогатого скота. Удельный вес таковых равнялся: в Енисели — 53,5%, в Турисцихе — 53,6%, в Пшавели — 46%, в Ходашени— 45,3%, в Велисцихе — 57,8%.

Еще более глубоко и отчетливо протекал процесс классовой дифференциации крестьян в Сигнагском уезде, одним из главных занятий, населения которого было скотоводство. Соответствующие данные см. в табл. 2.

Как видно из этой таблицы, зажиточные государственные крестьяне, составлявшие 17,2% к их общему числу, сконцентрировали в своих руках более 71% крупного рогатого скота.

Таблица 2*

 

Распределение крупного рогатого скота среди государственных крестьян

Сигнагского уезда в 1842 г.

Таким образом, в Кахети, делившейся на Телавский и Сигнагский уезды, в распоряжении 17,4% (851 дым) зажиточных государственных крестьян и кулаков находилось 66,6% всего рогатого скота (23 875 голов), а 47,4% (2315 дымов) тружеников села казенного ведомства вовсе его не имели.

Из числа зажиточных крестьян выделялись наиболее крупные хозяева-кулаки, владевшие множеством скота и производившие большое количество сельскохозяйственных продуктов. Так, по материалам того же камерального описания, на 8,2% государственных крестьян Кахети, сосредоточивших в своих руках свыше 20% всего земельного фонда крестьян данной категории, приходилось: 26% —урожая зерна, 21,9%, производства вина, 34,3% крупного рогатого скота и 72,6% мелкого рогатого скота[37].

Зажиточные крестьяне и кулаки не только располагали значительной частью земли и скота, но и производили большое количество товарной продукции. Зажиточная и кулацкая часть помещичьих крестьян селений Щилда, Шакриани, Земо-Ходашени, Енисели, Кварели, Уриатубани и Шалаури, державшая в своих руках 46% крестьянского земельного фонда, производила 49% крестьянской винной продукции.

О создании значительного кулацкого ядра в дореформенной грузинской деревне говорит уплата крестьянами помещикам сравнительно крупной суммы за освобождение от крепостнической зависимости. Например, крестьянин Хабеишвили за получение личной свободы и выкуп земли отдал своему господину 2000 рублей, т. е. стоимость 800 баранов, крестьянин Дейсадзе — 2200 рублей, Отиашвили — 2500 рублей, Асанидзе — 3000 рублей[38]. Вообще за освобождение от крепостнической зависимости тысячу и более рублей платил каждый восьмой выкупившийся двор.

Важным фактором, способствовавшим возникновению капиталистического уклада, было наличие у сельского трудового населения Грузии собственных земель. Крестьяне активно участвовали в купле-продаже земли. Они включались в это дело еще в период безраздельного господства феодальных отношений. При составлении уставных грамот после отмены крепостного права временнообязанные крестьяне Западной Грузии предъявили более 63 тыс. купчих, а в последующие годы (до 1876 г.) — дополнительно 21 000[39]. Крестьянами Восточной Грузии в течение только одного 1867 г. было предоставлено 1 235 домашних актов на принадлежность им недвижимых имений, купленных в разное время[40].

Роль покупных земель в крестьянском хозяйстве и уменьшение удельного веса наделов стали особенно заметны в предреформенный период, когда 1/3 земель, находившихся в пользовании крестьян, являлась их собственностью.

Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что еще задолго до отмены крепостного права феодальная собственность в Грузии подвергалась «посягательству» со стороны крестьян. Наличие собственных земель избавляло их от крепостнических способов обеспечения себя главным средством производства и в условиях развитых товарно-денежных отношений значительно способствовало становлению новой социально-экономической формации.

Вольнонаемный труд. Буржуазные отношения предполагают продажу не только результата труда, но и рабочей силы. В дореформенной грузинской деревне было немало крестьян, предлагавших работодателям свою рабочую силу. Это делали, как следовало ожидать, безземельные и малоземельные крестьяне.

Как видно из камерального описания 1842 г., в Кахети числилось 1968 дворов бедных безземельных и малоземельных крестьян, составлявших 38,14% крестьянского населения провинции. Подсчеты показывают, что эта группа крестьян владела только 11 % фонда крестьянских земель, производила 7,7% всего зерна и 8,5% вина, производимого казенными крестьянами Кахети, еще меньше было у нее крупного рогатого скота — на ее долю приходилось 4% всего поголовья, принадлежавшего государственным крестьянам Кахети[41].

Итак, бедные крестьяне владели наименьшей частью средств производства, производя минимальную долю продукции. Основным источником существования данной категории, должно быть, служил труд по найму. Это предположение подтверждается данными камерального описания Телавского уезда, где при определении источника доходов безземельных крестьян часто встречаются выражения: «занимаются ежедневной работой у жителей», «находятся в услужении у других», «занимаются обделыванием садов помещичьих крестьян, получают плату и тем пропитываются»

О крестьянах, продававших свою рабочую силу кулакам, говорится, как уже отмечалось выше, и в отчете графа Воронцова за 1849—1851 гг. Наемный труд использовался в хозяйствах (в разной мере) барона Николаи, Ананова, Багратиона-Мухранского, Гургенидзе, Сулханишвили, Диасамидзе и др. Имение Ананова, например, современники считали образцом предпринимательского хозяйства с «вольнонаемным трудом». Широко прибегал к вольному найму и барон Николаи. «Не владея здесь крепостными людьми, — писал он в 1857 г., — я по необходимости вынужден был обратиться к свободным работникам»[42].

Все эти факты говорят вовсе не о массовом распространении вольнонаемного труда в Грузии, и люди, продававшие рабочую силу, не были, разумеется, полностью оторваны от сельского хозяйства, они порой имели и небольшие земельные участки. Однако необходимо помнить, что, во-первых, массовый и всеобщий характер вольнонаемный труд приобретает лишь в условиях господства капиталистической формации, а не уклада (в России, например, даже в промышленности в 1800 г. удельный вес наемных рабочих составлял лишь 41 %)[43]. И, во-вторых, при оценке значения социально-экономических явлений важна не столько количественная сторона, сколько тенденция развития и характер отношений, выраженные этими явлениями. «Может быть .скажут, — писал В. И. Ленин по поводу рассмотрения одного конкретного примера кустарных промыслов, — что в данном случае вообще велик процент наемных рабочих? Но дело в том, что важны тут совсем не абсолютные цифры, а отношения, вскрываемые ими, отношения, по сущности своей буржуазные и не перестающие быть таковыми ни при сильно выраженной буржуазности, ни при выраженной слабо»[44].

Наемные рабочие дореформенной Грузии не являлись полными пролетариями, они, как люди, имевшие порой земельные участки и связанные сельским хозяйством, не были настоящими рабочими капиталистической эпохи, но такую связь с деревней, как известно, имело абсолютное большинство рабочих России не только в дореформенный, но и в пореформенный период. Это, конечно, накладывало свой отпечаток на социально-экономическую жизнь России, но от этого она, разумеется, не переставала развиваться по капиталистическому пути. «Они не знают, кажется, — писал В. И. Ленин о народниках, — что капитализм не в состоянии был — находясь на низких сравнительно ступенях развития — оторвать совершенно рабочего от земли. По отношению к Западной Европе К.Маркс установил тот закон, что только крупная машинная индустрия окончательно экспроприирует рабочего. Понятно поэтому, что ходячие рассуждения об отсутствии у нас капитализма, аргументирующие тем, что «народ владеет землей», — лишены всякого смысла, потому что капитализм простой кооперации и мануфактуры нигде и никогда не был связан с полным отлучением работника от земли, нисколько не переставая, разумеется, от этого быть капитализмом»[45].

В экономике дореформенной Грузии, безусловно, господствовал подневольный труд, но общественное мнение все больше и больше складывалось в пользу вольнонаемной системы. Например, барон Николаи публично высказывал (в 1857г.) свое мнение о нерентабельности принудительного труда крестьянина, который, по его словам, «на господской работе ест много, а работает мало». В обращении редакции журнала «Записки Кавказского общества сельского хозяйства», датированном 1859 г., недвусмысленно сказано, что «крепостной труд начинает утрачивать уже всякий смысл». «В настоящее время, — читаем там же, — более, чем когда-либо, нравственный принцип и самая необходимость призывает хозяев и вообще каждого из нас начать новый порядок вещей»[46].

Грузинский шестидесятник Давид Кипиани в журнале «Сакартвелос моамбе» («Вестник Грузии») выступил (в 1863г.) горячим защитником вольнонаемного труда, признав его одним из важнейших факторов социально-экономического прогресса страны[47].

Очень интересно также мнение, высказанное по рассматриваемому вопросу 69 кахетинскими помещиками накануне отмены крепостного права в Грузии: «Нет сомнения, — писали они, — что. крестьяне должны быть освобождены от крепостной зависимости. Необходимо возбудить силы к частному труду для развития предприимчивости в сельском хозяйстве, стесняемой и задерживаемой крепостным состоянием»[48].

Процесс разложения социально-экономической основы феодально-крепостнической системы. Материалы, имеющиеся в нашем распоряжении, свидетельствуют о довольно интенсивном процессе единоличного избавления крестьян от крепостной зависимости. Они достигали этого, прежде всего уплатой помещикам значительной по тому времени суммы. Согласно официальным данным, за 1850—1863 гг. в одной только Кутаисской губернии было зарегистрировано 1314 случаев выкупа крестьян от феодальной зависимости. Только за 1858—1863 гг. было оформлено 468 актов на отпуск крестьян, из коих 351 — выкупом недвижимого имущества. По всем этим актам получили личную свободу 2750 крепостных крестьян, или приблизительно 1,5% из общего количества (180 тыс.) в губернии[49]. За весь же период 1850—1863 гг. из-под крепостной зависимости освободилось 7250 чел., т. е. в 3 раза больше. Это составило 4—4,5% от общего количества крепостных крестьян. В Восточной Грузии, по данным 927 документов о выкупе, свободу получили 1087 дымов, что составляет 6% крепостных этого региона. Если учесть, что крестьяне освобождались из-под помещичьей зависимости не только путем уплаты определенного выкупа, но и путем судебных исков, получивших массовый характер особенно с 30-х гг. XIX в., то ясно, что количество крестьян, вышедших из-под крепостной зависимости, будет значительно больше, а именно, оно будет не меньше 10-12% от их общего количества.

Этот факт свидетельствует о постепенном, но неуклонном процессе разрушения социальной основы крепостничества. Сама жизнь заставила правительство «способствовать» разложению старой, отжившей свой век формации. Оно издало ряд законов, ускоривших этот процесс. К числу таковых относятся, например, законы: «О дозволении помещичьим крестьянам Грузии, продаваемым с публичных торгов по частным сделкам, откупиться от крепостного права» (1831 г.), «О воспрещении жителям Имеретии и Гурии, сословию крестьян принадлежащим, владеть крепостными людьми» (1843 г.), «О дозволении отчуждаемым из крепостного состояния людям вступать в государственные крестьяне или причисляться к городскому сословию» (1848 г.)[50] и др.

Та часть помещиков, которая не старалась приспособиться к новым условиям жизни, вынуждена была для поддержания своего существования продавать или закладывать крепостных и свою земельную собственность. По имеющимся сведениям, к 1 января 1863 г. дворянством Тифлисской губернии было заложено 30714 крепостных, или 25% их общего числа в губернии. Иначе говоря, социальная основа феодальной системы была, если так можно выразиться, разрушена на 1/4 часть. К тому же времени, т. е. к началу 60-х гг. XIX в. дворяне названной губернии успели заложить Приказу общественного призрения значительную часть своих земель и имения. К 1861 г. было заложено 20% имений, а к 1863 г. —32%[51]. «Самому правительству известно, — писал Д. Кипиани, — что между нами нет помещика, у которого бы крестьяне и имения не были в залоге у казны, Приказа или частных лиц»[52]. Их долг перед самой крестьянской реформой составил внушительную сумму, равную 1 652940 рублям. И что самое главное, этот долг имел неизменную тенденцию к возрастанию[53]. Значительная часть заложенных дворянских имений покупалась крестьянами-кулаками. Таким образом, разрушалась основа феодально-крепостнической системы — феодальная собственность на землю, и создавалась бессословная, буржуазная собственность.

Существенную роль в деле разложения феодально-крепостнической формации и становления новых буржуазных отношений играли надстроечные явления. Среди них наиболее важным, следует считать классовую борьбу, но о ней мы будем говорить ниже.

Из вышесказанного явствует, что в грузинской деревне 30—50-х гг. происходили заметные сдвиги и изменения. Они выразились: в усилении товарности различных отраслей сельскохозяйственного производства (зерновое хозяйство, виноградарство, шелководство и т. д.), организации крупных предпринимательских ферм, работавших специально на рынок, в появлении относительно широком использовании усовершенствованных сельскохозяйственных машин и вольнонаемного труда, значительном увеличении оборотов внутренней и внешней торговли, в введении в 1843—1845 гг. денежной податной системы, наличии явных признаков расслоения крестьянства, постепенном, но неуклонном процессе разложения феодальной собственности, возникновении антикрепостнической идеологии, необычайном обострении классовой борьбы и т. д. Все эти явления, особенно характерные для ведущих районов страны, свидетельствовали о наличии в Грузии уже в указанной выше период капиталистического уклада, что вместе с другими причинами, вызванными общим направлением политики правительства, ставшего на путь проведения реформы, и готовило почву для отмены крепостного права в Грузии.

 


[1] Антелава И. Г., Орджоникидзе Э. Д., Хоштария Э. В. К вопросу о генезисе и развитии капитализма в сельском хозяйстве и промышленности Грузии. Тбилиси, 1967, с. 6—7.

[2] Ленин В. И. Развитие капитализма в России. Полн. собр. соч., т. 3, с. 184.

[3] Фадеев А. В. Очерки экономического развития степного Предкавказья в дореволюционной период. М., 1957, с. 199—200.

[4] АКАК, т. VII, ч. I, с. 189.

[5] Гугушвили П. В. Шелководство в Грузии и Закавказье в XIX-XX вв. Тбилиси, 1960, с. 32.

[6] ЦГИАЛ, ф. 1268, оп. 9, д. 101, л. 190.

[7] Меунаргия И. Мегрелия при Давиде Дадиани, — Материалы и документы. Под ред. С. Цаишвили. Тбилиси, 1939, с. 103.

[8] Статистическое описание губерний и областей Российской империи, т. XVI, ч. V, с. 96.

[9] Гоголадзе Д. А.* Капиталистические предприятия в сельском хозяйстве и промышленности дореформенной Грузии (1830—1864 гг.), Тбилиси, 1959, с. 30.

[10] СХАО, т. 1, с. 44.

[11] ЦГИАГ, ф. 16, д. 8888; ДИГ, т. 1, ч. 2, с. 880.

[12] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 87; т. 39, с. 70—71, 77—78.

[13] Там же, т. 3, с. 184.

[14] ЗКОСХ, 1863, №2; СХАО, т. 1, с. 480.

[15] Гугушвили П. В.* Грузинская журналистика, т. 1. Тбилиси, с. 261.

[16] Гутнис деда, 1863, № 1.

[17] ДИГ, т. 1,ч. 1, с. 3, 26—28.

[18] Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3, с. 224.

[19] Дружинин Н, М. Конфликт между, производительными силами и феодальными отношениями накануне реформы 1861 года. — Вопр. ист., 1954, №7, с. 63; История СССР с древнейших времен до наших дней, т. IV. М., 1967, с. 238.

[20] Ковальченко И, Д. О характере и формах расслоения помещичьих крестьян России в первой половине XIX. века. — Исторические записки, 1965, т. 78.

[21] Орджоникидзе Э. А.* Материалы о дифференциации крестьян Телавского уезда I половины XIX века. — МИГК, 1960, вып. 33, с. 219— 222.

[22] ЦГИАГ, ф. 254, д. 19031, оп. 1, д. 975.

[23] ЦГИА СССР, ф. 1268, оп. 10, д. 137, л. 118.

[24] Ленин В. И. Развитие капитализма в России .— Полн. собр. соч., т. 3, с. 576—577.

[25] Ленин В. И. По поводу так называемого вопроса о рынках. — Полн. собр. соч., т. I, с. 120—121.

[26] Еще в 1818 г. повинность церковных крестьян приняла форму денежной ренты.

[27] Маркс К. Капитал.— Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. 2, с. 361.

[28] Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в первой половине XIX века, т. I. Сухуми, 1955, с. 358.

[29] Маркс К. Капитал. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25. ч. 2, с. 361.

[30] Гвритишвили Д.* Доходная книга 1822 года Торнике Эристави. — Труды Тбилисского государственного университета, т. 77. Тбилиси, 1959, с. 58, 76.

[31] Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в первой половине XIX века. Сухуми, 1955, с. 392; Кирия Ц. и Саджая Ш.* .Материалы по истории Грузии. Тбилиси, 1967, с, 115—117.

[32] Гицба Т. Т. Крестьянское движение в Восточной Грузии в период проведения аграрной реформы (1864—1868 гг.) — Автореф. дисс. канд. ист. наук. Тбилиси, 1974.

[33] Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? — Полн. собр. соч., т. 1, с. 193.

[34] АКАК, т. X, ч. II, с. 879.

[35] СХАО, т. I, с. 2.

[36] ЦГИАГ. ф. 254, оп. 1, д. 1933, 1942, 1943, 2041.

* Таблица составлена на основания данных камерального описания Телавского уезда 1842 г. — ЦГИАГ, ф. 254, оп. I, д. 19024, 19025, 19055.

[37] Орджоникидзе Э. А.* Изменения в социально-экономическом быту крестьян в дореформенной Грузии (Кахети). — Вопросы новой истории Грузии; т. II. Тбилиси, 1975, с. 26—37.

[38] Орджоникидзе Э. А.* Роль купленных земель в крестьянском хозяйстве и процесс выкупа крестьян из-под крепостной зависимости. — Мацне, 1974, № I, с. 60.

[39] Бендианишвили А. С.* Аграрные отношения в Грузии в 1865— 1917 гг. Тбилиси, 1965, с. 93.

[40] Панцхава А. Я. К вопросу о развитии аграрных отношений в дореформенной Восточной Грузии, 1957, с. 159.

[41] Орджоникидзе Э. А. Эволюция аграрных отношений в Грузии. Тбилиси, 1983, с. 185.

[42] СХАО, т. I, с. 9, 460, 480.

[43] История СССР. Учебник для вузов, т. I, 1956, с. 627.

[44] Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? — Полн. собр. соч., т. 1, с. 219.

[45] Там же, с. 214; ср.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 169— 170, 586—587.

[46] СХАО, т. I, с. 181, 459.

[47] Сакартвелос моамбе, 1863, №4, е. 109—110.

[48] Чхетия Ш. К.* К истории крестьянской реформы в Грузии. Тбилиси, 1950, с.174; Жордания О. К. История крестьянской реформы в Грузии, 1. Тбилиси, 1982.

[49] СХАО, т. I, с. 436.

[50] ВПСЗРИ, т. VI, №4884, т. XVIII, №16653, т. XXIII, №21929

[51] Гоголадзе Д. А. Указ. соч., с. 91.

[52] Чхетия Ш. К.* Указ. соч., с. 259.

[53] Там же.



§ 2. РАЗВИТИЕ ПРОМЫШЛЕННОСТИ В ГРУЗИИ В ЗО-х—60-х гг. XIX в.

 

В Грузии, являвшейся «более крестьянской» страной, чем Россия[1], долго сохранялись примитивные формы промышленности — домашние промыслы и ремесло. Однако, в силу общего социально-экономического развития страны по капиталистическому пути, эти формы промышленности постепенно видоизменялись: либо они приспосабливались к новым условиям жизни, втягиваясь в товарное хозяйство, либо исчезали.

О масштабах распространения некоторых видов домашней промышленности в ряде районов Грузии можно судить по следующим данным: в 1827 г. в Восточной Грузии насчитывалось около тысячи семейств, изготовлявших домашнюю бумажную ткань, а в 1844 г. здесь уже было учтено более 3 тыс. домашних станков: в Кутаисском же уезде насчитывалось до тысячи таких же станков[2].

В данном случае имеется в виду производство ткани «на дому», а не «в лавках», что в свою очередь означало не что иное, как ремесленное производство, сосредоточенное главным образом в городах и торгово-промышленных местечках. Например, в сведениях середины 30-х гг. о производстве хлопчатобумажных тканей в Душетском уезде четко разграничивается друг от друга продукция: произведенная, с одной стороны «в лавках» (ремесленниками) г. Душети, в защитном городе Ананури и в местечке Ахалгори, а с другой — в селениях этого уезда. В описании сказано: «В некоторых селениях есть также ткацкие станки, но на них выделывается бязь для собственного употребления. Таким точно домашним образом, как бязь, выделывается и простое сукно»[3]

Таким образом, продукция домашней промышленности шла, в основном, на удовлетворение потребностей семьи. В обзоре Грузино-Имеретинской губернии за 1845 г. отмечено, что «ткачество занимает руки всех почти поселян в грузинских уездах, но это скорее необходимость, нежели промысел»[4].

Тем не менее, из предметов домашних промыслов, изготовляемых, главным образом, для собственного потребления, некоторая часть шла на продажу. В середине 40-х гг. XIX в. в Грузии шло на продажу в среднем 30—60% различных «сельских изделий» (ковры, попоны, войлоки, чувяки, шерстяные носки, крестьянские сукна, шелковые и полушелковые ткани, рогожа, холст или бязь и др.), общая стоимость которых достигла 15 тыс. руб.[5]

Стимулом для производства домашних изделий на продажу являлась все возраставшая потребность в деньгах, необходимых для покрытия многочисленных государственных и других повинностей, а также приобретения предметов первой необходимости.

Однако рост ввоза в Грузию русских и европейских товаров (главным образом текстильных изделий) являлся серьезным препятствием для расширения соответственных отраслей домашней промышленности и превращения их в мелкое товарное производство.

Издавна сосредоточенное главным образом в городах, но развивавшееся и на селе то же ремесленное производство с ростом капиталистических отношений в Грузии постепенно меняло свой облик, подчиняясь законам нового хозяйственного строя. В частности, это проявлялось в росте применения ремесленниками наемного труда, в расширении ими своих мастерских. С усилением притока ремесленников из России и из-за границы росло внецеховое ремесло. Уже в середине 40-х гг. XIX в. в среднем на каждого мастера (не считая ремесленников г. Тбилиси) приходилось по одному наемному рабочему, а по отдельным районам — даже по 2—3.

Всего, по этим данным, в Грузии в 1845 г. насчитывалось мастеров: в городах — 3555 (из них 2065 в Тбилиси), в селах — 2797. Количество рабочих у них (без тбилисских мастеров) составляло 3532, сумма же производства (также без Тбилиси) — около 223 тыс. руб[6]. В 1845 г. ремесленной продукции в г. Тбилиси было изготовлено на сумму около 145 тыс. Что же касается рабочих, если на каждого мастера г. Тбилиси предположить в среднем по 1—2 рабочим, то их число составляло примерно около 4 тыс. чел. Общая стоимость ремесленной продукции по Грузии составляла примерно 368 тыс. руб. без тбилисских мастерских и 145 тыс. руб. от ремесленников г. Тбилиси).

В это время в большинстве случаев мы имеем дело с мелкими ремесленниками, с 1—2 рабочими и с годовой производительностью в среднем около 50—60 руб. на каждую мастерскую, хотя нужно предполагать и наличие более крупных мастерских, особенно в Тбилиси, являвшемся центром ремесленного производства. К моменту реорганизации цехового ремесла (1867 г.) в Тбилиси насчитывалось 76 цехов. Местных («туземных») мастеров и подмастерьев было 2894 человека, учеников — 994, рабочих — 245. Помимо отмеченного количества собственно рабочих, по-видимому, являвшихся постоянным контингентом, в значительном масштабе использовался труд и сезонных рабочих у кирпичников, каменщиков и др. Например, у кирпичников (всего 30 мастеров) в летнее время число рабочих ежедневно достигало 2500 человек.

По тем же данным, пришлых («нетуземных») ремесленников в Тбилиси было: мастеровых — 221, подмастерьев — 282, учеников — 450, рабочих — 91. Из общего количества мастеров (221 человек), без вспомогательной рабочей силы, либо с одним подмастерьем или же с 1—2 учениками, работали 83 мастера, у остальных же число вспомогательной рабочей силы (подмастерьев, рабочих) колебалось от 2 до 20 и свыше[7].

Приведенные данные являются свидетельством образования крупных мастерских, о капиталистическом характере которых говорит и тот факт, что в них не только рабочие, но и подмастерья и ученики рассматривались как наемная рабочая сила. В источнике прямо указано, что «мастером называется тот, кто или сам занимается каким-либо мастерством в отдельной лавке, или содержит мастерскую из наемных подмастерьев и учеников»[8].

Отмеченное обстоятельство, наряду с другими факторами, является ярким свидетельством ломки средневекового цехово-ремесленного строя, роста мелкотоварной промышленности. Правда, по «Положению» цеха были сохранены в урезанном масштабе, но с подчинением городской администрации их самодеятельность была резко ограничена. В дальнейшем существование цехов в Грузии основывалось лишь на традиции, хотя в середине XIX в. наблюдался численный рост ремесленного производства, приспосабливавшегося к новым условиям[9] .

Мелкие капиталистические предприятия, капиталистическая простая кооперация. Рассмотренные выше материалы свидетельствуют об интенсивном процессе развития мелкотоварного производства, образовании сравнительно крупных мастерских, в которых уже явно прослеживаются элементы капиталистических отношений. Тенденция мелкого товарного производства клонится ко все большему использованию наемного труда, к образованию капиталистических мастерских. Однако мелкие капиталистические предприятия возникали не только путем расширения мастерских, в некоторых случаях они были основаны представителями купечества, либо дворянами и чиновниками. Подобные заведения возникали преимущественно в тех отраслях, продукция которых пользовалась наибольшим спросом и к тому же не являлась предметом широкого ввоза извне (напр., производство строительных материалов — кирпично-черепичное; деревообрабатывающее — лесопильное, столярно-паркетное; пищевая промышленность — хлебопекарное, кондитерское, колбасное, пивоваренное, водочное, маслобойное; кожевенное, мыловаренное и свечное производство, металлообрабатывающее производство — слесарно-механическое, кузнечное; полиграфическое производство и изготовление обуви и одежды).

Со временем, несмотря на рост привоза продукции и возникновение на месте крупных предприятий (кожевенных, маслобойных, металлообрабатывающих, лесопильных, коньячно-водочных и др.), мелкие заведения сохранились, так как в условиях быстрорастущего спроса на промышленную продукцию вообще они все же находили сбыт для своих изделий, приноравливаясь к требованиям внутреннего рынка, отвечая вкусам и интересам местного потребителя.

В городах, их окрестностях, а также в селах Грузии отмечались десятки и сотни кирпичных, черепичных, гончарных, известковых, лесопильных, мыловаренных, кожевенных, водочных, маслобойных и красильных мелкокапиталистических предприятий. Большинство подобных предприятий принадлежало либо горожанам из крестьянского сословия — мелкому купечеству, либо представителям дворянства. В среднем в этих заведениях было занято по 1—2 мастера и по 3—6 рабочих. Целый ряд ремесленных предприятий (металлообрабатывающие, деревообрабатывающие, портняжные, сапожные и др.) являлись расширенными мастерскими. Несмотря на небольшие размеры, по своему характеру их можно отнести к капиталистической простой кооперации.

Обращает на себя внимание тот факт, что мелкие капиталистические предприятия в первой половине XIX в. возникали, главным образом, в тех отраслях, где не было вовсе ремесленного производства (напр., мыловаренное, черепичное, маслобойное, водочное) или же ремесленная продукция не удовлетворяла спроса (кирпичное, кожевенное и др.).

Мануфактура. Зарождение фабричного производства. Сравнительно крупные капиталистические предприятия в Грузии, как уже было отмечено, возникают в первой половине XIX в., когда технический прогресс в Европе достиг значительного успеха. Машинное производство быстрыми темпами внедрялось и в России. В первых же сравнительно крупных предприятиях Грузии мы встречаем зарубежное, либо привезенное из России оборудование (станки, печи, котлы, машины и т. д.). Однако техническое усовершенствование охватывало производство лишь частично, все еще широко использовался ручной труд.

Из сравнительно крупных предприятий, существовавших в Грузии еще в первой половине XIX в., заслуживает внимания основанная еще в 1828 г. французским купцом Кастелла шелкомотальная и тростильная «фабрика» в Тбилиси. Так как с самого же начала на нее были затрачены значительные казенные средства, вскоре после смерти Кастелла это предприятие перешло в ведение казны. Оно просуществовало до начала 40-х гг. На «фабрике» были установлены привезенные из Франции станки и другое оборудование. Оттуда же были выписаны квалифицированные мастера. Однако ведущую роль в производстве играли наемные рабочие из местного населения. Их число иногда достигало 50, и в среднем составляло 15—20 человек. Временами, в основном на вспомогательных работах (приведение в движение станков, сортировка коконов и др.), использовался принудительный труд женщин-арестанток, пленных турок и др. Месячная производительность фабрики достигала 4—6 пудов продукции, частично сбываемой на месте, а частично вывозимой в Москву.

Несколько позднее, в частности в 50-х—60-х гг., в Западной Грузии существовали шелкомотальные предприятия, из которых заслуживают внимания «фабрики» иностранцев Розмордюка и Гохштрезера. Оборудование на них также было импортное (французское, итальянское). Производством руководили иностранные мастерицы, а в качестве рабочей силы применялся труд местных женщин, количество которых на предприятии Розмордюка достигало 30. Эта «фабрика» вырабатывала около 30 пудов продукции на 6300 руб., сбываемой как в России, так и за границей (в Константинополе, во Франции). На этих предприятиях уже применяли паровую машину, хотя и значение ручного труда здесь было еще весьма велико.

В конце 30-х гг. в г. Тбилиси местным купцом была основана бумагопрядильная «фабрика», просуществовавшая всего несколько лет. Прядильные станки, как и рабочие-специалисты, были выписаны из Москвы. Станки приводились в движение посредством быков. Продукция для сбыта вывозилась в Москву. Однако вскоре, с возвращением русских рабочих на родину, это предприятие было закрыто. В то же время в Боржомском ущелье, а затем около села Ацкури действовал стекольный «завод» Завилейского, для которого из Петербурга была доставлена в Грузию голландская плавильная печь; производством управляли русские мастера и рабочие, количество которых составляло 16 человек. К концу 30-х гг., перед закрытием производства, стоимость продукции предприятия достигла 20 тыс. руб. Другой стекольный «завод» в Горийском уезде, принадлежавший князьям Эристави, функционировал с 40-х по 70-е гг. XIX в. Непосредственно на «заводе» было занято 20—30 рабочих, а на вспомогательных работах (рубка дров и т. д.) применялся труд крепостных крестьян. Всего на производстве было занято свыше 100 человек. Стоимость продукции достигала 15 тыс. руб.

Одним из крупнейших предприятий первой половины XIX в. был сахарный «завод» Зубалашвили и К° в Тбилиси, просуществовавший с конца 30-х до середины 40-х гг. На заводе работало 50 рабочих и свыше 10 мастеров, приказчиков и надсмотрщиков. Максимальная производительность «завода» в начале 40-х гг. достигала 186 тыс. руб. Предприятие было закрыто ввиду производственных затруднений, но главным образом из-за отсутствия местного сырья («завод» первоначально перерабатывал привозной из-за границы по льготному тарифу сахарный песок), а также из-за конкуренции русских сахарных заводов. В 30-х—40-х гг. в Тбилиси разновременно действовали четыре мыловаренных «завода». На этих предприятиях работало примерно от 10 до 30 рабочих, стоимость продукции каждого завода в среднем составляла около 15 тыс. руб.

Аналогичным заведением являлся существовавший в 40-х гг. около Тбилиси кожевенный «завод» Андриевского. Стоимость продукции «завода» достигали 16 тыс. руб., число рабочих составляло 16 человек. Установленная на предприятии машина для размельчения коры приводилась в движение посредством конного привода.

На котельном «заводе» Завриева в Тбилиси, изготовлявшем различную медную посуду на сумму около 18 тыс. руб., работало 40—50 мастеров и рабочих.

В начале 50-х гг. около Тбилиси была основана суконная «фабрика» Карла Мейцнера, которая пользовалась всемерной поддержкой со стороны наместника Воронцова, рассчитывавшего обеспечить продукцией «фабрики» нужды кавказской армии. Однако, во избежание ущерба для русской суконной промышленности, министр финансов отказал в предоставлении казенных заказов тбилисской «фабрике». Ввиду производственных затруднений, а также из-за отсутствия широкого спроса на его продукцию среди местного населения, предприятие в конце концов было закрыто.

С 50-х гг. в Тбилиси действовал литейно-механический завод Штюссе с привозным из-за границы оборудованием, приводимым в движение конным приводом. Еще в 40-х гг. здесь же был основан чугунолитейный «завод» Курганова. Каждое из этих предприятий, функционировавших и в 60-х гг., давало ежегодно к этому времени продукцию стоимостью в 16 тыс. руб. Аналогичными заведениями являлись: мебельное предприятие Зейтцера в Тбилиси и некоторые каретные мастерские, казенная гранильная «фабрика» и др. Нужно отметить и открытие в 50-х гг. табачных «фабрик» Енфианджянца и Бозарджяна, с числом рабочих в среднем около 10—15 человек.

Таким образом, в 40—50-х гг. XIX в. в Грузии, преимущественно в Тбилиси, почти во всех основных отраслях промышленности — металлообрабатывающей, деревообрабатывающей, стекольной, кожевенной, шелкомотальной, пищевой, мыловаренной, текстильной и др. — существовали сравнительно крупные предприятия. На вышеперечисленных предприятиях использовался вольнонаемный труд: даже там, где применялся принудительный труд, как правило, ведущую роль играли наемные рабочие.

Значительная часть этих заведений работала на широкий рынок. Продукция шелкомотальных «фабрик» вывозилась за границу и в Россию, изделия мыловаренных «заводов», стекольных, табачных, кожевенных предприятий находили себе сбыт по всей Грузии и в Закавказье.


Определенная часть вышеназванных предприятий представляла собой типичную мануфактуру, основанную всецело на ручном труде. Некоторые же из них отличались более сложным характером. Внедрение механических усовершенствований, различных станков и другого оборудования, в особенности использование в производстве водяной энергии, либо физической силы животных, дает нам основание отнести эти предприятия в техническом отношении к переходной форме от мануфактуры к фабричному производству. Однако, с другой стороны, в силу наличия в них пережитков различных форм личной зависимости, а также ввиду отсутствия кадровых рабочих, контингент которых только начинал складываться, в целом эти заведения мы относим к мануфактуре.

Как видим, в первом же сравнительно крупном шелкомотальном промышленном предприятии Грузии капиталы были самого различного происхождения. Сюда были вложены как казенные средства, так и частные капиталы иностранных, русских и местных предпринимателей. Иностранными промышленниками были основаны и шелкомотальные предприятия в Западной Грузии в 50-х—60-х гг. Большинство же промышленных предприятий Грузии либо принадлежало дворянству, чиновникам, а в некоторых случаях иностранным предпринимателям, либо было основано с помощью казенных средств. Частично средства в крупное производство начали вкладывать и местные купцы. Наглядным примером приложения купеческого капитала к промышленности было основание в конце 30-х гг. сахарного «завода» в Тбилиси местными купцами Зубалашвили и другими, текстильной «фабрики» Шавердовых и т. п. Подобные им предприниматели, которым принадлежали кожевенные, мыловаренно-озечные, табачные, металлообрабатывающие и др. заведения составляли контингент формирующейся местной торгово-промышленной буржуазии.

О состоянии обрабатывающей промышленности (мелкого производства и мануфактуры) в целом по Грузии к середине 60-х гг. XIX в. можно судить по таблице 4[10].

Помимо указанного, в Тбилиси к предприятиям фабрично-заводского типа середины 60-х гг. можно отнести 3 металлообрабатывающих предприятия (механическо-литейное заведение Штюссе, чугунно-литейный завод Корганова, механическое заведение Рукса) и мебельное предприятие Зейтцера. Общее количество занятых на этих предприятиях рабочих составляло 133 чел., а производительность равнялась 80 тыс. руб.

Таблица 4

Всего же предприятий было 495, число рабочих на них составляло 2536 чел., а стоимость произведенной предприятиями продукции — 1046 тыс. руб.

Под мелкой промышленностью, как было отмечено выше, мы подразумеваем, в основном, небольшие предприятия типа капиталистической простой кооперации, а также ряд расширенных заведений, которые производили продукцию на обезличенный рынок, прибегая к применению наемной рабочей силы. Зачастую подобные предприятия работали не весь год, или же применение в них вспомогательной рабочей силы в более или менее значительном масштабе имело место сезонно, однако, несмотря на это, в них явно прослеживаются элементы капиталистических отношений. По существу, это было мелкое товарное производство, проявлявшее тенденцию капиталистического развития.

Что же касается мануфактуры, мы и здесь не встречаем очень крупных предприятий, но и имевшиеся заведения по своему характеру (работа вручную, разделение труда) тяготели именно к этой форме промышленности. Из числа сравнительно крупных заведений выделялись некоторые механизированные предприятия с применением парового двигателя (например, ряд металлообрабатывающих, столярных и других заведений), которые фактически относились к переходной стадии от ручной к машинной технике, но по своему объему пока не выделялись среди других предприятий.

Как видно из вышеприведенных данных, в середине 60-х гг. в Грузии мелкое товарное производство преобладало над относительно крупным как в численном отношении, так и по количеству занятых в нем рабочих (почти в 3 раза) и производственному объему (в 2 раза).

Хотя из действующих в первой половине XIX в. в Грузии сравнительно крупных предприятий многие прекратили существование до середины 60-х гг., однако, являясь плодом развития внутреннего рынка, они не могли исчезнуть бесследно, не сыграв определенной роли в социально-экономической жизни страны.

Некоторое ослабление промышленного предпринимательства в 60-х гг., по сравнению с 40-ми, и отчасти с 50-х гг., помимо производственных затруднений (недостаток капиталов, отсутствие квалифицированной рабочей силы, техническая отсталость и др.), следует объяснить и такими явлениями, как военные действия на территории Западной Грузии во время Крымской войны 1853—1556 гг., крестьянские восстания и т. п. Особенно сильно эти факторы повлияли на экономику Западной Грузии, где замерли почти все более или менее значительные промышленные предприятия.

Таким образом, несмотря на преобладание мелкой капиталистической промышленности в экономике страны, капиталистический сектор в целом, учитывая к тому же роль существовавших в разное время сравнительно крупных предприятий, не мог не являться важным фактором в дореформенный период, лежащим в основе социальных сдвигов, вызвавших (наряду с другими явлениями) созревание внутренних предпосылок для проведения крестьянской реформы.

Как было показано выше, мануфактурное производство к середине 60-х гг. являлось ведущим в большинстве важнейших отраслей местной промышленности. К тому же, в 30-х—60-х гг. разновременно существовали сравнительно крупные мануфактурные предприятия, игравшие значительную роль в социально-экономической жизни страны. Удельный вес мануфактурного производства в экономике Грузии постепенно рос не только в дореформенный период, но и после, вплоть до середины 80-х гг.

Исходя из вышесказанного, считаем вполне возможным говорить о существовании в Грузии мануфактурной стадии развития промышленности, и в частности о ее возникновении с 30-х—40-х гг. XIX в. Мануфактура здесь долго сосуществовала рядом с мелкими формами производства и с зарождавшейся фабрично-заводской промышленностью. Этот вывод подтверждается и анализом горнорудной и горнозаводской промышленности.

Добыча железной руды и железоплавильное производство. Разработка различных ископаемых, и в частности железной руды, производилась в Грузии, как в глубокой древности, так и на всем протяжении феодальной эпохи. Примечательным в этом отношении является тот факт, что традиции древнего железоплавильного производства сохранились в ряде районов Грузии (в особенности в Раче) вплоть до XIX в.

По данным начала 60-х гг., в Раче действовали 10 железоплавильных печей, их обслуживали 40—60 человек из местных жителей. Железная руда добывалась на месте в штольнях, разработка которых производилась издревле. Всего в 60-х гг. выплавлялось до 100 пудов железа, удовлетворявшего в основном потребности населения окрестных районов (Рачинский и Шорапанский уезды). Частично железо вывозилось и в другие районы Грузии, и на Северный Кавказ. Существует предположение, что выплавка железа в Раче достигала 500—600 пудов. Однако это производство, утрачивая систематический характер, постепенно падало.

Другим очагом железоплавильного дела было местечко Чатахи в районе Болниси. Правда, разработки железной руды здесь не сохранились до XIX в., однако на их месте, на базе болнисских железных залежей, с середины XIX в. было основано крупное железоплавильное производство. В начале 60-х гг. иностранец Эрнст Либб по договору с казной получил от правительства крупную ссуду, выстроил на заарендованной у помещиков Шаншиевых земле, как чугуноплавильный завод, так и все необходимые заводу сооружения. Однако незадолго до окончания строительных работ (в 1862 г.) Либб скончался. Его жена уполномочила закончить строительство Витте.

В конце 1862 г. строительство в основном было завершено и начата пробная выплавка чугуна для удовлетворения нужд собственно завода. Но средств для продолжения работы предприятию не хватало, задолженность казне составляла 105 тыс. руб. В сентябре 1863 г. завод по контракту был передан Витте и иностранному инженеру Бернули. Однако дела завода не поправились. К 1868 г., когда умер Витте, долги завода достигли 670 тыс. руб., отсюда казне — 190 тыс. руб.

 На заводе в 1863 г. было выплавлено 77 516 пудов руды и получено 29 839 пудов чугуна. В 1864 г. выплавка руды достигла 106 258 пудов, а чугуна было получено 16 685 пудов[11].

В 1864 г. завод по контракту с военным ведомством изготовил 10 тыс. снарядов, каждый по 4 фунта весом, всего стоимостью 27 тыс. руб. Заводу были заказаны также трубы для тбилисской больницы и ограда Александровского сада в Тбилиси. Владельцы завода надеялись получить заказ на изготовление железнодорожных рельсов, на что им был выдан аванс из средств, отпущенных на строительство железной дороги, однако заказ не состоялся.

Завод принял участие в снабжении построенной в конце 60-х гг. телеграфной линии чугунными столбами и в выделке железных частей для мостов. Стоимость продукции завода в 1869 г. составляла 12 тыс. руб.

Количество рабочих на заводе составляло не менее 200 человек. После 1875 года завод фактически больше не действовал.

Добыча медной руды и медеплавильное производство. Металлургия меди издревле была развита в Грузии, однако из-за систематического разорения края старые разработки здесь были заброшены. Во второй половине XVIII в. царь Ираклий II, переселив в Грузию 300 семейств анатолийских греков, являвшихся рудничными мастерами, восстановил добычу и выплавку серебра в Ахтале, а несколько позднее — медной руды в Алаверди. Вначале Алавердское медное производство складывалось как крупная казенная мануфактура, в которой греки-промышленники выступали в качестве наемных мастеров, получавших зарплату от казны; последняя поставляла им и рабочих. Впоследствии, из-за создавшегося в стране социально-политического и экономического кризиса, положение изменилось. К концу XVIII в., после восстановления разоренных Омар-ханом и Ага Магомет-ханом разработок, рудники перешли в руки откупщиков, при которых греки-рудопромышленники стали заниматься разработкой и выплавкой руды самостоятельно, нанимая рабочих и создавая в некоторых случаях артели[12].

После присоединения Грузии к России эти рудники до 1803 г. вновь были отданы откупщикам, а впоследствии, с переходом рудников в полное ведение грузинской горной экспедиции, разработкой рудников руководили русские специалисты.

Невыгодность производства меди за счет казны, что объясняется трудностями в сбыте продукции, неповоротливостью дорогостоившего громоздкого бюрократического аппарата управления, низким техническим уровнем производства и т. п., вскоре привела местные власти к заключению о необходимости возвращения этих разработок откупщикам.

После перехода разработок от казны в руки греков-рудопромышленников работы вновь постепенно наладились.

Способ добычи и выплавки меди долгое время оставался крайне примитивным. Промышленники производили работу, объединяясь в артели. Каждый из мастеров нанимал рабочих, которые, в основном, использовались на вспомогательных работах при поднятии руды из шахт на поверхность, для чего широко прибегали к труду подростков. Вырубка и доставка дров, как и выжигание угля, до 50-х гг. производились приписными крестьянами окрестных сел.

В технике добычи руды и выплавки меди в течение первой половины XIX в. не произошло существенных изменений.

В начале XIX в. фактически на Алавердских рудниках работали 3 артели, объединявшие: две по 17 человек, а третья — 12 человек, всего 46 мастеров. Каждый из мастеров нанимал от 1 до 8 работников, у одного из них было даже 16 человек рабочих. Всего число работников, занятых в производстве, составляло 170 человек.

В 1847 г. на Алавердском и Шамблугском «заводах» было выплавлено 5400 пудов меди; в 1858 г. — 4900 пудов, а в 1859 г. — 8360 пудов[13].

В 1866 г. на Алавердском «заводе» было добыто 114 220 пудов руды, проплавлено 150 980 пудов и получено 5435 пудов чистой меди. На Шамблугском же «заводе» было добыто 8050 пудов руды, проплавлено 18 тыс. пудов и получено 752 пуда чистой меди. В это время добыча руды и выплавка меди производилась и в Ахтальском месторождении, где из 4800 пудов добытой руды было выплавлено 300 пудов меди.

Количество рабочих в 1866 г. было: на горнозаводских работах на Алавердском «заводе» — 225 чел., Шамблугском — 40 чел., Ахтальском — 18 чел. На вспомогательных работах — на Алавердском «заводе» — 25 человек, Шамблугском — 8 чел., Ахтальском — 5 чел. Всего — 321 чел.

На Алавердском «заводе» действовал 1 рудник; печей для обжига руд было 120, для плавки черной меди — 5, горнов для переочистки меди — 3. На Шамблугском «заводе» действовало 2 рудника, печей для обжига руд было 15, для плавки руд — 1, очистка меди производилась на Алавердском «заводе». Ахтальский же «завод» имел 1 медный рудник, 12 рудообжигательных печей, одну печь для плавки и один горн для переочистки меди[14].

Эти «заводы», находившиеся либо на помещичьих, либо казенных землях, состояли во владении отдельных товариществ рудопромышленников. Причем некоторые предприниматели из Шамблугского «завода» принимали участие и в разборках на Алавердском «заводе».

Несмотря на затруднения в производстве, в результате чего выплавка меди никак не могла достигнуть первоначального уровня, алавердские и шамблугские медные разработки являлись одним из первых сравнительно крупных горнозаводских предприятий в дореформенной Грузии.

Особое внимания заслуживает тот факт, что основные операции здесь производились посредством вольнонаемной рабочей силы, контингент которой составляли приходившие из разных районов Грузии (преимущественно из Имерети) работники, а также некоторые из разорившихся греческих мастеров, утративших возможность вести работу самостоятельно, что в свою очередь свидетельствует о процессе расслоения в среде самих греков-рудопромышленников.

С 50-х гг., после освобождения жителей окрестных селений от обязанности доставлять «заводам» вспомогательную силу, их место занимают вольнонаемные рабочие.

Начало добычи каменного угля и нефтяные промыслы. В 40-х гг. начинается разработка Ткибульского каменноугольного месторождения. В 1846 г. был заключен контракт между казной и местными землевладельцами (Агиашвили, Канделаки и Абашидзе), согласно которому последние получали 3/4 копейки с пуда добытого каменного угля. Первоначальные разработки велись посредством воинских команд, а в 1847 г. в Ткибули из Луганска были переведены горные инженеры и рабочие, всего около 10 человек. Одновременно на разработках должен был применяться и труд наемных рабочих из местных жителей. С 1848 г. доставку угля до Кутаиси, Редут-Кале и Поти по контракту с казной производил Крижановский. Однако транспортировка руды из-за бездорожья была связана с большими трудностями. За 1848—1850 гг. Крижановский доставил около 10 тысяч пудов угля, но ввиду отказа в финансовой помощи со стороны казны вынужден был оставить предприятие. К тому же перевозить уголь до Поти и Кутаиси обязались местные дворяне—Алхазишвили и другие[15].  

Однако масштабы добычи в это время все еще были незначительны. В 1848 г. было добыто всего около 60 тыс. пудов угля[16].

Добыча каменного угля с перерывами продолжалась и после этого, достигнув в 1860 г.. 150 тыс. пудов[17], но промышленная разработка Ткибульского каменноугольного месторождения начинается лишь в пореформенный период.

Месторождения нефти в Грузии в XIX в. были известны в местечке Навтлуги (около Тбилиси) и в Сигнахском уезде, в Ширакской степи. Нефтяные источники в указанных местах отдавались на откуп. В 50-х гг. добыча нефти составляла: в 1863 г. в Шираки 10 тыс. ведер, в Навтлуги — 1000 ведер, в 1864 г. в обоих месторождениях — 6500 ведер, а в 1861 г. только в Шираки — 5339 ведер[18].

В дальнейшем, в связи с началом добычи в широких масштабах бакинской нефти, нефтяные промыслы Грузии не развивались.

Подводя итог промышленному развитию Грузии в. 30-х—60-х гг. XIX в., можно заключить, что основные тенденции промышленного развития страны в дореформенный период, а именно процесс ломки цехового ремесла и расширение мелкотоварного производства со все возрастающим применением наемного труда в нем, довольно широкое распространение капиталистического производства типа капиталистической простой кооперации, а также развитие мануфактуры с зачатками машинного производства, основанной почти всецело на эксплуатации вольнонаемного труда, как в обрабатывающей, так, и горнозаводской промышленности, дает полное основание для утверждения о складывании в данный период капиталистического уклада в Грузии.

При изучении вопроса о социально-экономическом развитии Грузии первой половины XIX в. было бы ошибкой рассматривать ее в отрыве от России или хотя бы противопоставлять Россию и Грузию как идущих по разным путям развития метрополию и колонию в обычном понимании, без учета того, что Грузия, в политическом и экономическом отношении являясь органической частью Российской империи, может быть рассмотрена как «внутренняя колония» (т. е. рынок), где имело место развитие российского капитализма «вширь», но одновременно протекали процессы, выражавшие развитие новых отношений «вглубь»[19].

 


[1] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 43, с. 199.

[2] ЦГИАГ, ф. 16, д. 3508, ф. 16, д. 8392, л. 24—26.

[3] ОРВЗК, т. II. Спб., 1838, с. 30—31.

[4] ЦГИА СССР, ф. 1281, оп. 4, д. 182, л. 25—26.

[5] ЦГИАГ, ф. 16, д. 8888, л. 50—130; ЦГИА СССР, ф. 1268, оп. 2, д. 349, л. 97—98; Хоштариа Э. В. Развитие промышленности и формирование рабочего класса в Грузии в XIX в. Тбилиси, 1966, с. 65—67; см. также: Бакрадзе Г. К. Возникновение и развитие капиталистической промышленности в Грузии XIX в. Тбилиси, 1958, с. 18.

[6] См.: Хоштариа Э. В. Указ. соч., с. 80—81; ср.: Бакрадзе Г. К. Указ. соч., с. 19—20.

[7] ЦГИАГ, ф. 7, оп. I, д. 2229, л. 81—92.

[8] Положение о ремесленных амкарах (цехах) в гор. Тифлисе и об их правлении. Тбилиси, 1911, гл. IV, отд. I, § 39.

[9] См.: Гугушвили П. В. Развитие промышленности в Грузии и Закавказье в XIX—XX вв., I. Тбилиси, 1957, с. 125.

[10] Таблица составлена на основании следующих материалов: ЦГИАГ, ф. 414, д. 18, л. 10—12; то же см.: Документы по истории Грузии, т. I, 4-2 (1862—1866). Тбилиси, 1960, с. 528—529; ЦГИАГ, ф. 5, д. 307, л. 54—57; д. 308, л. 54; ф. 7, д. 2229, л. 81—92; Сведения о фабриках и заводах, действовавших в 1865 г. Спб., 1867.

[11] Гугушвили П. В. Указ. соч., с. 241—247: Гоголадзе Д. А. Указ. соч., с. 77—81: Кочлавашвили А. И. Указ. соч., с. 145.

[12] Материалы к истории горной промышленности Грузии, т. I (1799— 1829). Тбилиси, 1936, с. 138.

[13] ЦГИАГ, ф. 10, дело 125, л. 26—29; там же, дело 1519, л. 3,6.

[14] Сборник статистических сведений о Кавказе. 1869, I, раздел II, 78—80.

[15] См.: ЦГИАГ, ф. 10, д. 369, 374.

[16] АКАК, X, с. 867.

[17] См.: Ткешелашвили Н. М. Очерки из истории промышленности Грузии (1864—1920 гг.). Тбилиси, 1958, с. 15; Гоголадзе Д: А. Указ. соч., с. 92.

[18] Сборник статистических сведений о Кавказе, 1869, 1, ч. 11, с. 88, 93.

[19] Xоштариа Э. В. Очерки социально-экономической истории Грузии: промышленность, города, рабочий класс (XIX — начало XX в.). Тбилиси, 1974, с. 54-57.


§ 3. ТОРГОВЛЯ

 

Торговые отношения с Россией и с заграницей. С первых дней присоединения Грузии к России царизм стремился, во что бы то ни стало возложить дело снабжения прибывшей в Грузию многочисленной русской армии всем необходимым за счет местного населения. Поэтому политика России в только что присоединенной стране была направлена на то, чтобы прибрать к рукам всю внешнюю и внутреннюю торговлю Грузии и в кратчайший срок обеспечить нормальные условия для развития монопольной торговли русских купцов в Грузии и в Закавказье вообще. Тем самым власти надеялись укрепить и свое политическое господство в этом крае. В конце 1800-х гг. главнокомандующий в Грузии ген. Тормасов отметил, что товары, которые раньше поступали в Грузию из Турции (соль, железо, вяленая рыба и др.) должны были отныне прибывать из России, чтобы тем самым упрочить в Грузии господство последней. Правительство принимало меры для улучшения торговых путей и устранения всех препятствий, могущих возникнуть в торговле России с Грузией.

Одной из главных трудностей в деле развития нормального торгового обмена было существование множества внутрифеодальных таможен. Поэтому ввозимые из России в Грузию товары облагались, кроме государственной пошлины, еще и дополнительным тарифом в пользу местных духовных и светских феодалов.

Ежегодный таможенный доход Восточной Грузии составлял 63 000 руб. серебром. Начиная с 1807 г. вплоть до 40-х гг. XIX в. в результате принятых властями мер постепенно исчезли внутрифеодальные пошлины и введена была единая таможенная система, которая во многом способствовала дальнейшему развитию торговли.   

В Грузию приезжали купцы из соседних закавказских ханств, из персидских и турецких провинций, которые привозили с собой товары, производившиеся в их странах. К этому времени из Азии в Грузию ввозили шелк, хлопок, шелковые, хлопчатобумажные и шерстяные ткани, сахар, кофе, пряности, сталь и др. мелкие товары, всего на 800 000 руб. серебром.

Из Грузии в Иран и Турцию вывозились привезенные тифлисскими купцами с московских, макариевских и других ярмарок товары производства русской промышленности. Из товаров местного производства вывозились золотые и серебряные позументы, расшитые золотом ткани и др.

В первой четверти XIX в. расширяется торговля между Россией и Азией. Постоянно растет количество товаров, вывозимых из России в страны Азии. В те времена русская промышленная буржуазия не требует еще охранительных мер от иностранной конкуренции, не только на азиатских, но и на закавказских рынках, так как она еще не в силах освоить даже собственные внутренние рынки.

Необходимость снабжения находившихся в Закавказье русских войск, союз с французским капиталом и соперничество с Англией, а в конечном итоге необходимость упрочения своих позиций в Грузии и в Закавказье, вынуждали Россию объявить здесь временно «свободу торговли». Развивая торговлю с Азией, Россия ставила себе на первых порах скромную задачу — участие посреднической торговли между Европой и Азией; благодаря своему географическому положению, Россия должна была довольствоваться ролью посредницы в товарообмене между Европой и Азией. После постепенного присоединения Закавказья вновь ожила идея соединения торговых путей Черного и Каспийского морей. Закавказье представляло собой своего рода естественный мост, ведущий из Европы в Азию. Россия попыталась было восстановить существовавшую издавна транзитную дорогу, идущую через Закавказье. Для этого в Закавказье был введен льготный тариф, согласно которому пошлина на ввезенный из Европы товар взималась в размере 5% от стоимости товара, кроме того, разрешался беспошлинный транзит товара через Закавказье в Иран. Льготный тариф действовал в течение 10 лет, его осуществление началось с июля 1822 г. С этих пор торговля Европы с Азией должна была осуществляться на территории Закавказья, проездом через Одессу—Кулеви—Тбилиси.

Разумеется, введение 5%-ного тарифа и свободного транзита означало некоторую уступку закавказских и иранских рынков в пользу европейских государств, в частности в пользу Франции, но правительство России надеялось, что в продолжении 10-летнего срока льготного тарифа закавказские и иранские рынки расширятся, повысится спрос на европейские товары и по истечении льготного срока вследствие введения покровительственного тарифа русская буржуазия завладеет существующими уже рынками.

Льготный тариф во многом способствовал развитию торговли в Закавказье, и в частности в Грузии. Он нарушил замкнутость закавказских рынков и включил Грузию во всемирный товарооборот.

С 1822 г. тбилисские купцы начинают привозить в Грузию товары с Лейпцигской ярмарки. Впервые тбилисские купцы появились на Лейпцигской ярмарке в 1824 г. Их было 10 человек, они закупили товары на 1 600 000 руб. (ассигнациями). А в 1828 г. на Лейпцигской ярмарке принимали участие 13 тбилисских купцов, которые закупили и привезли в Грузию товаров на 4 400 000 руб[1].

В период действия льготного тарифа в тбилисскую таможню, в основном, поступали следующие товары: из европейских стран — атласы, парча, сукно, тафта, миткаль, бязь, ситец, ром, дорогие вина — шампанское, мадера, бордо, фарфоровая посуда и др.; из Персии — хлопок, бязь, позументы, шерстяные одеяла, шали, косынки, ковры, войлок, шелковые ткани, пряжа, пушнина, соль и т. д.; из Турции — сталь, бязь, соль, табак и др.[2]

В первый год введения льготного тарифа, в 1822 г. в Закавказье было ввезено товаров на 825 985 руб., а в 1830 г. эта цифра достигла 2 518 303 руб., т. е. за восемь лет ввоз товаров вырос втрое. В течение 10 лет действия льготного тарифа среднегодовой ввоз товаров составлял 1 700 000 руб.[3] Но следует отметить, что в первые годы введения льготного тарифа местные купцы почти никаких товаров из Закавказья не вывозили. Торговля шла, в основном, за наличный расчет. В связи с развитием торговли постепенно стали вывозить и местные товары. В 30-е гг. среднегодовой доход, полученный вследствие вывоза местных товаров достигал 700 000 руб.[4]

Количество ввозимого товара во многом превосходило количество вывозимого товара, и, таким образом, торговый баланс оставался пассивным.

В период действия льготного тарифа в результате необыкновенного оживления торговли и товарообмена в Тбилиси возникли коммерческие дома и магазины. Здесь постепенно скапливался денежный капитал. Но почти на втором году введения льготного тарифа, после назначения министром финансов Канкрина, началась борьба против льгот, предоставленных Закавказью. Канкрин выступал за политику покровительства русской промышленности и русскому торговому капиталу. Он старался подчинить закавказские рынки русским купцам и требовал упразднения льготного тарифа. В борьбе за запрет свободы торговли в Закавказье Канкрин одержал полную победу.

Закавказский свободный транзит и льготный тариф, способствовавший оживлению торговли Грузии с европейскими странами, с 1831 г. закончил свое существование. С этих пор на Грузию и Закавказье распространялся всеобщий имперский тариф, по которому ввозимый из европейских стран товар облагался налогом в размере 25—50% общей стоимости.

Русские власти считали, что льготный тариф сыграл свою положительную роль в том смысле, что предоставил местным купцам возможность накопить денежный капитал, опыт и знания по торговле между Западом и Востоком, теперь же, когда русское мануфактурное производство улучшило качество и увеличило количество выпускаемых товаров, местные купцы должны использовать свои торговый опыт и накопленные знания для обеспечения сбыта русских товаров в Иран и Турцию.

Однако факты показали, что надеждам русских правящих кругов не суждено было оправдаться: в 1831 г., после запрета закавказского транзита, торговля между европейскими странами и Ираном переместилась на новые торговые пути, проходящие через Трапезунд—Эрзерум, т. е. через Турцию. В Трапезунде Англия основала торговую компанию и с ее помощью прибрала к рукам всю торговлю с Малой Азией и Ираном. Иранские города были переполнены английскими товарами, весь доход, поступающий в Тифлис и Редут-Кале в результате свободного транзита, переместился в Трапезунд и Эрзерум. В результате в Закавказье, в частности в Грузии, денежный капитал стал постепенно иссякать, участились случаи банкротства купцов и резко сократился спрос на русские товары. Кроме того, многие тбилисские купцы предпочли вести торговлю европейскими товарами по новой транзитной дороге — Трапезунд—Эрзерум, способствуя этим перемещению денежного капитала, накопленного во время действия льготного тарифа, в Иран и Турцию.

После основания в Трапезунде английской торговой компании в Закавказье, и в частности в Грузии, стал поступать в большом количестве контрабандный товар. Таможни страны оказались бессильны в борьбе против контрабанды. Помимо этого, в Закавказье английский товар (в основном хлопчатобумажные ткани) в большом количестве поступал под видом иранского товара. Англия ввозила в Иран полуфабрикаты из хлопчатобумажных тканей, там происходила окончательная доработка (набивка, окраска, упаковка), и ткани под маркой иранского товара с оплатой 5%-ной пошлины легко ввозились в Грузию и Закавказье.

Было очевидно, что распространение всеобщего имперского тарифа в Закавказье принесло России серьезный материальный ущерб. Закрыв для импорта закавказские рынки, она не могла их обеспечить товарами собственного производства. Закавказье было завалено контрабандным товаром, завезенным по иранскому пути, а русско-иранская торговля почти совсем прекратилась.

Ввиду этого в начале 40-х гг. вновь был поставлен вопрос пересмотре Закавказского торгового законодательства. Для выяснения причин сокращения объема торговли между Ираном и Россией и в целях выработки соответствующих мероприятий в Министерстве финансов были выделены специальные комиссии. Местная власть, в особенности царский наместник Воронцов, всячески старалась восстановить права льготного периода, но, несмотря на энергичные действия, Воронцову не удалось восстановить прежние права. Тем не менее, с декабря 1846 г. пошлина на европейские товары немного уменьшилась, что открывало путь для провоза европейских товаров в Иран через Закавказье.

К началу 40-х гг. в Грузию было ввезено европейских товаров на 100 393 руб.[5] Из европейских стран главным образом ввозился сахар, дорогие вина — шампанское, мадера, бордо, кофе, красители — индиго, кошениль, пряности, сталь, свинец и т. д. Первое место в этой торговле занимал сахар (76 531 руб.), что касается текстильных товаров, особенно хлопчатобумажных тканей, то из-за чрезмерно высоких тарифов, учрежденных Россией в 1832 г., их ввоз прекратился и вовсе. Из Ирана и Турции поступали хлопчатобумажные, шелковые и шерстяные ткани, шелковая пряжа, красители, табак, пушнина, сухие фрукты. В начале 40-х гг. в Грузию поступило азиатских товаров, в общем, на 709 149 руб., из них главное место занимал импорт хлопчатобумажных и шелковых тканей (397 823 и 292 715 руб. соответственно)[6].

Всего из европейских и азиатских стран в Грузию было завезено товаров на 809 542 руб., что составляло 1/4 закавказского импорта в целом[7].

Уже в начале 40-х гг. в Грузию и в целом в Закавказье поступает множество текстильных и других товаров первой необходимости из России. В частности, сухопутным путем были доставлены хлопчатобумажные, льняные, шерстяные и шелковые ткани, железоскобяные изделия, фарфоровая и фаянсовая посуда, сахар, мука и др., всего на сумму 2 500 000 руб. Можно предполагать, что хотя бы половина всего импортируемого из России в Закавказье товара осваивалась в Грузии.

В конце 50-х гг. внешняя торговля Грузии и всего Закавказья несколько расширяется. В 1857 г. в Закавказье из стран Европы и Азии было импортировано товаров на 4 774 960 руб., из них европейских — на 1 334 298 руб. и азиатских — на 3 688 144 руб. Почти весь европейский товар (1 086 816 руб.) импортировался в Грузию через тбилисскую, редут-калскую и озургетскую таможни. Азиатских товаров было завезено на сумму 934 063 руб.[8] Таким образом, чуть меньше половины закавказского импорта приходилось на Грузию.

В импортируемом из Европы товаре главное место занимал сахар, а среди азиатских товаров предпочтение отдавалось текстильным (хлопчатобумажным, шелковым, шерстяным тканям).

К концу 50-х гг., в частности в 1857 г., из внутренних губерний России в Закавказье каботажными путями было доставлено товаров на сумму 3 546 629 руб.

В период льготного тарифа, несмотря на интенсивную внешнюю торговлю, вывоз товаров из Закавказья за границу не превышал в год в среднем 700 000 руб. С 1832 г. по 1850 г. (в течение 19 лет) среднегодовая сумма стоимости товаров, вывозимых из Закавказья, равнялась 832 412 руб., т. е. рост стоимости вывозимых товаров был весьма незначителен и не превышал 100 000 руб.

В 50-е гг. положение меняется коренным образом. С 1851 г. по 1859 г., в течение 8 лет, среднегодовая сумма стоимости вывозимых из Закавказья товаров достигла 1 500000 руб. Хотя стоимость импортируемого из-за границы товара все еще превышает стоимость экспорта, тем не менее, наблюдается ежегодный рост стоимости вывозимых из Закавказья товаров, что указывает на развитие местного сельского хозяйства и разложение натурального хозяйства. Установить точно, каков был удельный вес Грузии в закавказском экспорте, теперь весьма трудно, но если принять во внимание, что вывозимые ежегодно на 900 000 руб. через таможни Кулеви (Редут-Кале), Озургети, Сухуми товары были главным образом местного происхождения, то можно полагать, что больше половины стоимости товаров, вывозимых из Закавказья, приходится на долю Грузии. Среди товаров, экспортируемых из Грузии в европейские страны, первое место занимал шелк-сырец. В 1857 г. из Грузии было вывезено этого вида сырья на 547 206 руб., кожи и кожаных изделий — на 59 217 руб. В 1857 г. из Грузии за границу впервые была вывезена шерсть на 27 996 руб., а других товаров, главным образом леса (ореховые и самшитовые деревья), — на 223 502 руб.

Кроме вышеназванного, из Грузии в Турцию в неурожайные годы вывозили также и кукурузу. В конце 50-х — начале 60-х гг. из товаров, предназначенных на экспорт, кукуруза уже заняла ведущее место[9]. Ее вывозили в основном в Англию на Ирландию.

Внутренняя торговля. В 30-е—40-е гг. XIX в., в результате упразднения внутрифеодальных таможен, развития товарно-денежных отношений и улучшения торговых путей, постепенно расширяется внутренняя торговля, что в свою очередь способствовало разложению натурального хозяйства.

Еще в 30-е гг. в городах и селах Западной Грузии устраивались еженедельные торги, привлекавшие жителей почти всех уголков края для торговли сельскохозяйственными продуктами, мануфактурными и фабрично-заводскими изделиями. С 1837 г. в Кутаиси устраивались ежегодные торги, где продавались как чужеземные, так и русские товары; кроме того, каждое воскресенье на кутаисском рынке собиралось население со всех уголков Имерети, Мегрелии и Гурии, привозившее для продажи хлеб, вино и скот. Такие же рынки, где продавались предметы первой необходимости местного и чужеземного производства, были в местечках Хони, Чхари, Сачхере и Они.

В Гурии, в селе Двабзу устраивались еженедельные торги, а в селах Нагомари, Ланчхути, Джумати — ежегодные ярмарки.

В Мегрелии, в селе Мури на ярмарке собирались жители всех уголков Мегрелии, а также Имерети и Сванети. Здесь торговали изделиями из шелка, хлопка и шерсти местного производства, медной, железной, глиняной и деревянной посудой, зерном, кукурузой и гоми[10], лошадьми, крупным и мелким рогатым скотом и др. Такая же ярмарка устраивалась и в Сенаки, куда приходило торговать население всей Западной Грузии. Здесь, в основном, торговали лошадьми и рогатым скотом. Помимо ярмарки в Сенаки устраивались еженедельные торги. В с. Марани и Лайлаши существовала постоянная еженедельная торговля местным и чужеземным товаром.

Предметом внутренней торговли в Грузии являлись, в основном, сельскохозяйственные продукты и товары домашнего производства. Как уже отмечалось, начиная с 30-х—40-х гг. XIX в. почти все отрасли сельского хозяйства — производство зерна, виноделие, животноводство, шелководство, табаководство, плодоводство, овощеводство и др. — имели более или менее товарный характер. Было налажено производство продуктов для рынка. В 1845 г. на внутренний рынок Грузино-Имеретинской губернии (за исключением Ереванского, Нахичеванского, Александропольского и Елисаветпольского уездов) было вынесено и продано сельскохозяйственной продукции и товаров домашнего производства на 1 763 450 руб.[11] В 1858 г. из одного лишь Сигнагского уезда было продано сельскохозяйственных продуктов на 3 583 350 руб.[12] Сельскохозяйственные продукты и изделия домашнего производства Сигнагского уезда продавались как на месте, так и в Телавском и Тифлисском уездах. Эти данные достойны внимания, т. к. свидетельствуют о разложении натурального хозяйства и развитии внутренней торговли Грузии.

Центром внешней и внутренней торговли Грузии был Тбилиси. В конце 50-х — начале 60-х гг. на тбилисских рынках ежегодно продавалось продовольственных товаров приблизительно на сумму 3,5—5,5 млн. руб. Продовольствие доставлялось на рынок со всех уездов Грузии.

К 1862 г. из 100 000 жителей Тбилиси 3 000 были купцами, из них 122 — иноземными, с оборотным капиталом в 1 988 200 руб.

Хотя торговые операции других городов Грузии по своему масштабу во многом отставали от тбилисской, но в 40-е— 50-е гг. торговля в них была достаточно развита, на что указывают следующие данные:

В 50-х гг. в г. Гори было 65 местных купцов с оборотным капиталом в 250 000 руб. Из них десять вели тортовые сношения с такими европейскими и азиатскими городами, какими были Лейпциг, Лондон, Стамбул; 12 — ежегодно торговали на ярмарках в Москве и Нижнем Новгороде. Довольно значительной была торговля и сельскохозяйственными продуктами. В Горийском уезде к этому времени особенно расширились торговое садоводство и огородничество, что было обусловлено возросшей потребностью горийских и тбилисских рынков. Тбилисские торговцы фруктами специально приезжали скупать на корню урожай горийских персиков и яблок, славящихся своим высоким качеством. В большом количестве также реализовались овощи: картофель, капуста, лук, чеснок.

В Телави к тому времени было около 250 купцов, торговавших местным и привозным товаром. В 1845 г. начальник Телавского уезда писал: «Торговля сельскохозяйственными продуктами, можно сказать, довольно широко развита. Не говоря уже о представителях других классов, каждый крестьянин имеет излишки продуктов, продажей которых он удовлетворяет свои нужды»[13].

Еще более развита была торговля в Сигнаги. «Торговля в Сигнагском уезде, — читаем в отчете начальника Сигнагского уезда за 1845 г., — можно сказать, пышно расцвела; здесь в большом количестве продается зерно, овес, вино, водка и др. продукты»[14]. Сумма, полученная от продажи продуктов из г. Сигнаги, достигла 491 961 руб. К тому времени в Сигнаги было 230 местных и 20 иноземных купцов. Они торговали в основном местными и русскими товарами, их оборотный капитал составлял 400 000 руб.

Приблизительно такая же картина была и в других городах Грузии.

 Из всего вышесказанного следует, что в 40-х—50-х гг. XIX в. в Грузии ускоренными темпами протекало разложение натурального хозяйства. Между отдельными районами Грузии существовали интенсивные торговые отношения. Неуклонно росло значение городов как поставщика промышленных товаров для деревни и потребителя сельскохозяйственной продукции, что, со своей стороны, указывало на углубление общественного разделения труда внутри страны и отражало процесс образования внутреннего рынка.

 


[1] Коммерческая газета, 1825, № 40; 1828, №7 и № 43.

[2] АКАК, VI, ч. I, с. 227.

[3] КК на 1853 г. — Дюкруаси. О заграничной торговле Закавказского края, с. 410.

[4] Там же.

[5] ЦГИА ГССР, ф. 380, д. 84, л. 1.

[6] Там же, л. 2.

[7] КК на 1853 г., с. 427.

[8] ЦГИА СССР, ф. 1268, 1858, оп. 9, д. 257, л. 13—16.

[9] С 60-х гг. из Грузии вывозят кукурузу до I млн. пудов.

[10] Гоми — особый, местный род пшена.

 

[11] ЦГИА ГССР, ф. 560, 1846, оп. 22, д. 112, л. 12—16.

[12] Там же, ф. 26, оп. 6 д. 119, л. 52—53.

[13] Там же, ф. 16, д. 8888, л. 56.

[14] Там же.


§ 4. РОСТ ГОРОДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ В ГРУЗИИ

 

В первой половине XIX в. значительно возросла роль городов в экономической жизни Грузии. С 40-х гг., в связи с интенсивным процессом ломки натурального хозяйства, усиливается влияние города на село. Рост значимости городов как промышленных и торговых центров страны, поставлявших промышленные товары и потреблявших сельскохозяйственную продукцию, являлся показателем углубления разделения труда, создания внутреннего рынка. С первой половины XIX в. в городах Грузии все больше ощущается необходимость в отделенных от средств производства свободных рабочих. О росте населения городов Восточной Грузии до 60-х гг. XIX в. можно судить по таблице 5.

Таблица 5

Мы не располагаем такими же подробными сведениями о динамике населения городов Западной и Южной Грузии за первую половину XIX в. По данным 1865 г. в г. Ахалцихе насчитывалось 11 1617 чел., в Ахалкалаки — 2 260, в. Кутаиси — 11 807, Сухуми — 1 612, Поти — 1 309 чел. Все население городов Грузии в 1865 г. составляло 120 940 человек[1].

В 1821 г. все население Восточной Грузии (Тифлисский, Горийский, Душетский, Телавский, Сигнагский, уезды; Борчалинская, Тушетская и Пшав-Хевсуретская дистанции) составляло 185 600 чел., из них на города (Тбилиси, Гори, Душети, Телави, Сигнаги) приходилось 22 500 чел[2]., т. е. 12,2%. К 1865 г. все население Восточной Грузии (в тех же границах) выросло до 489 100 чел., т. е. на 165%, а городское население — до 92360 чел., т. е. на 310%. Иначе говоря, городское население растет почти вдвое быстрее, чем все население страны. В 1865 г. городское население в Восточной Грузии составляло 18,8%[3].

В Кутаисской губернии, включая Ахалцихский, Ахалкалакский уезды, в 1865 г. все население равнялось 700 тыс. чел., а население городов Кутаиси, Ахалцихе, Сухуми, Поти составляло 30 тыс. чел., т. е. 4,3%.

Все население Грузии к середине 60-х гг. равнялось 1 190 тыс. чел., а городское население составляло 121 тыс. чел, т. е. 10,1%. Население только г. Тбилиси (67 тыс.) составляло 5,6% всего населения.

В 1850-х—1860-х гг. население города Тбилиси росло преимущественно за счет сельского населения страны (выходцы из селений собственно Восточной Грузии составляли более 1000 дымов, а из других мест — около 650 дымов).

Соотношение пришлого в 1850-х—1860-х гг. из сел в города Восточной Грузии населения к городскому населению в целом представляется следующим образом[4] (см. табл. 6).

Выше речь шла о той части пришлого в города населения, которая была причислена Казенной палатой к городскому населению и внесена в камеральные описания. Однако в городах, а в особенности в г. Тбилиси, проживало большое количество пришельцев, которых не признавали городскими жителями.

Как известно, в Тбилиси прибывало огромное количество сезонных рабочих. По официальным данным 1863 г., из Закавказских областей и из Ирана в летний период сюда стекался рабочий люд до 20 тыс. чел. Всего же количество некоренного населения города обычно доходило до 50 тыс. чел. Следовательно, все население г. Тбилиси превышало 100 тыс. человек.

 

Таблица 6

 
Пришлое население включалось преимущественно в торгово-промышленную деятельность. Например, из пришлых в 50-х гг. в города Восточной Грузии 2153 сельчан — работоспособных мужчин (по Тбилиси учтены только главы переселившихся семейств), 410 стали торговцами, 646 ремесленниками, 727 рабочими («чернорабочие» «просторабочие», «работники» и т. п.), 220 занимались другой трудовой деятельностью (пильщики, аробщики, повара, рыболовы, угольщики и т. п.), а 125 человек не имели определенных занятий.

Следует отметить, что и в данном случае учтены только лишь причисленные к городскому населению и попавшие в камеральные описания жители.   

Сдвиги, имевшие место в первой половине XIX в. в городской жизни Грузии, проявлялись и в изменении социального облика городского населения. В первую очередь это относится к производительным слоям — податному населению, в большинстве своем причисленному к крестьянскому сословию. Под «крестьянами», как правило, официальная статистика подразумевала проживавших в городах торговцев и ремесленников из казенных, помещичьих и церковных крестьян. Большинство из них составляли казенные (государственные) крестьяне. Последние пользовались относительной свободой — возможностью распоряжаться своей личностью, уплачивая лишь государственные подати.

Не случайно, что и в правовом отношении государственные крестьяне имели преимущество перед помещичьими и церковными крестьянами. Например, в 1840 г. в выборах Городского общественного управления (городского головы и 6 гласных) наряду с «коренными гражданами» (т. е. «мокалаке») участвовали как «вновь поселившиеся» в городе, так и остальные государственные крестьяне. От каждого из этих «обществ » было избрано по два гласных и столько же кандидатов[5].

Торговцы и ремесленники из помещичьих и церковных крестьян в выборах не участвовали, несмотря на наличие у них недвижимого имущества. Это является показателем сохранения сословных ограничений в отношении, части городского населения — в силу слабого развития буржуазных отношений.

Позднее, в частности в конце 50-х и начале 60-х гг. XIX в., «казенные крестьяне» как таковые полностью исчезают, из камеральных описаний городов Грузии и из податных табелей городского населения. Они рассматриваются как «казенные обыватели или граждане».

Согласно «податным табелям» конца 50-х и начала 60-х гг., основанным на соответствующих камеральных описаниях городов, нам представляется следующая картина состава податного населения в городах Грузии (см. табл. 7).

 

Таблица 7

 
Следует отметить, что «казенные обыватели или граждане», приближающиеся по своему правовому и экономическому положению к мещанам российских городов, стоявших на пути к полному социальному освобождению, уже не могут приравниваться к крепостному населению города, хотя в некоторых источниках по традиции опять подводятся под рубрику «казенные крестьяне».

Исходя из этого, процент фактически свободного от крепостной зависимости городского населения в Грузии к середине 60-х гг. нам представляется более значительным, чем это предполагалось. В частности, «мокалаке» и «казенные обыватели или граждане» вместе взятые составляли 88% всего податного населения городов. Только в Тбилиси они составляли 84%.

Что же касается крепостного населения городов — помещичьих и церковных крестьян, большинство которых также было включено в торгово-промышленную деятельность, со временем и их правовое положение претерпевает значительные изменения; все больше слабеют нити, связывающие их с прошлым состоянием, усиливается тенденция к освобождению от крепостной зависимости, растет число «вольноотпущенных», «отсужденных».

Разделение к середине 60-х гг. городского населения Грузии на два основных слоя: «мокалаков» — «мещан», т. е. «мелкобуржуазных эксплуататоров», и «муша» — «грузинских пролетариев», иначе — «городское рабочее население», т. е. «вольнонаемных городских работников», — было отмечено Н. Николадзе в помещенной в герценовском «Колоколе» статье. Здесь же говорится и о давнишней вражде между этими двумя «классами», порожденной, «разносторонностью интересов, недовольством, вызванных и поддерживаемых эксплуатациею», исключающих даже «самый кратковременный союз между рабочими и их хозяевами»[6].

Таким образом, в Грузии дореформенного периода происходили миграционные процессы, население перемещалось из одних районов страны в другие, и преимущественно из Западной Грузии в Восточную, из горных районов в равнинные, из сельской местности в город; наблюдался значительный приток населения из России, а также из Ирана и Турции.

Следует помнить, что сначала перемещение населения в дореформенной Грузии происходило в силу недостаточного развития производительных сил, однако со временем само развитие этих сил все больше и больше воздействовало на ускорение этих процессов. И все же в дореформенной Грузии эта тенденция проявлялась, разумеется, сравнительно слабо.


[1] Сборник статистических сведений о Кавказе, т. I, отд, 2, с. 63.

[2] ЦГИАГ, ф. 16, Д. 2725, л. 121—122.

[3] Сборник статистических сведений о Кавказе, т. I, отд. I, ч. IV, с. 44—45.

[4] ЦГИАГ, ф. 255, д. 390, с. 392—398; д. 245, 198, 217, 221.

[5] ЦГИАГ, ф. 16, д. 6144, л. 17—18, 80—81.

[6] Рио-Нели (Николадзе Н. Я.). Июньские дни в Тифлисе. — Колокол, 1865, 15. IX. Факсимильное издание, М., 1963, с, 1673—1676.


КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА В ГРУЗИИ

В 30-х—50-х гг. XIX в.

 

После завершения к концу 20-х гг. XIX в. русско-иранских и русско-турецких войн царское правительство приступило к более основательному и всестороннему освоению Закавказья, и в частности Грузии. Задачи состояла в том, чтобы связать край с Россией «гражданскими и политическими узами в единое тело и заставить жителей говорить, мыслить и чувствовать по-русски»[1]. Высшая власть «преследовала цель превратить Грузию в политически надежный, а экономически — в максимально выгодный уголок России. Осуществления этой программы царизм добивался различными путями, среди которых важнейшее место занимала колонизационная деятельность.

 
[1] КПЦА, ч. I. М.-Л., 1936, с. 280.


§ /. КОЛОНИЗАЦИЯ

 

Колонисты, по мнению правительственных кругов, привнося в районы своего нового поселения «нравы, обычаи, язык, ремесла и художества... метрополии», сохраняли между тем «чувства детской привязанности и верности» к прежнему своему отечеству[1].

Считая, таким образом, колонизцаю одним из важнейших средств освоения края, царизм сравнительно рано обратился к ней, развив особенно активную деятельность в этом направлении с 30-х гг. прошлого столетия. Именно в это время все чаще и настойчивее стали раздаваться голоса в пользу учреждения в Закавказье (следовательно, и в Грузии) русских колоний вообще и военных поселений в частности. Последние предполагалось образовать из семейств отставных солдат, наделенных «нужным количеством земли», а также сельскохозяйственными орудиями. На поселенцев смотрели как на оплот «от мятежей и вспоможение, готовое в крайности»[2]. Они, по словам Николая I, должны были упрочить господство царизма на Кавказе и обеспечить полную покорность местного населения[3].

Вскоре, а именно, в 1835 г. последовало предложение барону Розену о составлении соответствующего проекта, и спустя два года (в 1837 г.) в Грузии уже появились первые военные. Они были основаны в местах, расположенных близ Тбилиси — в Цалке, Манглиси, Коджори, а также в Ахалцихском районе. Всего за период 1837—1860 гг. в Закавказье в целом было создано 10 колоний военных поселян. Правительство заботилось о материальном обеспечении поселенцев. В 1841 г. кавказскому начальству было предложено весь фонд свободных казенных земель обратить на удовлетворение нужд уже существовавших и вновь создаваемых военных колоний. Независимо от этих правительственных мероприятий поселенцы нередко сами себя обеспечивали землей, захватывая участки, принадлежавшие местному крестьянству[4].

Несмотря на сравнительно лучшую обеспеченность поселенцев средствами производства, они все же не сумели показать примера более или менее кипучей хозяйственной деятельности. Более того, находясь, продолжительное время на действительной военной службе, эти люди просто отвыкли от сельскохозяйственных работ и оказались к ним совершенно непригодными. В этом отношении военные колонии надежд правительства не оправдали, но зато поселенцы в массе своей, несомненно, способствовали тому, чтобы местное население относилось к властям лояльно.

Колонизация края русскими элементами осуществлялась не только и не столько организацией военных поселений. На основе закона 1830 г. в «Южную Сибирь» (так в то время называли Грузию реакционные круги в Петербурге) направлялись как по собственному желанию, так и судебными постановлениями раскольники (сектанты) — духоборы, молокане, скобцы, субботники и другие, оставление которых во внутренних губерниях империи было признано нежелательным, ввиду вполне возможного влияния их на русских православных ортодоксальных христиан. Что же касается пребывания сектантов в Грузии, то оно не считалось опасным, так как раскольники, отличаясь по своим обычаям от аборигенов и не зная их языка, не могли, по мнению представителей высшей власти, вступать с ними в контакт и оказывать на них вредное влияние. Более того, раскольники, по мнению правительства [5], могли быть полезными в деле русификации края и развития в нем различных отраслей ремесла[6].

Заселение Закавказья, в частности Грузии, еретиками, начатое в 30-х гг., особенно развернулось в 40-х—50-х гг. прошлого столетия. Достаточно сказать, что на 1 января 1856 г. в Тифлисской и Кутаисской губерниях числилось 21 русское село, насчитывавшее 1133 дыма[7], или около 6000 душ обоего пола.

Все они, включая сюда и колонистов нерусского происхождения[8], получили довольно значительные наделы[9], что, разумеется, не могло быть сделано без ущерба для местного крестьянства. Земли, отдаваемые переселенцам, хотя и назывались свободными, но в действительности далеко не были таковыми. Они являлись свободными, т. е. не занятыми, но конечно, не лишними для нужд местных жителей, испытывавших острое малоземелье. Это вынужден был признать даже наместник Кавказа Барятинский, который в целом колонизацию считал очень нужным и полезным делом. «...Умножение в здешнем крае промышленных русских переселенцев, — писал он в 1857 г., — было бы очень полезно; но средства к наделению их казенными землями становятся весьма затруднительными. Свободных к новому заселению казенных земель ... весьма немного, и точные о том сведения могут раскрыться только с производством генерального межевания. Сверх того, справедливость требует наделить сиими землями преимущественно крестьян туземных, из коих значительная часть имеет в том крайний недостаток»[10].

Нередко для того, чтобы наделить землей колонистов, сгоняли с родных мест грузинских, армянских и азербайджанских крестьян, отводя им худшие участки земли в других местах.

Таким образом, царизм намеренно заселял «лучшие уголки окраин колонизаторскими элементами», оттесняя «туземцев в худшие районы»[11], а порой и вовсе бросая их на произвол судьбы. Все это, разумеется, обостряло национальную рознь, разжигая ненависть местных жителей против пришельцев.

 
[1] Там же, с. 286.

[2] Там же.

[3] АКАК, т. VIII, с. 381.

[4] Гугушвили П. В. ЭРГЗ, т. I. Тбилиси, 1949, с. 623—624.

[5] Там же, с. 630.

[6] ОРВЗК, ч. I, Спб., 1836, с. 163.

[7] АКАК, т. XI, ч. II, с. 845.

[8] Имеются в виду немецкие колонисты, водворенные в Грузии в 1817— 1818 гг. (486 семейств) и в 1842. г. (10 дымов), а также армяне и греки (свыше 6000 дымов), переселенные царским правительством в Тифлисскую губернию после русско-турецкой войны 1828—1829 гг.

[9] Например, на семью немецкого колониста одной только годной земли приходилось: в Александерсдорфской колоний — 36, 52 дес., Мариенфельдской — 35 дес., Петерсдорфской — 35 дес., Елизаветопольской — 35, 43 дес. и Екатеринфельдской — 27, 92 дес. (Никифоров И. Н. Экономический быт немецких колонистов в Закавказском крае. — МИЭБКЗК, т. I, с. 105).

[10] АКАК, т. XII, ч. I, с. 12.

[11] Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в первой половине XIX века. Сухуми, 1955, с. 274; см.: Сталин И. В. Политика Советской власти по национальному вопросу в России. — Соч., т. 4, с. 356.



§ 2. ХАРАКТЕР ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ

 

Царизм, как сказано выше, стремился не только к укреплению своих военнонполитических позиций в Закавказье, но и к тому, чтобы сделать этот край максимально выгодным, отвечающим экономическим интересам метрополии. В этом направлении до 30-х гг. XIX в. мало, что было сделано. Министр финансов Канкрин в своем проекте, представленном в Государственный совет в 1827 г., прямо указывал, что Закавказские провинции, которые «не без основания... могут быть названы нашей колонией, не дают пока никакой прибыли и, что самое главное, вследствие различных причин, «до сих пор не предпринято никаких серьезных шагов для превращения их в богатый доходный источник»[1]. Спустя несколько лет, в 1837 г. барон Ган, касаясь того же вопроса, писал: «Обширные и плодороднейшие земли за Кавказом еще не возделаны... сельское хозяйство и скотоводство младенчествуют... обрабатывание винограда, шелка, хлопчатой бумаги, табака, индиго, марены, масляных растений или требует улучшения, или даже нововведения»[2].

Добиваясь превращения Грузии в источник сырья и колониальной прибыли для России, представители царизма предлагали вполне определенную экономическую программу, согласно которой страны Закавказья должны были бы специализироваться на производстве исключительно сельскохозяйственных продуктов и сырья, необходимых для русской промышленности. Развитие же в них собственной промышленности признавалось не только не желательным, но и просто вредным. «Не должно ли смотреть на Грузию как на колонию, — горится в письме Паскевича к графу Канкрину от 5 октября1830 г., — которая доставляла бы грубые материалы (шелк, хлопчатую бумагу и проч., для наших фабрик, заимствуясь от России мануфактурными изделиями. В противном случае, при учреждении в Грузии таковых же мануфактур, не ослабнет ли взаимная связь оной с Россией»[3]. Еще более определенно высказывался барон Ган. «Разнообразие и богатство в Закавказском крае произведений, — писал он в 1837 г., при малых даже трудах и без пожертвования больших капиталов обещают огромные выгоды; поэтому правительство, кажется, должно ограничиться поощрением исключительно одного земледелия во всех его отраслях и разведения сырых материалов, свойственных здешней почве и климату. Заведение же фабрик и мануфактур отнимает только силы, столь необходимые для земледелия, и без всякой выгоды для здешнего края будет вредить промышленности и торговле России, ибо отечественные фабрики благодаря мудрой прозорливости правительства так распространились и достигли такого совершенства, что обработка произведений обходится недорого и что они одни в состоянии потреблять шелк, бумагу, масляные растения, красильные вещества и другие богатые произведения Закавказья»[4].

Наряду с этой реакционной программой, обрекавшей Грузию на извечную отсталость, выдвигались проекты, предусматривавшие всестороннее, в том числе и промышленное развитие края. К числу последних принадлежали «Проект Российской Закавказской компании» А. С. Грибоедова и А. Д. Завилейского[5], поданный фельдмаршалу Паскевичу в 1528 г., и «Краткий исторический очерк положения Грузии с 1801 по 1831 год», представленный А. Г. Чавчавадзе императору Николаю I в 1833 г. Однако этим проектам в те времена не суждено было осуществиться, и они были отвергнуты правительством, смотревшим на Грузию как на источник сырья для русской промышленности.

Подобная экономическая политика, разумеется, значительно задерживала промышленное развитие Закавказских стран, в которых, благодаря этому, не только до, но и после реформы было сравнительно очень мало фабрик и заводов. Что же касается сельского хозяйства, то в условиях господства царизма и крепостнических отношений, естественно, и оно не развивалось нормально, однако о состоянии его правительство все же заботилось больше. Такие мероприятия, как обнародование закона «Об отводе земель под садоводство в Закавказском крае» (1834 г.), основание «Грузинской винной колонии» (1836 г.), учреждение «Закавказского общества сельского хозяйства» (1850 г.) и др. свидетельствуют о стремлении высших властей расширить производство на месте сырья для промышленных нужд метрополии[6].

 
[1] ВПСЗРИ, т. II, № 1019; ОРВЗК, ч. I, с.12

[2] КПЦА, ч. I, с. 302.  

[3] АКАК, т. II, с. 140.

[4] КПЦА, ч. I, с. 314.

[5] Ист. арх., 1951, т. VI, с. 325—390.

[6] Хачапуридзе Г. В. К истории Грузии первой половины XIX века, с. 470.



§ 3. СИСТЕМА УПРАВЛЕНИЯ

 

В реформе 1840—1841 гг. важнейшее место в деле слияния Грузии с Россией отводилось системе управления. Порядки, установленные в крае на основе закона 1801 г. и существовавшие почти без изменения около сорока лет, по мнению официальных кругов, уже не отвечали предъявляемым требованиям. Об этом особенно настойчиво стали говорить после завершения второй русско-иранской и русско-турецкой войн. Сенатор Мечников, ревизовавший Закавказский край, в своем проекте от 20 января 1831 г. подчеркивал необходимость скорейшего проведения реформы системы управления. «Оставлять его в сем положении, — писал он, — откладывать вдаль значило бы питать вредные чувства противу России и продолжать болезнь политического дела до пределов неизлечимости, почему мое мнение — произвести начало сего ныне же, а откладывать... и вредно, и опасно»[1]. Немногим ранее буквально то же самое предлагал и Паскевич.

Основным пороком существовавших в то время в Грузии и Закавказье порядков царские чиновники считали участие в управлении краем местного элемента. По мысли сенаторов Мечникова и Кутаисова, равно как и Паскевича, необходимо было изгнать этот местный элемент и ввести полностью русское управление и законы. Причем все это нужно было сделать быстро, без промедления, одним общим распоряжением[2].

Отказываясь от изложения деталей, связанных с подготовкой реформы и борьбой мнений вокруг нее, укажем, что она завершилась обнародованием 10 апреля 1840 г. следующих трех документов: «Высочайше утвержденного учреждения для управления Закавказским краем», составленного на основании проекта барона Гана, вобравшего в себя главные положения, предлагаемые Мечниковым, Кутаисовым и Паскевичем, «Положения о городском общественном управлении в Тифлисе» и «Положения о комитетах земских повинностей в Закавказском крае».

Согласно первому закону Закавказье разделялось на две крупные административные единицы: на Грузино-Имеретинскую губернию, состоявшую из Тифлисского, Горийского, Телавского, Белоканского, Кутаисского, Елисаветпольского, Александропольского, Ереванского, Нахичеванского, Ахалцихского и Гурийского уездов, и на Каспийскую область, включавшую Ширванский, Карабахский, Шекинский, Талышский, Бакинский, Дербентский и Кубский уезды. Управление устанавливалось трехстепенное: главное (действовавшее в масштабе всего Закавказья), губернское (областное) и уездное. Главное управление составляли: главноуправляющий Закавказским краем, тифлисский военный губернатор и совет Главного управления, Главноуправляющий в правах своих, в основном, приравнивался к генерал-губернаторам внутренних губерний России, но, ввиду отдаленности и особых условий края, ему, в отличие от обыкновенных генерал-губернаторов, предоставлялись и некоторые дополнительные права.

Тифлисский военный губернатор являлся как бы заместителем главноуправляющего по всем частям. Во время отсутствия, болезни или нахождения последнего в походе, в управление краем вступал он[3]. Совет Главного управления состоял из самого главноуправляющего (председатель), тифлисского военного губернатора и членов, назначаемых по высочайшему повелению. На него возлагались: надзор за движением дел (рассмотрение ежегодных отчетов по губернскому и областному управлениям, рассмотрение частных обозрений, ревизий и их последствий, разбор протестов губернского и областного прокуроров, разрешение вопросов подсудности и т. д.), разрешение сомнений при исполнении законов, приведение в известность прав и преимуществ разных сословий, а также и некоторые хозяйственные функции[4].

Положение, как уже отмечалось выше, предусматривало образование управления Грузино-Имеретинской губернии (равно как и Каспийский области), которое состояло из: гражданского губернатора, губернского правления, казенной палаты, палаты государственных имуществ, палаты уголовного и гражданского суда, приказа общественного призрения, дворянского депутатского собрания и прокурорской части. К губернскому же управлению были отнесены: губернская строительная комиссия и комитеты — оспенный, статистический и земских повинностей.

Низшей инстанцией являлось уездное управление, представленное в лице уездных начальников и их помощников, участковых заседателей, городских полиций, уездных казначейств, уездных судов и уездных прокуроров.

Уездные начальники, гласит закон, «суть непосредственные и главные в уезде блюстители законов и охранители законного порядка и всего, что входит в обязанность городской и земской полиции, а потому им подчинятся все чины по ведомствам сим служащие». Помимо многих других и разносторонних функций, на них возлагалось: 1. представление ежемесячных «свидетельств» о состоянии казенных имуществ; 2. попечение о взыскании недоимок и точное выяснение, были ли приняты соответствующие меры для успешного сбора государственных податей; 3. производство торгов и заключение подрядов; 4. раскладка городских и земских повинностей и представление соответствующих материалов на утверждение высшего начальства; 5. составление ведомостей о посевах и урожае хлеба и других культур; 6. поимка беглых, преследование всякого рода преступлений, предание суду виновных и т.д.

В бывшей столице Грузии создавалось управление в составе городского головы и шести гласных. Первого из них избирало все население, а вторых — владельцы недвижимого имущества, купцы и ремесленники из расчета по два гласных от каждого сословия. Кроме этого, названные социальные слои выбирали еще 30 человек для участия в сборе казенных податей и распределении натуральных повинностей. Они же выдвигали из своей среды еще 6 человек — сборщиков податей. На городское управление возлагалось: 1. забота по благоустройству столицы Закавказского края об увеличении доходов и сокращении расходов; 2. выдача документов отходникам; 3. снабжение жителей продовольствием и промышленными товарами; 4. оказание содействия развитию различных отраслей народного хозяйства; 5. охрана имущества граждан и собственности казны; 6. обеспечение своевременного полного поступления казенных доходов; 7. контроль за расходованием государственных средств и т. д.

Третье «Положение» предусматривало создание губернских и уездных комитетов по земским повинностям. В состав первого из них входили — гражданский губернатор, губернский предводитель дворянства и председатель казенной палаты, а второго — начальник уезда, уездный предводитель дворянства и заседатели уездных судов. Комитетам вменялось в обязанность: 1. составление смет по расходам; 2. распределение между жителями денежных и натуральных повинностей; 3. ведение точного учета всех денежных податей, отбываемых сельским и городским населением, и т. д.

Наряду и почти одновременно с этими реформами правительство осуществило также реформу управления государственными имуществами. Имеется в виду последовавшее 5 января 1841 г. «Высочайше утвержденное учреждение об управлении дарственными имуществами в Закавказском крае»[5]. Данный закон как бы подтверждал факт открытия в Грузино-Имеретинской губернии, равно как и в Каспийской области, палат государственных имуществ. В законе от 5 января 1841 г. до мельчайших подробностей были изложены права и обязанности палаты государственных имуществ.

В качестве важнейшей задачи палаты, ведавшей государственными имуществами края и состоявшей из одних русских чиновников, выдвигался вопрос об обеспечении исправного поступления казенных податей. Палата обязана была анализировать отчеты, предъявляемые уездными казначеями о ходе взыскания казенных залогов и передавать соответствующие ведомости на усмотрение начальника губернии. В случае же неаккуратного взноса определенных податей, она должна была раскрыть немедленно «истинную причину» этого и просить губернатора принять надлежащие меры для ликвидации образовавшихся недоимок. Так же поступала она и при невыполнении крестьянами установленных земских повинностей.

Палате государственных имуществ вменялось в обязанность проявлять заботу об улучшении быта казенных крестьян вообще, но в первую очередь она должна была заботиться о колонистах и переселенцах из внутренних губерний России. Палате поручалось зорко следить за государственным земельным фондом и беречь его, прежде всего для удовлетворения нужд пришлого элемента.

Осуществление изложенной выше системы управления должно было иметь своим последствием дальнейшее укрепление позиций царизма в Грузии, и во всем Закавказье в целом, упразднение местных законов, обычаев и традиционных норм, окончательное изгнание из делопроизводства административных и судебных органов грузинского языка и введение вместо него непонятного населению русского языка, отстранение от всех почти должностей местных людей и заполнение созданных учреждений русскими чиновниками, которые, во-первых, за отдельными исключениями, совершенно не были знакомы с краем и, во-вторых, с точки зрения деловых качеств заслуживали самой отрицательной характеристики. Кроме того, реформа должна была значительно укрепить материальную базу российского феодально-крепостнического государства путем максимального увеличения податных и иных поступлений от населения. Недаром в качестве основной задачи губернской и уездной администрации выдвигалась необходимость изыскания путей и способов для умножения государственных доходов, ликвидации недоимок и ограждения каземной собственности от расхищения и разбазаривания. Выполнение же этой широко задуманной программы, и в частности задачи увеличения податных поступлений, не могло не вызвать дальнейшего ухудшения экономического положения грузинского, армянского и азербайджанского крестьянства. К тому же вело и значительное разрастание количественного состава чиновников, обслуживавших этот вновь созданный огромный бюрократический аппарат управления[6].

 


[1] КПЦА, ч. I, с. 231, т. VII, с. 37; Чхетия Ш. К.* Система русского управления в Грузии. -- ВГМГ, т. XII— В. Тбилиси, 1944, с. 10.

[2] См.: Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом, т. I, 1907, с. 67—73.

[3] ВПСЗРИ, т. XV, №13368, 13369, 13379.

[4] Там же, № 13368, ст. 30.

[5] ВПСЗРИ, т. XVI, №14157.

[6] Иваненко В. Гражданское управление Закавказьем, с. 299; Чхетия Ш. К. Указ. соч., с. 38.


§ 4. ДАЛЬНЕЙШИЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СИСТЕМЕ УПРАВЛЕНИЯ.

 М. ВОРОНЦОВ, А. БАРЯТИНСКИЙ

 

Порядки, установленные в результате реформы управления, вызвали всеобщий ропот и недовольство[1]. Дело доходило даже до крупных вооруженных выступлений. Император Николай I, встревоженный этим, вынужден был командировать в 1842 г. Позена и военного министра Чернышева в Закавказский край для выяснения причин народного недовольства. Позен составил обширный доклад, в котором констатировал факт проведения преобразований без малейшего учета обычаев и образа жизни местного населения. Все управление, писал он, заключается в одном только письмоводстве и бесконечном переписывании формальных бумаг; медленное судопроизводство, крайне тягостное для жителей, является одной из причин недовольства[2]. Все это заставило правительство заняться внесением некоторых корректив в только что проведенную реформу. Изменениям подверглась, в частности, область судопроизводства. По распоряжению Чернышева, прибывшего в Тбилиси, уездным судам было предоставлено право принимать окончательное решение вместо переноса дела в высшие инстанции—по искам в пределах до 200 руб. Была сделана попытка восстановления старого грузинского словесного суда с полномочием рассматривать любые гражданские дела на основе местных обычаев.

Однако этими незначительными переменами царизм не мог, разумеется, добиться успокоения широких народных масс в Грузии и Закавказье, твердо решивших и в дальнейшем продолжать борьбу против царского режима. Недовольство, несколько «естественное», социальной политикой правительства высказывало и грузинское дворянство, почти полностью, отстраненное от управления страной в результате реформы 1840—1841 гг.

Позднее, с конца 1844 г. должность главноуправляющего была заменена институтом наместника. В отличие от главноуправляющего, наместник, по словам Николая I, пользовался «неограниченными правами» и мог решать самостоятельно почти все вопросы, связанные с управлением края. «Все те дела, — говорится в рескрипте императора на имя первого наместника края графа Воронцова, — которые по существующему ныне порядку представлялись от Главного управления Закавказским краем на разрешение министерств, представляется вам разрешать на месте. Сверх того, представляется вам, когда вы найдете нужным, принимать на месте все меры, обстоятельствами требуемые, донося прямо мне»[3].

Назначенный в конце 1844 г. наместником Кавказа М. Воронцов (1844—1854) был беспощадным колонизатором, но, в отличие от своих предшественников, политику царизма проводил более искусно и эластично. И новый начальник считал, разумеется, своей важнейшей задачей введение русских порядков во все отрасли общественной и политической жизни грузинского народа. Но все это, по его мнению, нужно было делать не сразу и не крутыми мерами, а постепенно и умело. Для приведения местного населения в покорность он предлагал использовать не административные, а «культурные» меры. Следуя этому принципу, наместник разрешил восстановить грузинский театр, основать публичную библиотеку, организовать ряд научных учреждений, выпускать газету и т. д. С целью распространения русского языка среди местного населения он, помимо всего прочего, практиковал отправку в Москву и Петербург дворянских детей для обучения их в столичных учебных заведениях[4].

Чтобы окончательно завоевать симпатию грузинского феодального класса и заручиться его поддержкой, М. Воронцов добился в 1849 г. издания закона, освободившего грузинских помещиков от обязанности представлять в судебные органы документы о принадлежности им крепостных крестьян. Отныне сами крепостные должны были доказывать свою свободу и независимость от помещика[5].

Осуществлением вышеперечисленных и других подобных им мероприятий Воронцов действительно сумел найти общий язык с грузинским дворянством и сделать значительную его часть верноподданными слугами царизма.

Заканчивая изложение о системе управления при Воронцове, следует упомянуть об изменениях, происшедших в области административного деления края. Вместо Грузино-Имеретинской губернии и Каспийской области в 1846 г. были учреждены четыре губернии: Тифлисская, Кутаисская, Шемахинская и Дербентская. В 1849 г. к ним добавилась еще одна — Ереванская[6] .

Последующие изменения в области управления связаны с именем фельдмаршала Барятинского, с 1856 по 1862 г. занимавшего пост наместника Кавказа. При нем наместник получил больше самостоятельности, и исчезли последние признаки уравнительной ограниченности его власти, еще проявлявшиеся по линии некоторых ведомств (например, финансов). Император разрешил Барятинскому так устроить управление, как он это считал целесообразным, и вносить все те изменения, которые, по его же мнению, могли быть полезными для метрополии.

При наместнике, в руках которого были сосредоточены все нити управления, в 1858 г. создавались два органа: совет наместника (вместо совета главного управления) и главное управление. Последнее состояло из департаментов общих дел, судебных дел, финансов, государственных имуществ и особого управления сельского хозяйства и колонии иностранных поселенцев.

Департаменту общих дел были подведомственны учебная, почтовая, медицинская, строительная части, а также публичная библиотека, редакции газет, архив, главное управление, типография и т. д. Функции департамента судебных дел состояли: в утверждении приговоров гражданского, уголовного и военных судов, рассмотрении жалоб лиц, привлеченных к ответственности или высланных административным порядком, ответах на претензии частных граждан и чиновников. Департамент финансов регулировал вопросы, связанные с пошлинами, торговлей промышленностью, податями, богатствами недр и государственным казначейством. Наконец, департаменту государственных имуществ вменялось в обязанность следить за доходами, поступавшими от казенных хозяйств и имуществ, заботиться об их увеличении, отстаивать казенные интересы и т. д.[7].

Совет наместника, как совещательный орган, был сильно ограничен в своих правах. Вопросы, предварительно поставленные перед ним, рассматривались в соответствующих департаментах, потом, через посредство начальника главного управления, представлялись наместнику и лишь с его согласия обсуждались на совете. Решение совета получало практическую силу только после утверждения его наместником.

Эти изменения значительно расширили права наместника. Он стал чиновником высшего ранга, который, обходя все министерства, непосредственно связывался с императором. Это могло иметь положительные последствия лишь в случае использования этих неограниченных прав в пользу края, в противном же случае оно оборачивалось против народа. В действительности оно так и произошло.

 


[1] Джавахов И. Политическое и социальное движение в Грузии в XIX веке. Спб., 1906. с. 32.

[2] См.: Эсадзе С. Историческая записка.., т. I, с. 31, 78—79; Чхетия Ш. К. Указ, соч., с. 42—45.

[3] АКАК, т. X, с. 2.

[4] Чхетия Ш. К. Указ. соч., с. 48—49, 53.

[5] АКАК, т. X, ч. I, с. 46; Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в первой половине XIX века, с. 151—152.

[6] Эсадзе С. Историческая записка.., т. I, с. 81; Чхетия Ш. К. Указ. соч., с. 58.

[7] Там же, с. 70.



СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ КРЕСТЬЯН И ИХ БОРЬБА ПРОТИВ СОЦИАЛЬНОГО И КОЛОНИАЛЬНОГО ГНЕТА В 30-х—50-х гг. XIX в.

(ДО КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ)

 

Крестьяне, являвшиеся в рассматриваемый период главным производительным классом, делились по-прежнему на государственных (казенных), помещичьих и церковных. Численный состав первых беспрерывно возрастал и уже к 50-м—60-м гг. XIX в. составил почти половину крестьянского населения обеих губерний Грузии (без Абхазии, Сванети и Мегрелии). Из тех 116 875 дымов крестьян, которые по данным 1860—1861 гг. числились в названных губерниях, на долю казенных крестьян приходилось 69 908 дымов, или 56,4%, частновладельческих — 37 971 дым, или 32,4%, а церковных — 13 482 дыма, или 11,2 процента[1].

Они жили и трудились в тяжелых условиях феодально-крепостнического и колониального гнета. Отсутствие элементарной законности и продажность администрации давали широкий простор для всякого рода злоупотреблений, размеры которых удивляли даже официальных представителей власти. Они вынуждены были отметить, что произвол и беспорядки в Грузии «превышают всякую меру»[2]. Хотя последствия такого положения одинаково отрицательно влияли на все разряды крестьянского населения, но по условиям жизни и труда они все же отличались друг от друга.

 

 


[1] Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в XIX веке, т. П. Тбилиси, 1962, с. 23.

[2] КПЦА, т. I, с. 232.


§1. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ КРЕСТЬЯН

 

В рассматриваемое время все сельское трудовое население Грузии плохо было обеспечено главным средством производства — землей. Ее не хватало не только у помещичьих и церковных крестьян, но и даже у казенных, находившихся в сравнительно лучшем положении. Достаточно сказать, что во многих местах Грузии на один дым государственного крестьянина приходилось от двух до трех десятин пахотной земли, а в некоторых — и того меньше. В 50-х гг. прошлого столетия их среднеподымный надел равнялся: в Телавском и Озургетском уездах — 2,5 дес., а в Горийском — 2 дес.[1]

Печальную картину малоземелья рисуют нам жалобы самих крестьян, переписка официальных лиц и другие материалы. «Живущие в селении Кварели 59 дымов казенных крестьян, — писал в 1843 г. помощник начальника Телавского уезда, — не имеют пахотной земли, ни садов... Все они переносят крайность во всех отношениях... снискивая... Большинство из них не только не могут платить казне повинность, но даже едва могут иметь пропитание...»[2]

Казенные крестьяне поголовно испытывали острую земельную нужду, не располагали необходимым количеством земли и поэтому вынуждены были обрабатывать частновладельческие земли в Душетском, Горийском и других уездах. «Жители Горского округа, — читаем в одном документе 1852 г., — нигде не имеют не только избытка, но и удовлетворительной потребности земель, все они одинаково терпят большой недостаток... урожая хлеба у них редко хватает на половину года, у других — не далее на треть».

Сложнее обстояло дело в Западной Грузии. В Кутаисском уезде, например, по сведениям 1848 г., 3,3% государственных крестьян вовсе не имели пахотной и виноградной земли, а 87,7 % имело ее в среднем на дым от 0,2 до 6 десятин. И лишь 9% располагали ею в размере от 6 до 20 десятин[3]. Если принять во внимание, что для сколько-нибудь сносного существования хлебопашца необходим был участок земли не менее 6 десятин на дым, то получится, что более 90% государственных крестьян уезда являлось малоземельными и безземельными. Даже кутаисский генерал-губернатор Гагарин признавался в 1853 г., что «крестьяне, состоящие уже семь и десять лет в ведомстве казенном, не имеют вовсе земли или, имея не более одной и полторы кцевы, дошли до крайней бедности»[4]. В Раче удельный вес малоземельных и безземельных крестьян составил в 1842 г. около 92%.

Вся эта масса непосредственных производителей, испытывавшая острую земельную нужду, поддерживала свое существование сторонними заработками и арендой дворянских земель, платя за это нелегкие повинности.

На общее положение государственных крестьян, как и крестьян других разрядов, оказывали влияние подати и повинности, отбываемые до реформы 1843—1845 гг. различными продуктами, деньгами и трудом. К первому виду относились сурсати, кодис-пури, гала, калани, бегара, сачукари, махта, а к последнему — работы по проведению и ремонту дорог, перевозка казенных грузов, наряд транспортных средств с людьми и т. д.

Сурсати отбывали в Восточной Грузии крестьяне всех трех категорий в размере 2 код (80—100 кг) пшеницы и одной коды (40—50 кг) ячменя; что же касается подати кодис-пури, то она ложилась всей своей тяжестью на плечи одних только государственных поселян, и то не на всех без исключения, а на обеспеченных землей «в достаточном количестве». С крестьян же церковных и помещичьих она, как правило, не взималась. Территориально она охватывала два уезда — Телавский и Сигнагский. Размер ее в разных селах был неодинаков.

К числу поборов, взимавшихся хлебом, принадлежала и гала. В отличие от сурсати и кодис-пури, она являлась неокладной податью и взималась в размере от 1/10 до 1/5 части урожая. Ее платили не все казенные крестьяне, а только те из них, которые сверх надельных участков брали дополнительно пустопорожние земли. Галу платили также и другие разряды крестьян, если они обрабатывали казенные земли.

Плательщиками кулухи источники называют государственных крестьян Горийского, Телавского и Сигнагского уездов, имевших виноградники, именно на казенной земле. Эти подати взимали с жителей «имеющих виноградные сады на отведенных им участках земли»[5]. Однако жизнь обходила этот общий принцип. Казна нередко облагала и таких крестьян, которые имели виноградники не на государственной, а на земле частных владельцев или церковного ведомства. Подать кулухи, как правило, носила натуральный характер (бралась в размере от 1/10 до 1/7 части урожая (винограда), но бывали нередкие случаи взыскания ее и в денежном виде.

К числу податей, взимаемых государством в виде хлеба, принадлежит и подать калани, встречавшаяся в одном лишь Душетском уезде. С 1844 г. она была заменена денежным эквивалентом. Ею облагались не крестьянские дымы, а площадь земли, называемая сакомло[6].

В перечне доходов, поступавших в виде продуктов в государственную казну, встречается также подать под названием бегара. Она, как видно, отбывалась в одном только Горийском уезде и нигде больше. Но и здесь ею облагались не все без исключения селения. Из 83 селений уезда бегару платили только в 9, населенных осетинами. У них ведущей отраслью хозяйства было скотоводство и поэтому бегара бралась казной в виде его продуктов — «по два барана и по одному барашку с сакомло».

С тех же осетинских крестьян брали и другую подать -- сачукари — «подарочный». Она взималась в три года раз «сверх вышеназванных двух баранов и одного барашка»[7]. Например, жители селения Чриви, в числе 25 дымов, располагая землей в 60 десятин, или 6 сакомло, сверх вышеупомянутых взносов, давали в год 18 баранов и через три года 12 быков. Государственные же крестьяне селения Ксарцви, имевшие 8 сакомло земли, доставляли в год «24 барана и через три года 16 быков»[8].

К денежным податям документы относят сабалахо — сбор «за пастбища на казенных землях». Подать сабалахо существовала в тех местах Грузии, жители которых занимались преимущественно животноводством. Такими были, прежде всего, тушины, пшавы и хевсуры: с них и взыскивали сабалахо. Только от тушин ежегодно поступало в казну 1040 руб. деньгами[9].

Из всех денежных повинностей наибольшее значение имела так называемая денежная махта — «сбор с купцов и государственных крестьян»[10]. Ею облагались казенные крестьяне Восточной Грузии, занимавшиеся торговлей и промыслами. О значении махты можно судить по тому, что она в 1842 г., например, дала 85,3% всех денежных доходов Грузино-Имеретинской губернии.

Наконец, денежную подать мали платили тбилисские и горийские граждане и государственные крестьяне, но не все, а только представители мужского пола. Казна получала ее в размере: с женатых — по 1 руб. 20 коп., а с холостяков — по 60 коп.

В период самостоятельного существования Имеретинского царства, главным источником доходов государственной казны, являлись подати саури, саудиеро и сацихе. Первая из них собиралась с каждого крестьянского дыма в размере 46 коп. В таком же размере и также подымно взималась и подать сацихе, предназначенная для военных целей. Саудиеро отбывали сельские труженики продуктами (зерно, вино, скот и т. д.).

После установления русского управления все эти подати остались. Поступления от них были незначительными. Они, например, в 1817 г. дали всего 16745 руб., во-первых, потому, что многие из светских и духовных феодалов еще до введения новых порядков управления были удостоены (за различные услуги царям) так называемых тарханных грамот, освобождающих (частично или полностью) их крестьян от уплаты государственных податей. Заметим, кстати, что это не было никаким облегчением для крестьян, обязанных отныне подати, вносимые прежде в казну, платить в пользу своих владельцев[11]. Во-вторых, в некоторых случаях за особые услуги грамоты на тарханство выдавались также и крестьянам (царским и частновладельческим), равно как и купцам и ремесленникам, которые, в силу этого, избавлялись (частично или полностью) от бремени государственных сборов. В-третьих, известный процент частновладельческих и иных крестьян не нес тяжести казенных податей по причине своего нищенского состояния и явной неплатежеспособности. В-четвертых, дело не обходилось и без составления подложных грамот, что также сокращало число налогоплательщиков. Наконец, в-пятых, утайки дымов и отсутствие точного учета действовали в том же направлении.

Правда, не каждый крестьянин облагался одновременно всеми этими поборами, но их податное бремя было все же чрезвычайно тяжелым, требовавшим много материальных и физических жертв от сельских тружеников. Дело осложнялось такими факторами, как малоземелье, несоответствие объема повинностей экономическим возможностям  крестьян, низкий уровень механизации, стихийные бедствия, произвол гражданских и военных чиновников и т. д. Все это способствовало образованию податных недоимок, с чем правительство так ничего и не смогло сделать.

Как неаккуратно поступали в казну подати, видно из следующего примера. За 1830—1842 гг. государственные, помещичьи и церковные крестьяне Телавского уезда в счет сурсати и кодис-пури должны были отдать государству 364408 код пшеницы и ячменя, отдали же 128307 код, или 59,4% положенного[12].

Вышеизложенная податная система существовала в Грузии до реформы 1843—1845 гг., которая все казенные платежи продуктами заменила денежными. Проведение реформы диктовалось сдвигами, происходившими в социально-экономической жизни страны, развитием товарного производства, рыночных связей и денежного обращения. Осуществление означенного мероприятия было ускорено народными протестами, направленными против уродливых черт действовавшей податной системы. Злоупотребления, имевшие место при сурсати, кодис-пури, калани и др., заставляли трудовые массы отдать явное предпочтение денежной форме обложения.

Непосредственная подготовка к реформе началась в 1843 г. Из представленных нескольких проектов был одобрен лишь один, составленный председателем казенной палаты Николаем Безаком. Признавая негодной существовавшую систему обложения, он предлагал, во-первых, упразднить все известные под разными наименованиями казенные сборы и установить одну денежную подымную подать и, во-вторых, при исчислении размера и объема обложения исходить непременно из экономического положения налогоплательщиков, максимально учитывать их материальные возможности.

Высшая власть, утвердив в 1843 г. проект Безака, разрешила приступить к его практическому претворению в жизнь. Раньше других это было осуществлено в Ахалцихском уезде {1843 г.). Государственные крестьяне, проживавшие на его территории, были разбиты на две группы. Крестьяне первой группы, имевшие казенные земли, были обложены 6 руб., а второй — 4 руб. Сельские же труженики, не наделенные государственными землями, платили: зачисленные в первую группу — по 3 руб., а вторую — 2 руб. Что же касается крестьян-кочевников казенного ведомства, то они были приравнены ко второй группе людей, располагавшей государственными землями и платившей по 4 руб.

В следующем, 1844 г. реформа была проведена в остальной части Восточной Грузии. Исключение составили Тушети, Пшави и Хевсурети, в которых, «во уважение военных обстоятельств», введение новых порядков обложения было отложено до 1845 г. «Стараясь» приноровиться к экономическим возможностям населения,  администрация разделила его (в частности государственных  крестьян)  на несколько групп. Число их в разных уездах было разное. В Тифлисском и Горийском уездах, например, плательщики были разделены на четыре группы, а в Телавском и в Сигнагском — на три. Для каждой группы администрация утвердила определенный размер подати. Он колебался: в Тифлисском уезде от 1,5 до 10 руб.(на дым), Горийском — от 2 до 7 руб., Телавском — от 3,5 до 5 руб. и Сигнагском — от 3 до 6 руб.

Крестьяне Восточной Грузии, кроме подымной подати, платили также и земский сбор. Им облагались все крестьянские группы одинаково, в размере 2 руб. на дым.

Коммутация государственных податей в Кутаисском, Шорапанском и Рачинском уездах была осуществлена в 1845 г., а Озургетском — в 1860 г. В первых трех уездах пользовавшиеся казенными землями государственные крестьяне, равно как и крестьяне церковного ведомства, были разбиты на три группы. Подати и повинности первых колебались (в зависимости от групп) от 3 до 5 руб., а вторых — от 1 до 2 руб. Что же касается крестьян, проживавших на землях частных владельцев и обрабатывавших их, то они на группы не делились и поэтому облагались одинаково — в размере 1 руб. на дым.

Государственные, частновладельческие и церковные крестьяне Кутаисского, Шорапанского и Рачинского уездов, подобно труженикам Восточной Грузии отдавали казне и земский сбор. Каждый дым, независимо от их экономического положения и разряда, платил его в размере 1 руб. 33 коп.

Слишком обременительными для сельских тружеников вообще и для казенных крестьян в частности были так называемые натуральные повинности: строительство дорог и мостов, поставка транспортных средств и людей и т. д. Они отнимали массу времени и были связаны с большими материальными и физическими жертвами. Реформа 1843 — 1845 гг., отменившая все продуктовые платежи и установившая их денежный эквивалент, оставила нетронутыми натуральные повинности и прежние порядки их отбывания. С какой тяжестью ложились они на плечи народа видно из того, что только в 1851 г. 43234 государственных крестьянина Грузии (без Аджарии, Абхазии и Сванети) по требованиям власти выставили: арб — 12 707, людей — пеших и конных — 90 833 и вьюков — 1490[13]. Все это в переводе на деньги составляет 142 000 руб.

Правительство, проводя реформу, будто бы преследовало целью не увеличение суммы казенных поступлений, а улучшение экономического положения податного сословия, облегчение податного бремени. В действительности же дело приняло совершенно иной оборот. В результате реформы платежи государственных крестьян Восточной Грузии (без земского сбора) возросли на 76,4%.

Большим недостатком новой податной системы было игнорирование в сущности экономической возможности плательщика при исчислении налогов. Реформа была проведена без должного изучения экономического положения жителей. При проведении реформы был нарушен один из важных принципов, согласно которому «мера податей должна быть основана на точном вычислении чистого дохода, полученного земледельцем от предоставленных ему выгод»[14].

Грузинские крестьяне положительно встретили реформу, но они не прекращали борьбы против ее уродливых черт, энергично выступая против высоких норм податей, против исчисления их без учета экономических возможностей плательщиков и т. д.

Несмотря на то, что реформа страдала многими существенными недостатками, она все же заслуживает положительной оценки. Введение денежной податной системы, обусловленной развитием товарного производства, городов и городской жизни, способствовало экономическому прогрессу страны. Широкие массы крестьян, которые отныне рассчитывались с казной монетой, вынуждены были чаще обращаться к рынку и производить больше товарной продукции. Широкое вовлечение сельских жителей в торгово-коммерческую деятельность представляло собой важное явление, способствовавшее разложению натурального хозяйства, процессу классовой дифференциации крестьян и вообще расшатыванию основ феодально--крепостнического строя.

 


[1] Антелава И. Г. Государственные крестьяне в XIX веке, т. I. Тбилиси, 1969, с. 210, 213, 240—243.

[2] ЦГИАГ, ф. 16, д, 8326, л. 1—2.

[3] Антелава И. Г., Государственные крестьяне..., т. I, с. 231—232.

[4] ЦГИАГ, ф. 13, д. 53, л. 36.

[5] ЦГИАГ, ф., 239, д. 814, л. 11—14.

[6] Антелава И. Г. Указ. соч., т. I, с. 271—281; ЦГИАГ, ф. 4, д. 126, л. 10. В зависимости от местности размер сакомло колебался от 7,5 до 10 десятин.

 

[7] ЦГИАГ, ф. 2, оп. I, д. 969, л. 49—58.

[8] ЦГВИАМ, ф. ВУА, д. 18480.

[9] ОРВЗК, II, с. 276; ВПСЗРИ, в. XXII, №21601.

[10] ЦГВИАМ, ф. ВУА, д. 18481, л. 38.

[11] Какабадзе С. Н.* Имеретинские документы о тарханстве. — ИВ, т. V, с. 167.

[12] Антелава И. Г. Указ. соч., т. I, с. 306.

[13] Антелава И. Г. Государственные крестьяне..., т. I, с. 428.

[14] ЦГИА СССР, ф. 1268, оп. I, д. 268, л. 310-319.


§ 2. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПОМЕЩИЧЬИХ КРЕСТЬЯН

 

Экономическое положение помещичьих крестьян было хуже, чем государственных. Оно обуславливалось, прежде всего, недостатком земли, малоземельем. В Кутаисской губернии (без Абхазии, Сванети и Мегрелии) накануне отмены крепостного права среднеподымный надел земли частновладельческих крестьян колебался от 1,5 до 2 десятин[1].

Несколько лучше были обеспечены землей крестьяне Восточной Грузии, но и они находились не в завидном положении. И здесь абсолютное большинство трудового населения переживало острое малоземелье. Для того чтобы поддержать свое существование, крестьянам приходилось арендовать земли на тяжелых условиях, идти на заработки и искать другие пути, что было связано с большими материальными и физическими жертвами.

Незавидные условия жизни помещичьих крестьян обуславливались не только малоземельем, но и тяжестью повинностей, которая в связи с развитием товарно-денежных отношений имела постоянную тенденцию к возрастанию[2]. Главное зло заключалось не во множестве этих повинностей, а в их неопределенности: «во всех нужных случаях помещики употребляли их по своей воле»[3].

Повинности были трех родов: издольные, продуктовые и денежные, соответствующие отработочной, продуктовой и денежной рентам. Ведущей являлась вторая форма ренты. Что же касается денежной, то ее значение стало особенно возрастать с 30-х гг. XIX в., в результате сдвигов, имевших место в социально-экономической жизни страны.

В чем состояла сущность издольной системы? «Повинности издольные (бегара), — читаем в одной докладной записке того времени, — заключаются в том, что крестьяне обязаны пахать для помещика землю, засевать, поливать и вносить удобрения, убирать хлеб, возить на гумно, обмолачивать, веять; обрабатывать и огораживать сады, косить сено, доставлять дрова и лес и работать при постройках, перевозке тяжестей и пр. Все эти работы отправляются без определенного числа рабочих дней, по мере хозяйственных нужд помещика и... средств самих крестьян»[4].

Среди повинностей продуктами хозяйства главную статью составляли гала и кулухи. Гала взималась с посевов, произведенных крестьянами на помещичьих землях. Размер и характер ее взимания не везде были одинаковы, в некоторых местах размер галы определялся по качеству обрабатываемой земли из расчета от одной коди до двух с каждого однодневного пахания (0,39—0,5 га). В иных же случаях эта повинность взималась в размере от 1/7 до 1/3 части урожая[5].

Кулухи — винная подать. Ее отбывали крестьяне за виноградные сады на собственной или помещичьей земле. Размер колебался от 1/7 до 1/4 части полученного вина. К числу продуктовой ренты относилась также обязанность крепостных приносить помещикам в праздничные дни разные продукты и угощать их при посещении ими крестьянских дымов[6].

Денежные повинности составляли: а) гацера — раскладочный сбор, производимый обыкновенно в особых случаях в жизни помещика (свадьба, отправление в поход, похороны), а нередко и без этих случаев; точно установленных норм этих сборов не было, б) саквриво — подать при выходе замуж крестьянской вдовы в сумме 15 руб., в) сачекме — плата при выходе замуж крепостной девушки. Размер ее определялся материальным состоянием жениха. К этому же разряду повинностей относилась и гасамкрело, которая бралась крепостником при разделе имущества подвластных в размере десятой части его стоимости. Крестьяне Восточной Грузии отбывали своим помещикам 38 разных видов повинностей, не считая многих других, т. н. неписанных повинностей[7].

Положение помещичьих крестьян Кутаисской губернии было еще хуже. Малоземелье, характерное для всей Имерети и Рачи, а также сравнительная многочисленность духовных и светских феодалов придавали крепостному праву здесь особо тяжелый характер. Если в Восточной Грузии накануне реформы 1864 г. одну помещичью семью содержали в среднем 9,3 крестьянских двора, то в Имерети — шесть.

В 1828—1843 гг. в Имерети плательщики были разбиты на четыре группы, отличавшиеся друг от друга, как по своему экономическому положению, так и по размерам отбываемых повинностей. Каждый крестьянин первой группы ежегодно отдавал помещику: 80 кувшинов вина, 10 код пшеницы, 8 кур, корову в случае свадьбы в доме владельца, 4 рубля деньгами. Сверх того, он обязан был угостить своего барина и его свата при посещении крестьянского дома и отработать в неделю три дня с парой быков в пользу помещика. Даже крестьяне третьей группы, отличавшиеся своей несостоятельностью, были обложены с нарушением всяких «норм» — 10 кок вина, 4 коди зерна, шестая часть коровы, еженедельная «работа с быками», деньги на рождество и пасху и т. д. Не были освобождены от обложения и крестьяне четвертой группы, стоявшие на самой низкой ступени экономического положения[8]. Сверх перечисленных повинностей крепостные всех четырех групп обязаны были помочь помещику деньгами при покупке им крепостных и имений.

Если все эти повинности перевести на деньги, то получим солидную сумму, совершенно не соответствующую экономической возможности крестьян. 26 крестьянских дымов сел. Бостано (Имерети), имевших всего около 40 десятин земли, т. е. менее 1,5 десятин в среднем на дым, ежегодно платили помещику (в переводе на деньги) 1005 руб. 90 коп., что в расчете на дым составит более 38 руб., или примерно стоимость 8 баранов. Еще тяжелее было бремя крестьян князей Цулукидзе (с. Терджола). Они в 50-х гг. XIX в. отбывали своим помещикам повинности всех трех видов, которые в переводе на деньги составляли в среднем 57 руб. 20 коп. на дым и 8 руб. 77 коп. — на душу[9].

Если ко всему смазанному добавить, что помещичьи крестьяне Западной Грузии, так же как и Восточной, были обременены государственной подымной податью, земским сбором и многочисленными натуральными налогами, возлагаемыми на них государством[10], то картина будет полной во всех отношениях.

Фактором, ухудшившим экономическое положение помещичьих крестьян Грузии, был ничем не ограниченный произвол их владельцев. Помещики, исходя из законов царя Вахтанга VI, имуществом подвластных распоряжались почти так же, как своей собственностью. Они нередко отнимали у них все нажитое, оставляя их без средств к жизни. Владельцы раздаривали, закладывали и продавали своих крестьян с имуществом как обыкновенную вещь. В 1819 г. «Сакартвелос газети» («Газета Грузии») объявляла, что «житель Горийского уезда, села Даври, крепостной Бардзима Мачабелова Датуа Квангорадзе будет продан со своей женой, сыном, дочерьми, племянником Нонией и с виноградным садом за долг в 123 руб., какую сумму Мачабелов должен дворянке Елизавете Габашвили»[11]. Характерно, что правительство законом, изданным в 1841 г., запретило продажу крепостных. Однако грузинское дворянство запротестовало против этого и добилось его отмены[12]. Так что продажа крепостных продолжалась и в дальнейшем. Газета «Кавказ», например, в одном из номеров за 1846 г. писала: «За долг Давида Заалова, Бежана Каншиева и Палавандова проданы будут их крестьяне в деревне Дресты, Горийского уезда, одно семейство крестьянина, состоящее из двух мужчин и одной женщины. Еще одно семейство и три виноградника, в удовлетворении Сосиа Сулханишвили и Ованеза Горзашвили... все оценено в 1858 руб.»[13].

В целях устрашения непокорных крестьян, помещики нередко организованно нападали на них, грабили их, захватывали у них землю, сады, отнимали скот, птицу, домашние вещи и т. д. В 1845 г. крестьяне Хидиставского участка Горийского уезда Георгий, Петр и Симон Дурглишвили жаловались Воронцову, что князья Тархановы ограбили их в отместку за то, что они стали отыскивать вольность и добиваться перехода в казенное ведомство. При этом помещики отняли у крестьян 1 корову с телкой, 6 быков, 2 свиней, 2 буйволов, 12 кур, 19 код пшеницы, 5 код ячменя, 12 руб. деньгами и одно ружье[14]. В результате такого самоуправства Тархановых целое семейство было полностью разорено.

 

[1]Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос.., т. I, с. 511 — 512.

[2] Соселия О. Н.* Материалы к истории классовой борьбы в Западной Грузии периода феодализма. Тбилиси, 1960, с, 120—122.

[3] ЦГИАГ, ф. 2, оп. I, д. 1202, л. 9; СХАО, т. I. Тбилиси, 1938, с. 255.

[4] ЦГИАГ, ф. 220, д. 1064, л. 332 об.

[5] Барон Николай. Воспоминания. — Русский  архив, 1892, кн. 2, ч. 5, с. 97.

[6] ЦГИАГ, ф. 220, д. 1064, л. 333—334.

[7] Там же, ф. 2, оп. 1, д. 1202, л. 10—13; СХАО, т. I, с. 255—257.

[8] Соселия О. Н. Из истории Западной Грузии феодального периода Тбилиси, 1966, с. 142—143.

[9] Махарадзе Н. Б. Восстание в Имерети 1819—1890 гг. — МИГК, вып. III, 1842, с. 39; ЦГИАГ, ф. 5, д. 56.

[10] Хачапуридзе Г. В. К истории Грузии первой половины XIXвека. Тбилиси, 1950, с. 144; Антелава И. Г. Государственные крестьяне в первой половине XIX века, с. 91, 429—430.

[11] Махарадзе Ф. И. Грузия в XIX столетии. Тбилиси, 1933, с. 15.

[12] СХАО, т. I, с. XIX.

[13] Кавказ, 1846, 20, 11.

[14] ЦГИАГ, ф. 26, оп. 5, д. 848, л. 3.


§ 3. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ЦЕРКОВНЫХ КРЕСТЬЯН

 

Церковные крестьяне также страдали от феодально-крепостнической эксплуатации, хотя уровень их материальной жизни был несколько выше, чем крепостных частных владельцев. Главной причиной их бедственного состояния было, как и в других случаях, крайнее малоземелье.

В сел. Метехи Горийского уезда в 40-х—50-х гг. XIX веке проживало 78 дымов крестьян, из них 8 дымов казенных, 12 помещичьих и 58 церковных. Значительная их часть вообще не имела пахотной земли, остальные же хоть и имели земли, но они полностью были заняты садами, не возмещавшими издержки хозяйства. Среднеподымное владение там едва достигало 2,5 десятин. Крестьяне (в том числе и церковные) находились в чрезвычайно стесненном положении, и их значительная часть жила в крайней бедности и нужде[1].

Церковное ведомство, заинтересованное (исходя из фискальных соображений) в улучшении экономического положения принадлежавших ему крестьян, ставило вопрос о переселении из селения Метехи людей других разрядов с передачей находившихся в их распоряжении земель церковным крепостным. Но это ходатайство, поддержанное кавказской администрацией, не было претворено в жизнь из-за решительного протеста казенных и помещичьих крестьян, не захотевших оставить обжитые в результате многолетнего труда места.

 В некоторых селах церковные крестьяне были хуже обеспечены землей, чем в Метехи, а в некоторых — лучше. Сравнительно лучше жилось крестьянам, принадлежавшим гелатскому епископу. По данным 1825 г.[2], земельное обеспечение указанных крестьян было не такое плачевное, как, скажем, метехских. Достаточно сказать, что их среднеподымное владение равнялось приблизительно 5 десятинам. За этим средним показателем, однако, скрывается картина крайне неравномерного распределения земли среди них. Их экономическое положение ухудшалось из-за естественного численного роста, а также из-за наступления духовных феодалов, хотя церковные крестьяне по уровню жизни все же опережали помещичьих крестьян.

Ведущей формой ренты церковных крестьян была продуктовая. Что же касается денежной ренты, то ее роль неизменно возрастала. Администрация также способствовала этому процессу, но ей не удалось превратить натуральные церковные подати в денежные. Энергичнее взялась за это дело синодальная контора. В ноябре 1815 г. экзарх Феофилакт докладывал синоду, что «церковные доходы, по соглашению с крестьянами, взамен бывших доселе повинностей натурой, обращены в деньги, коих сбор уже начат и продолжается без сопротивления»[3] .

Денежная рента и после этого не стали господствующей формой среди церковных крестьян, но проведенные в 1818 г. меры все же способствовали дальнейшему развитию товарно-денежных отношений и коммутации, в конечном счете, государственных податей.

Крепостные церковного ведомства отбывали повинности не только своим владельцам, но и государству. Они, подобно казенным и помещичьим крестьянам, до реформы 1843 — 1845 гг., отдавали государству 3 коди зерна (с каждого дыма), а после вносили в казну подымную подать и земский сбор деньгами. По имеющимся данным 5516 дымов церковных крестьян, проживавших в Тифлисском, Горийском и Телавском уездах, а также в Ксанском участке, платили ежегодно 25 851 руб.[4], что в расчете на дым составляет 5 руб. 70 коп. К этой сумме надо добавить стоимость многочисленных натуральных повинностей (ремонт дорог и др.), и тогда картина податного бремени крепостных церковного ведомства будет более ясной.

С ноября 1852 г. церковные имения и крестьяне Тифлисской губернии перешли в казенное ведомство.

 


[1] Там же, ф. 4, оп. 2, д. 177, л. 3—4.

[2] См. документы, опубликованные С. Н. Какабадзе. — ИВ, IV. Тбилиси, 1929, с. 76—95.

[3] ЦГИА СССР, ф. 796, оп. 99, д. 1065, л. I; цитировано по: Панцхава А. Я. К вопросу о развитии аграрных отношений в дореформенной Восточной Грузии. М., 1957, с. 230.

[4] ЦГИАГ, ф. 16, д. 7481, л. 53.


§ 4. ХАРАКТЕРИСТИКА ОБЩЕГО ПОЛОЖЕНИЯ КРЕСТЬЯН

РАЗЛИЧНЫХ РАЗРЯДОВ

 

Ни один разряд сельского трудового населения, за исключением разве небольшой прослойки, не имел обеспеченной жизни. Абсолютное большинство жителей, испытывавших острое малоземелье, вынуждено было «10 и 15 лет сряду»[1] обрабатывать истощенные участки. «Земли, удобной для хлебопашества, весьма мало, и поэтому жители распахивают каждый год одни и те же пашни», — писал в 1843 г. начальник Тифлисского уезда[2]. Более или менее одинаковая картина наблюдалась и в других районах Грузии.

Это, наряду с другими неблагоприятными обстоятельствами, обусловило низкую урожайность сельскохозяйственных культур. Так, в 1857 г. урожай озимого хлеба составил: в Осети — сам-четыре, а в Тушети, Пшав-Хевсурети — сам-три[3].

Экономическое положение крестьян в значительной мере определялось степенью обеспеченности их скотом. Оно имело огромное значение не только в животноводческих, но и в земледельческих районах. Скотоводство и хлебопашество, говоря словами документа, «суть неразлучные отрасли сельского хозяйства. Если одна страдает, то другая не может процветать». Между тем крестьяне Грузии испытывали в нем большой недостаток. В 1845 г. в Кутаисском, Горийском, Сигнахском и в некоторых других уездах ведение хлебопашества было затруднено не только отсутствием достаточного количества удобной земли, но и недостатком рабочего скота[4].

Необеспеченность землей и домашними животными, в том числе рабочим скотом, примитивность сельскохозяйственной техники и агрономических приемов — вот те главные причины, которые, наряду с другими неблагоприятными обстоятельствами, обусловливали малопродуктивность и дефицитность крестьянского хозяйства, и нищету подавляющего большинства сельских тружеников.

Весьма скудной и однообразной была пища широких крестьянских масс. Даже официальные представители власти вынуждены были признать, что в ряде случаев продуктов, добываемых непосредственными производителями, хватало им только на полгода, а иногда и того меньше[5]. Совершенно невыносимыми были жилищные условия крестьян. «При чрезвычайном изобилии лесов и других материалов, — писал один из наблюдателей 30-х гг. XIX в., — жилища их [жителей Кахети] похожи более на погреба или на сараи... В домах нет полов, ни труб, ни окон, ни потолков»[6]. Меблировка была крайне жалкой, а в ряде случаев она вовсе отсутствовала. По уверению Гакстгаузена, у мегрельской, как и у гурийской бедноты, не было вообще никакой мебели, даже таких необходимых в домашнем быту предметов, как столы, стулья и т. д.[7] Член комиссии сенатора Гана Вронченко, обозревавший в 1837 г. Озургетский уезд, также отметил ничтожность домашней утвари у гурийских крестьян[8].

Было бы, однако, ошибкой думать, что все крестьянские дома были убогими. Зажиточные крестьяне, имевшие сравнительно большие возможности, не довольствовались, разумеется, землянками и журлучными помещениями. Они строили себе просторные деревянные и каменные жилища, отличавшиеся от обычных как своей прочностью, так и удобством. Так, многие жители селений Кварели, Энисели, Патардзеули и др. имели, по словам наблюдателя 80-х гг. XIX в., «порядочные дома, с окнами и каминами, построенные из булыжника на извести»[9].

Исключительно плохо было поставлено медицинское обслуживание населения. Не было в достаточном количестве ни больниц, ни врачей, ни аптек. «Для подаяния медицинских пособий, — читаем в отчете наместника за 1857—1859 гг., — во всех уездах и округах и в некоторых более значительных городах положены по штатам медики. К сожалению, на Кавказе постоянно чувствуется недостаток врачей для замещения штатных должностей»[10]. По данным конца 50-х гг. XIX в., на Кавказе в целом существовало, оказывается, всего только 5 казенных аптек, из коих две запасных (в Ставрополе и Тифлисе) «для снабжения медикаментами войск и госпиталей» и три рецептурных — в Пятигорске, Тбилиси и Эривани. Количество же так называемых вольных аптек не превышало 10, из коих две функционировали в столице Грузии. Эти аптечные заведения, признанные даже Барятинским значительными, не могли, разумеется, даже минимально обеспечить потребность населения.

Угнетала народные массы неграмотность, носившая сплошной характер. Это обуславливалось, помимо других причин, крайней ограниченностью школьной сети.

В 30-х гг. прошлого столетия в селениях Тифлисского уезда не было ни одного учебного заведения, где могли бы заниматься дети непривилегированных сословий[11]. Неграмотному крестьянину приходилось тратить немало денег на написание жалоб. В этом документе прямо сказано, что «сочинение жалоб, которые отыскивающий волю подает обыкновенно почти всем властям, обходится ему весьма дорого — ценою своего достатка»[12].

Итак, все разряды мелких производителей жили и трудилась в тяжелых условиях. Однако между ними не было все же полного тождества — государственные, помещичьи и церковные крестьяне находились не в одинаковом экономическом положении. Лучше других жилось казенным крестьянам; за ними следовали церковные и частновладельческие крепостные. В отчете грузино-имеретинского губернатора за 1845 г. недвумыслено сказано, что «наиболее достаточными считаются казенные, затем... церковные, а потом уже помещичьи крестьяне. В таком же духе писал и князь Гагарин. «В уездах... Кутаисском, Шорапанском, Рачинском и Озургетском, -- доносил он в 1851 .г., — состоят крестьяне казенные, церковные и помещичьи... Последние, т. е. помещичьи крестьяне, беднее, казенные же гораздо состоятельнее и более имеют средств на обзаведение сельского хозяйства, несмотря на недостаток земель»[13] .

Чем же все-таки было лучше положение государственных крестьян? Прежде всего в земельном отношении. Правда, земли, находившиеся в их владении, были слишком малочисленными, но они все же несколько превосходили размер участков, имевшихся у крестьян других разрядов. Средний подымный надел гурийских крепостных, принадлежавших  князьям и дворянам, не превышал в 40-х—50-х гг. прошлого столетия 1,3 десятин, среднеподымное владение же помещичьих крестьян дореволюционной Кутаисской губернии колебалось от полутора до двух десятин[14].

Лучшее положение было у государственных крестьян и в отношении податей и повинностей. Стоимость одних только личных повинностей помещичьих крепостных в 6 с лишним раз превосходила даже самые высшие оклады податей и земского сбора, установленные в 1843—1845 гг. для казенных крестьян Грузии. Если ко всему этому прибавить сумму податей, отбываемых в пользу казны крепостными частных владельцев, а также натуральные повинности, выполняемые ими по требованию начальства, то чрезмерная обременительность по их сравнению с государственными поселениями станет еще более очевидной.

Казенные крестьяне находились и в несколько лучшем юридическом положении, хотя они, как и крестьяне других разрядов, были, в сущности, крепостными[15], но крепостными с более широкими правами. Им были предоставлены сравнительно большие возможности для развертывания торгово-коммерческой и промышленной деятельности.

Словом, все разряды сельского трудового населения жили и работали в тяжелых условиях, но положение их все же было различным. Лучше всех жили государственные поселяне, затем церковные и хуже всех—помещичьи крестьяне.

 


[1] ЦГИА СССР, ф. ВУА, д. 18481, л. 89.

[2] ЦГИАГ, ф. 16, д. 6244, л. 88.

[3] См.: ДИГ. Серия II, т. I, ч. I. Тбилиси, 1954.

[4] ЦГИАГ, ф. 4, оп. 8, д. 450, л. 262; оп. 7, д. 768, л. 31.

[5] Там же, ф. 25, оп. 6, д. 173; ОРВЗК, ч. I, с. 191.

[6] СХАО, т. I, с. 3.

[7] Там же, с. 3, 13.

[8] ЦГИА СССР, ф. 1268, оп. д. 45, л. 201—202.

[9] ОРВЗК, ч. I, с. 372.  

[10] АКАК т. XII, ч. II, с. 1324.

[11] Тавзишвили Г. Я. История народного образования и педагогической мысли в Грузии. Тбилиси, 1948, III, с. 109.

[12] ЦГИАГ, ф. 220, д. 1064, л. 22.

[13] ЦГИАГ, ф. 4, оп. 7. д. 766, л. 34; оп. 8, д. 211, л. 34, 73.

[14] Хачапуридзе Г. В.* Гурийское восстание 1841 г. Тбилиси, с. 21; АвалианиС. Л. Крестьянский вопрос..., т. I, с. 511, 512.

[15] Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. XII, с. 91.



§ 5. БОРЬБА КРЕСТЬЯН ПРОТИВ СОЦИАЛЬНОГО И КОЛОНИАЛЬНОГО

 ГНЕТА

 

Заметное развитие товарно-денежных отношений в 30-х— 50-х гг. XIX в. накладывало свой отпечаток на всю социально-экономическую жизнь страны. Оно оказывало свое влияние и на классовую борьбу, придавая ей более упорный и острый характер. Подтачивая основы феодально-крепостнических порядков, товарно-денежные отношения вместе с тем усиливали степень социальной эксплуатации, усугубляли земельный голод широких масс трудящихся, увеличивали податное бремя и в целом вызывали ухудшение экономического положения населения. «Новые нужды, — докладывал сенатор Ган в 1838 г. высшей власти, — распространяемые в сем крае по сближению его с Европой, к удовлетворению коих недостаточны прежние средства..., повели дворян к требованиям от крестьян повинностей, превосходящих прежнюю меру. На сем пути противозаконных взысканий помещики уже не знают границ и часто отнимают у крестьян собственность движимую и недвижимую и даже детей»[1].

Крестьяне протестом отвечали на все это. Они выражали его в различных формах, среди которых важное место занимала борьба частновладельческих крепостных за переход в разряд государственных крестьян. Это, конечно, не освобождало их от феодально-крепостнической эксплуатации, но все же несколько облегчало положение и поэтому частновладельческие крестьяне всячески старались доказать незаконность помещичьего владения и перейти в казенное ведомство.

«Присутственные места, -- писал барон Розен министру юстиции в октябре 1833 т., — в настоящее время, можно сказать, наводнены делами ищущих вольности, которые количеством, запутанностью и продолжительным производством слишком много обременяют оные, и если не положить конец искам сего рода, то на будущее время они более умножатся»[2]. Исполнительная экспедиция Верховного Грузинского правительства на своем заседании от 27 июня 1831 г. отметила факт получения массы жалоб помещиков «о неповиновении крестьян и о начатии исков целыми селениями». Князъ Элизбар Эристави, привлеченный к следствию по делу заговора грузинских дворян в своем показании, между прочим, сказал: «Целые селения восстают против помещиков, и одна, деревня в Горийском уезде называет себя казенной»[3]. Грузинское дворянство в своей просьбе, поданной в 1842 г. военному министру, тоже писало об усилении стремлений среди помещичьих крестьян к отысканию свободы, о начале ими исков целыми уже селениями[4].

По неполным данным, в 1843—1846 гг. крестьянами Восточной Грузии было возбуждено 771 дело об отыскивании вольности, т. е. в среднем 193 дела в год. Среди возбужденных дел значительное большинство касается крестьян, добивавшихся перехода от частных владельцев в казенное ведомство. За тот же период зарегистрировано 133 случая явного неповиновения крестьян помещикам.

Стремление к казенному ведомству и факты неповиновения помещикам, протесты против феодально-крепостнической эксплуатации имели значительный масштаб и в Западной Грузии. «Из доклада управляющего Имерети, — писал в 1835 г. барон Розен князю Григорию Церетели, — я узнал, что во всех без исключения имениях князей Церетели происходят беспорядки, вследствие неповиновения крестьян своим владельцам»[5].

В 1850 г. в Кутаисское губернское правление поступило 311 письменных жалоб, в 1852 г. — 359, в 1854 г. — 315, в 1856 г. — 800 и в 1857 г. — 980 жалоб. Число жалоб, подаваемых крестьянами непосредственно в уездное управление, составило в одном только 1857 г. — 2232.

Наряду с этими формами классовой борьбы, сельское трудовое население Грузии, угнетаемое феодалами-крепостниками и царскими чиновниками, прибегало и к вооруженному выступлению. Одно из таких выступлений произошло в Осети в 1830 г. Кавказская администрация, не добившаяся утихомирения повстанцев мирным путем, послала туда воинские части во главе с генералом Рененкампфом. Ему было приказано истребить всех непокорных. Более того, начальнику карательной экспедиции предписывалось предать огню дома всех тех, кто упорствовал и не соглашался сложить оружие[6]. Рененкампф, прибывший в Цхинвали, потребовал незамедлительной капитуляции. В противном случае, писал он, вас уничтожат как непокорных подданных, как нарушителей покоя, идущих на смерть[7].

Однако эта угроза не возымела желаемого влияния. Повстанцы не только не явились к генералу с повинной, но, наоборот, покинув свои жилища, скрылись в горах и. стали готовиться к решающим схваткам. В этих отрядах участвовали и женщины. Кровопролитное столкновение произошло у крепости Кола. Ни бомбардировка крепости, ни неоднократные штурмы ее не привели карателей к успеху. Тогда Рененкампф приказал поджечь крепость, чтобы этим путем заставить ее защитников капитулировать. Но и эта попытка оказалась безуспешной. Почти все повстанцы погибли, но не сдались живыми карателям[8].

В 1841 г. вспыхнуло новое крестьянское восстание. Оно произошло в Гурии, но охватило и несколько имеретинских деревень. Возмущение мирного населения было вызвано все усиливающейся эксплуатацией помещиками своих крепостных, тяжестью казенных податей и повинностей, а также не знавшей предела грубостью гражданских и военных чиновников[9]. Непосредственными причинами, заставившими государственных, помещичьих и церковных крестьян взяться за оружие, было распространение слухов о намерении правительства приступить к рекрутскому набору и введение в Грузии с 1841 г. денежной системы обложения[10]. Восстание, начавшееся 22 мая, скоро охватило всю Гурию. Крестьяне отказались платить казенные подати, мотивируя это чрезмерной обременительностью для них ряда введенных царизмом натуральных повинностей, как, например: вывод людей, снаряжение ароб, содержание в исправности кордонной линии и т. д.[11] Меры внушения не имели успеха. Повстанцы, насчитывавшие в своих рядах 7200 человек, захватили почти все сколько-нибудь важные стратегические пункты. 9 августа при дер. Гогорети они разбили отряд полковника Брусилова, а 10 августа овладели Николаевским постом, разоружив стоявших там казаков.

Участники восстания три раза пытались взять уездный город Озургети, но безуспешно. Положение становилось тревожным. Во всей Гурии, за исключением города Озургети, власть помещиков и чиновников была ликвидирована. В ней расположился «главный штаб» повстанцев, руководивший движением. Правительство мобилизовало значительные силы на разгром мятежников. К началу сентября 1841 г. в Гурию было послано регулярное войско из 2064 человек и дворянское ополчение, насчитывавшее в своих рядах 1750 человек.

В результате совместных действий правительственных войск восстание было подавлено. Крестьян обязали в трехдневный срок ликвидировать податные недоимки и внести повинности за текущий год. Руководители восстания были арестованы, а затем переданы военно-полевому суду. Приговор суда, утвержденный Головиным, был настолько суров, что даже Николай I счел нужным его смягчить[12].

Касаясь главных эпизодов борьбы грузинского народа против социального и колониального гнета, необходимо остановиться на выступлении осетинских крестьян, проживавших в Грузии и подвластных князьям Мачабели. Они с первых же лет установления русского управления в Грузии безуспешно добивались освобождения от помещичьей власти, используя для этого как мирные средства борьбы, так и насильственные. Отношения между сторонами особенно обострились в 40-х—50-х гг. прошлого столетия. «По приезде моем в Закавказский край в 1845 г., — писал Воронцов Чернышеву, — жалобы их [крестьян] возобновились; в ожесточении своем против князей Мачабели они отказывались от платежа всяких повинностей и целыми толпами начали являться ко мне, прося о защите их прав и оказании им правосудия, которого они тщательно домогаются в течение нескольких лет». Крестьяне, в числе около 2000 дворов, упорно добивались избавления от помещичьей зависимости и зачисления их в казенное ведомство. Однако гурийский уездный суд, разбиравший это дело 31 мая 1845 г., отказав в иске просителям, признал их крестьянами кн. Мачабели. Недовольные таким решением, крестьяне продолжали борьбу в виде подачи жалоб, что заставило Воронцова выделить специальную комиссию для изучения конфликта.

Комиссия (за исключением двух членов) нашла определение суда неправильным, «ибо князья Мачабели положительно никаким актом не доказали своих прав на владение осетинами»[13]. Впоследствии дело перешло в Тифлисскую палату гражданского и уголовного суда, а затем, в 1850 г. в правительствующий сенат.

Но пока вопрос рассматривался в сенате, князья Мачабели «дурным обращением своим восстановили против себя крестьян своих, занимавших Джавское и Нарское ущелья и отказались платить им подать». Словом, крестьяне, потеряв надежду на мирное решение вопроса, взялись за оружие. В ответ на требование местного начальства «утихомириться» и собрать с каждого дыма по 1 руб. 50 коп. (серебром) в пользу Мачабели, крестьяне ответили: «Мы готовы собственно правительству платить всякую подать, какую на нас возложат, но не Мачабеловым, которым мы не принадлежали, и принадлежать не намерены». На угрозу, что их силой оружия заставят покориться помещикам, они заявили: «Мы никогда не были в числе непокорных правительству, жили мирно, служили верно и готовы служить постоянно государю императору... платить подать, какую возложит царь, но если думаете силою заставить нас быть подданными князей Мачабеловых, то мы скорее погибнем все до последнего, но рабами Мачабеловых не станем».

Правительство двинуло значительные военные силы на подавление восстания под начальством князя Андроникова. Он неоднократно предлагал повстанцам покориться, но они каждый раз отвечали решительным отказом — крестьяне соглашались сложить оружие лишь при условии, что они «останутся принадлежать казне»[14].

Восстание было подавлено, но оно все же не прошло без последствий. Правительство, встревоженное происшедшим, не могло не посчитаться с желанием крестьян. Оно качало переговоры с князьями Мачабели. В 1851 г. ими занялся сам Воронцов, который убеждал их в необходимости «сделки с казной» для предупреждения беспрестанных... военных действий, для поддержания в их пользу права, действительного по закону, но столь... широкого в исполнении». Помещики Мачабели, не видя другого выхода, согласились уступить крепостных «казне за справедливое возмездие прав их на осетин»[15]. Но тем временем было получено решение правительствующего сената о лишении Мачабели спорных крестьян и зачислении их (около 2 тысяч дворов) в казенное ведомство. Это постановление привело владельцев в ужас. Они умоляли наместника ходатайствовать за них перед высшими властями о пересмотре настоящего определения.

И вот 17 мая 1852 г. Воронцов,  идя навстречу князьям, действительно представил царю всеподданнейшее отношение о пересмотре дела и неоставлении пострадавших без соответствующего вознаграждения. Ходатайство было удовлетворено — князьям Мачабели утвердили ежегодную потомственную пенсию в размере 6000 руб. с оставлением в их распоряжении всей земельной площади, занятой крестьянами[16]. Со своей стороны, крестьяне упорной борьбой с оружием в руках добились избавления от помещичьей власти и перехода в казенное ведомство.

 


[1] ЦГИА СССР, ф. 1268, оп. I (68), д. 70, л. 25.

[2] АКАК, VIII, ч. I, с. 6.

[3] ЦГИАГ, ф. 214, д. 3269, л. 1—6.

[4] ЦГИА, Ленинградский фонд, д. III, л. 696.

[5] Там же, ф. 220, д. 1064, л. 36, ср. л. 23-23 об., л. 53 об.

[6] Соселия О. Н.* Материалы к истории классовой борьбы..., с. 122; ЦГИАГ, ф. 4, оп. 8, д. 211, л. 72; д. 274, л. 150; д. 386, л. 153; д. 450, л. 281; д. 472, л. 28.

[7] АКАК, т. VIII, с. 360; Ванеев 3. Н. Крестьянский вопрос и крестьянское движение в Юго-Осетии в XIX веке. Цхинвали, 1956, с. 189.

[8] Ванеев 3. Н. Крестьянский вопрос..., с. 196; Хачапуридзе Г. В. К истории Грузии первой половины XIX века, с. 218.

[9] Хачапуридзе Г. В.* Гурийское восстание в 1841 году, с. 47—48.

[10] Там же, с. 44—46.

[11] АКАК, т. IX, ч. I, с. 164.

[12] Хачапуридзе Г. В. Гурийское восстание..., с. 79.

[13] СХАО, т. I, с. 307—308.

[14] ЦГИАМ, ф. III, отд. Экспедиция I, д. 153, л. 7—18.

[15] СХАО, т. I, с. 316.

[16] АКАК, т. X, ч. II, с. 879.


§1. КРЫМСКАЯ ВОЙНА

 

В начале 50-х гг. XIX в. Николай I приступил к окончательному решению т. н. «восточного вопроса». К тому времени царизм, подавивший революционные выступления в странах Европы, пользовался некоторым влиянием среди реакционных европейских правительств; на этом основании Николай I решил, что настал наиболее благоприятный момент для осуществления притязаний России на Востоке.

Под предлогом заботы о «святых местах» Николай I направил в Турцию посольство во главе с кн. Меншиковым, которому поручалось склонить Турцию к признанию протектората России над христианским населением Турции, а в случае отказа — вызвать открытый конфликт. Турецкий султан, рассчитывая на помощь со стороны Англии и Франции, отклонил русские предложения и вовлек тем самым в ноябре 1853 г. свою страну в войну против России[1].

К. Маркс и Ф. Энгельс внимательно следили за ходом военных действий во время Крымской кампании. Для них эта война вовсе не была неожиданностью. Задолго до начала войны они предугадали ее неизбежность, указав, что, как только в Европе утихнут революционные движения, Николай I тотчас же сделает попытку разделить наследство одряхлевшей и обессилевшей Турецкой империи.

В результате русско-турецкого конфликта Кавказ, и в частности Грузия, оказались перед непосредственной угрозой турецкого вторжения. Эта опасность была тем более реальной, что во время русско-турецкой войны Кавказский театр военных действий считался второстепенным. Царское правительство не намеревалось посылать туда не только крупные войсковые соединения, но даже и вспомогательные силы. Численность Отдельного Кавказского корпуса была далеко недостаточна, чтобы противостоять превосходившим силам турок. Лишь после настоятельных требований кавказского наместника, графа Воронцова, Николай I разрешил перебросить на Кавказ одну единственную (тринадцатую) дивизию; однако и после прибытия этого подкрепления положение на Кавказе оставалось незавидным. Ни один сектор пограничной линии, растянувшейся на 530 верст, не был гарантирован от вторжения противника, и лишь кое-где имелись незначительные укрепления. В силу отсутствия удобных путей сообщения и из-за сложных естественных и топографических условий об едином фронте военных действий не могло быть и речи. Отряды Отдельного Кавказского корпуса представляли собой самостоятельные единицы, действовавшие в отрыве друг от друга. В подобных условиях сугубо важное значение приобретали действия народного ополчения, т. н. милиции. И действительно, грузинский народ, который принимал самое активное участие в русско-турецких войнах 1806—1812 гг. и 1828 — 1829 гг., борясь за возвращение захваченных Османской империей грузинских земель, и сейчас, напрягая все свои силы, смело включился в решающую борьбу против своего извечного врага.

Положение особенно осложнялось тем, что Грузии к тому же непрестанно угрожала опасность вторжения горцев Северного Кавказа во главе с Шамилем. Местные власти, поэтому были вынуждены держать в резерве значительные части на случай неожиданного вторжения врага с севера.

Все внимание Турции было направлено к Тбилиси, к «этому центру русского господства в Азии»[2], который был расположен на перекрестке важнейших стратегических дорог. Овладение городом Тбилиси означало утверждение турецкого господства в Закавказье. Таким образом, для турок главной целью военных действий на Кавказском театре войны было взятие Тбилиси. Россия, для которой оборона Тбилиси являлась первейшей стратегической необходимостью для удержания в своих руках всего Кавказа, объявила защиту его своей наиболее важной, первостепенной задачей. В свою очередь в обороне Тбилиси исключительная роль принадлежала Александропольской крепости (Ленинакан), которая запирала дорогу, ведущую из Карса в Тбилиси. Такое же значение имел и город Ахалцихе, расположенный на пути следования из Карса в Ардаган через Боржомское ущелье. Учитывая это обстоятельство, местное главное командование сосредоточило основные части регулярных войск и милиции именно в Александрополе, Ахалцихе и Ахалкалаки. В этих наиболее важных стратегических пунктах были сосредоточены до 24 батальонов регулярных войск, 24 казацкие сотни, 60 пушек, 8 милицейских дружин и т. д.; из них на Александропольском направлении было расположено 11 батальонов, 10 эскадронов, 9 казачьих сотен, несколько дружин и сотен местной милиции. Впрочем, враг, шедший из Баязета на Тбилиси, мог ворваться в административный центр всего Кавказа и через Араратскую долину и Ереван. Поэтому для укрепления последнего в Ереване было сосредоточено 4 батальона с 8 пушками, 6 казацких сотен и 14 сотен местной милиции[3].

На крайнем правом фланге Кавказского театра войны для защиты западногрузинских областей — Гурии, Мегрелии и Имерети, или, как тогда их называли в военных реляциях — Пририонского края, стоял т. н. Гурийский отряд в составе восьми батальонов пехоты, двух казацких сотен и 12 пушек. Этим значительным силам противостоял мощный турецкий корпус, угрожавший всей Западной Грузии. Вообще говоря, сосредоточенные на кавказской границе турецкие войска имели явное превосходство над русскими военными силами вооружением. Турецкая артиллерия полностью была английского образца и происхождения, а турецкие солдаты были вооружены нарезным оружием, дальность и точность стрельбы из которого была намного выше кремневых ружей русских солдат.

Военные операции на Кавказе начались еще до объявления русско-турецкой войны. Турция, воспользовавшись тем, что русские силы не были еще сосредоточены на границе, в ночь с 15 на 16 октября неожиданно напала на пограничную заставу в Грузии — Шекветили, где находился немногочисленный русский отряд и народное ополчение гурийцев во главе с кн. Георгием Гуриели. Небольшой гарнизон и народная милиция оказали яростное сопротивление З-тысячному отряду. Неравный бой за Шекветильскую заставу продолжался ночь, и защитники ее не прекращали огня, пока не исчерпали всего своего запаса патронов. Турки жестоко расправились не только с отважными защитниками заставы и ее гарнизоном, но и с мирным населением, в том числе с женщинами и детьми. В этом бою погиб и начальник гурийской милиции Георгий Гуриели.

Одновременно с нападением турок на Гурию произошло и вторжение мюридов Шамиля в Восточную Грузию. Шамиль намеревался в Саингило захватить Закатальскую и Белаканскую крепости. Однако объединенному отряду грузинских и русских бойцов, во главе с генералом Григолом Орбелиани, удалось изгнать врага из Алазанской долины. Диверсия Шамиля не оказала никакого влияния на общий ход военных действий[4].

2 ноября 1853 г. близ г. Александрополя, в деревне Байандуры русские войска имели очередную стычку с турками. На немногочисленный отряд русских в составе всего лишь 7 батальонов, вышедших из Александрополя на разведку, неожиданно напал весь Анатолийский корпус турок. Русский отряд во главе с кн. Ильей Орбелиани геройски оборонялся в течение целого дня, пока к нему под вечер не подоспели вспомогательные войска под командованием генерала Бебутова, заставившего турок отступать за реку Арпачай.

4 ноября 1853 г. была официально объявлена русско-турецкая война.

В начале ноября 1853 г. значительные силы турок двинулись на Ахалцихе. Взятие его открывало для турок путь на Тбилиси через Боржомское ущелье и Сурамские теснины.

Враг со всех сторон окружил Ахалцихскую крепость. Турецкие силы во многом превосходили сосредоточенные в Ахалцихской крепости русские войска. К тому же из Карса, Ардагана и Аджарии к противнику прибывали все новые и новые пополнения. Все это резко ухудшало и без того тяжелое положение защитников грузинской крепости.

12 ноября 1853 г. на помощь осажденным прибыл воинский отряд под командованием генерала И. М. Андроникашвили (Андроников), который возглавил военные действия против турок.

Первая же разведка убедила его в том, что враг занимает весьма сильные позиции, всячески укрепленные батареями и траншеями. Находившийся под началом Андроникашвили ахалцихский отряд состоял из 8000 человек. В их числе были две дружины и сотня грузинской милиции и добровольцев. Число же турецких войск, расположенных у Ахалцихе, достигало 20 000. Сразу же по прибытии в Ахалцихе утром 14 ноября Андроникашвили после артиллерийской подготовки осуществил атаку на позицию турок. Она оказалась столь неожиданной и решительной, что противник дрогнул. К вечеру 14 ноября полностью деморализованная турецкая армия, потерпевшая поражение, бежала в сторону Ардагана. Победителям достались богатые трофеи. Было убито более 1500 турецких солдат, ранено — 2000[5]. В победе, одержанной у г. Ахалцихе, особо отличился горийский отряд местного ополчения.

Тбилиси торжественно чествовал героев Ахалцихского сражения и их легендарного командира генерала И. М. Андроникашвили. У входа в город их встречали конный отряд грузинского дворянства, свита наместника и все население Тбилиси. Сабурталинское поле целиком было занято колясками и полно ликующего народа. Зурначи и исполнители на сазандари с пением сопровождали героя Ахалцихской битвы до самого центра города.

Грузинский народ праздновал первую в этой войне победу над турками. Участники сражения были награждены боевыми орденами и медалями, в том числе до 150 бойцов и командиров грузинской милиции.

Главнокомандующий кавказскими войсками генерал Бебутов двинул свои войска на Карс. 19 ноября 1853 г. неподалеку от Карса, у деревни Башкадикляр произошло сражение между русскими войсками под командованием генерала Бебутова и основными силами турок — Анатолийским корпусом. Несмотря на численное превосходство врага, генерал Бебутов одержал победу. В Башкадиклярском бою особенно отличился кн. Я. Чавчавадзе, воинская доблесть которого, наряду с другими командирами регулярного войска, была отмечена Георгиевским орденом.

Победой у Башкадикляра завершилась кампания 1853 г. Накануне этого сражения, 18 ноября 1853 г. адмирал Нахимов уничтожил почти весь турецкий флот, находившийся в Синопской бухте.

 Одновременно с событиями, сокрушившими врага на центральных направлениях Кавказского театра военных действий, положение на границе, проходившей вдоль грузинских провинций — Гурии, Мегрелии и Имерети — все еще оставалось угрожающим. На границе с Гурией, например, турки усиливали скопление своих войск, численность которых к тому времени уже превышала 30000 человек. Из Гурии и Мегрелии турки намеревались прорваться в Абхазию, чтобы, соединиться здесь с войсками Магомет-Эмина и Шамиля.

Ввиду недостаточности регулярных войск, находившихся в распоряжении командующего Кавказским корпусом, вся тяжесть по обеспечению безопасности Пририонского края легла на местную милицию, грудью вставшую на защиту своей родины.

 Разгром турецкого флота у Синопа серьезно обеспокоил правительства Англии и Франции, усмотревших в этом факте возможность установления господства русских на Черном море Поэтому в январе 1854 г. союзнический флот, под предлогом защиты турецких кораблей, вошел в Черное море. Появление объединенного англо-французского флота в проливах Черного моря, в условиях надвигающейся войны между Россией и союзными державами, в корне меняло положение Кавказа, в частности Грузии, которая вследствие маневров союзнического флота оказалась в сфере непосредственных военных действий. Кавказский наместник граф Воронцов ясно представлял себе всю опасность, которая нависла над Грузией из-за военного преимущества союзнического флота в Черном море.

Нападение на форты и укрепления восточного побережья Черного моря ожидалось с двух сторон: со стороны моря и с суши, где гарнизонам прибрежных крепостей постоянно угрожали черкесы. В случае потери русским флотом господствующего положения на Черном море, из-за непригодности сухопутных дорог, обеспечение гарнизонов береговых укреплений провиантом и боеприпасами становилось невозможным. Гарнизоны обрекались на верную гибель, а Западная Грузия оставалась совершенно незащищенной.

В марте 1854 г. между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой — были прерваны дипломатические отношения. Англия и Франция объявили России войну. Россия попала в тяжелое положение, дальнейший ход войны не предвещал ей ничего хорошего. После того как союзники заняли враждебные позиции, Россия была вынуждена покинуть береговые укрепления восточного побережья Черного моря. Сюда были посланы эскадры под руководством вице-адмирала Серебрякова для вывода гарнизона. Эскадра успешно справилась с этой операцией и спасла от гибели гарнизоны Геленджика, Новороссийска и Анапы.

 При содействии владетеля Абхазии Михаила Шервашидзе был осуществлен вывод остальных войск из Абхазии в Мегрелию.

Вывод войск их фортов восточного побережья Черного моря ставил Западную Грузию в совершенно безнадежное положение, дорога в Мегрелию и Имерети оказалась открытой для нашествия врага. Правда, Гурийский отряд получил пополнение в лице 5 батальонов, выведенных из Абхазии, но это пополнение было ничтожным по сравнению с опасностью, нависшей над Западной Грузией с выводом войск. Во время кампании 1854 г. на Кавказе решающее значение приобретала защита Пририонского края. Необходимо было усиление Гурийского отряда, переброска вспомогательных войск с центральных позиций Кавказа в Западную Грузию. Однако в связи с тем, что к этому времени к Карсу подошел 60-тысячный Анатолийский корпус, выполнение этого мероприятия стало невозможным.

На критическом этапе войны командующим ахалцихско-гурийскими отрядами был назначен генерал Иван Андроникашвили, который энергично приступил к приведению Гурийского отряда в военную готовность. К концу марта 1854 г. в Гурийском отряде насчитывалось 10 батальонов пехоты, 2 сотни конного регулярного войска и до сорока сотен народной милиции. Они были расположены в окрестностях Озургети и по горным кряжам Чохатаури[6]. Нападение врага ожидалось со стороны Батуми и Сухум-Кале. Не была исключена возможность наступления турок из Ардагана и Аджарии на Ахалцихе. Генерал Андроникашвили счел необходимым наладить тесную связь между Гурийским и Ахалцихским отрядами, чтобы они могли в случае нужды срочно прийти друг другу на помощь. С этой целью он приказал привести в порядок абастуманскую дорогу, которая соединяла Имерети с Ахалцихе. Охрана абастуманской дороги была возложена на жителей Кутаиси.

В течение зимы турки вместо разгромленного под Ахалцихе отряда сумели создать новый 34-тысячный корпус во главе с Селим-пашой, которому было поручено вторгнуться в Гурию со стороны Батуми. В то же время 60-тысячный Анатолийский корпус, стоявший в Карсе, угрожал Александрополю. Из Баязета турки двинули в сторону Еревана сильный отряд. Окончательной целью всех этих операций было взятие Тифлиса. Таким образом, отдельный Кавказский корпус был вынужден вести бой в трех направлениях.

Из Батуми турки перешли в Кобулети. Союзнический флот высадил десант в Редут-Кале, Анаклию, Сухуми и другие покинутые русскими войсками укрепления. При таких обстоятельствах генерал Андроникашвили принял решение временно отступить к Риони. Он совершенно справедливо рассудил, что в случае, если русские войска останутся в Озургети, то Селим-паша направится обходными путями в Кутаиси, а если его отряд займет позиции на Риони, то враг будет вынужден остановиться в Озургети. Андроникашвили дислоцировал войска на обоих берегах Риони, у возвышенности Акети. После вывода регулярного войска из Озургети почти половина Гурии оставалась под охраной лишь местной милиции. Мирное население всячески вооружалось, готовясь дать отпор врагу. Гурийское дворянство и крестьяне приносили торжественную клятву бороться до последней капли крови. Гурийская милиция во главе с кн. Малакия Гуриели расположилась в пограничном селе Макванети. Кн. Малакия Гуриели, брат погибшего у форта Шекветили Георгия Гуриели, пользовался в народе большой популярностью и был столь привлекателен, что кавказский наместник Муравьев прозвал его «божественным гурийцем».

Селим-паша, подошедший со своим войском к границам Гурии, долго не решался перейти реку Чолоки. Наконец, до него дошли слухи, намеренно распространенные генералом Иваном Андроникашвили, что якобы русские, напуганные участием в войне Англии и Франции, намерены вывести войска из Гурии, Мегрелии и Имерети и соединиться в окрестностях Тбилиси. Поверив слухам, Селим-паша вторгся в Гурию и занял Озургети. Вслед за турками явились навьюченные товарами подводы английских купцов, старавшихся переманить население на свою сторону. Но гурийцы под предводительством кн. Малакия Гуриели, отряд которого рос с каждым днем, развернули против турок партизанскую войну, причинив врагу значительный ущерб. Охрана границы осуществлялась силами гурийских, мегрельских и имеретинских отрядов милиции. Последняя регулярно доставляла главному командованию сведения о расположении турецких войск. Гурийская милиция оповестила командование о переправе 12-тысячного турецкого отряда через реку Супса в направлении села Нигоити. Отряд, состоял в основном из башибузуков, которым предводительствовал ренегат кн. Гасан-бей Тавдгиридзе.

У села Нигоити дорогу на Кутаиси охранял кн. Николоз Эристави, располагавший двумя батальонами и четырьмя пушками. На помощь кн. Эристави генерал Андроникашвили послал около 12 сотен конной и пешей милиции. 27 мая, на рассвете, у села Нигоити, в ланчхутском лесу Николоз Эристави неожиданно напал на турков. Эристави, зная, что вооруженное кремневыми ружьями русское войско не в силах было противостоять дальнобойным винтовкам врага, предпочел рукопашный бой. Не устояв перед натиском русских солдат и грузинских ополченцев, враг стал отступать. Князь Эристави, преследуя противника по пятам, перекрыл ему путь к отступлению. Однако, увлекшись преследованием турок, кн. Эристави позволил Гасан-бею обойти его отряд с тыла и напасть на лагерь, где оставалась малая часть русских воинов. В этой сложной ситуации, вовремя спохватившись, кн. Эристави осуществил стремительный маневр, в результате которого полностью разгромил отряд Гасан-бея. Пытавшийся спастись бегством Гасан-бей был убит.

После поражения турок у Нигоити генерал Андроникашвили, решив, что настало время сразиться с главным корпусом турок, находившимся в Озургети, направился туда. К этому времени Селим-паша оставил Озургети, переправился через реку Чолоки и расположился лагерем на гурийской границе. В распоряжении Андроникашвили было 11 батальонов пехотного регулярного войска, 4 сотни донских казаков, 6 сотен гурийской пехоты, 6 сотен пехоты и 5 сотен имеретинской конной милиции. Одной из сотен командовал современник царя Имерети Соломона II — 75-летний кн. Кайхосро Микеладзе. Кайхосро славился во всей Имерети своим мужеством и прекрасной внешностью. Он составил сотню исключительно из князей Микеладзе. Один из его современников рассказывает, как, «садясь на коня, Кайхосро объявил торжественно всем, что не слезет с него, пока не прогремит последний выстрел войны, и неприятель не понесет должного наказания[7].

Сверх того, в распоряжении Андроникашвили находилась грузинская конная дружина, которая сформировалась весной 1854 г. и прошла специальную военную подготовку. Дружина состояла из отборных воинов. Возглавлял ее известный своей отвагой кн. Георгий Джандиери. Первая сотня дружины состояла из осетин Горийского уезда, которые, в отличие от других, имели красные флаги и папахи с красным донышком. Их предводителем был князь Мачабели. Вторая сотня состояла из жителей Сигнахского уезда, имевших белые флаги и белые папахи. Ими командовал князь 3ахарий Андроникашвили. Третью сотню представляли жители Телавского уезда, командовал которыми кн. Нико Чавчавадзе. У них были золотистожелтые флаги. Четвертая сотня с голубыми флагами была представлена жителями Тбилисского и Горийского уездов под командованием князя Давида Вахвахишвили. В пятой сотне были тушины и пшавы. Их отличали черные флаги и черные тушинские шапки. Командовал ими известный своей отвагой Элисаберидзе, тело, которого, по сведению современников, было сплошь покрыто рубцами от ран. Шестая сотня выступала с зелеными флагами, в нее входили лишь представители старинных княжеских и дворянских родов Восточной Грузии. Командиром был князь Георгий Эристави. Во главе дружины ехал на белом коне уроженец Бодбисхеви Натрошвили, человек атлетического телосложения. Он нес черное знамя. Грузинская конная дружина уже своим внешним видом производила неотразимое впечатление.

По прибытии в Озургети командующий отрядом Андроникашвили собрал своих генералов на совещание по поводу предстоящего боя. Большинство высказалось за то, чтобы отменить наступление на несколько дней с целью более детально изучить вражеские силы. Несмотря на это, Андроникашвили решил выступить немедленно, чтобы воспользоваться деморализацией турок, вызванной их поражением у села Нигоити. 4 июня 1854 г. на рассвете Гурийский отряд, покинув Озургети, направился к реке Чолоки, где расположился 35-тысячный Батумский корпус под предводительством Селим-паши.

В авангарде шла гурийская милиция во главе с Мачавариани и Тавдгиридзе, которая победила в стычке с передовым отрядом турок, отрезав им путь к отступлению.

Переправившись через реку Чолоки, Гурийский отряд оказался лицом к лицу с врагом. Бой начался артиллерийской перестрелкой. Согласно распоряжению Андроникашвили, в бой должны были вступить 2 колонны под командованием генералов Мейделя и Брунера. Колонна Мейделя немедленно вступила в бой, а колонна Брунера вместе с пешей милицией должна была обойти врага с правого фланга и ударить по нему одновременно с Мейделем. В рукопашном бою генерал Мейдель значительно потеснил турок, и если бы и колонна Брунера одновременно нанесла удар по врагу, то участь боя была бы решена. Но Брунер по непонятным причинам запаздывал. Колонна Мейделя оказалась отрезанной от своих, и исход боя висел на волоске. Осмелевшие турки перешли в наступление. Генерал Андроникашвили навязал им встречный бой, введя в дело кавалерию. Непосредственный участник этого боя, инструктор грузинской дружины Иван Амилахвари рассказывает, что кавалерия, конная милиция Имерети, Грузинская дружина с неудержимой отвагой ринулись на врага. Одновременно донские казаки во главе с полковником Харитоновым и конная имеретинская милиция во главе с кн. Кайхосро Микеладзе, перейдя в решительное наступление, потеснили передовые позиции врага, а Грузинская дружина, обойдя врага с правого фланга, ударила с тыла. Увлекшись наступлением, командиры передовой сотни Грузинской дружины Давид Вахвахишвили и Захарий Андроникашвили врубились с ходу во вражеские ряды, и пали пронзенные турецкими штыками (в этой войне погибли, кроме Давида Вахвахишвили, четверо братьев Вахвахишвили, Давид был пятым). В битве у Чолоки Грузинская дружина потеряла 120 человек, но и врагу причинила большой урон. Так же упорно боролся с врагом казачий полк, командир которого Харитонов пал смертью героя на поле боя. В этой же битве погиб сраженный картечью и доблестный командир имеретинской милиции кн. Кайхосро Микеладзе.

Разгромленные турецкие части укрылись за рекой Легви. Селим-паша с остатками своей свиты бежал в Кобулети. Несмотря на численное превосходство турок (в распоряжении Селим-паши было 25000 воинов), была одержана блестящая победа (у Андроникашвили было всего 10 000 человек). В сражении у Чолоки был почти полностью разгромлен Батумский корпус.

Победа у Чолоки окончательно нарушила план, составленный иностранными генералами, согласно которому турецкое войско, действовавшее в направлении Ахалцихе—Ахалкалаки, должно было соединиться с Батумским корпусом Селим-паши и развернуть комбинированное наступление. По мнению военных специалистов, последняя акция должна была привести к падению «русского владычества в этом крае»[8].

Новую попытку прорваться в Грузию и соединиться с турецкими войсками предпринял Шамиль. В июле 1854 г. Шамиль с 12-тысячным войском ворвался в Кахети, после короткого боя занял село Шильду. Один из его отрядов, разгромив Цинандали, взял в плен женщин и детей. Среди пленных были супруги Давида Чавчавадзе и погибшего в сражении у Башкадикляра ген. Ильи Орбелиани. Опасаясь полного разгрома отряда, Шамиль был вынужден срочно вернуться обратно. Эта диверсия не имела никакого влияния на общий ход военных действий, за исключением того, что направлявшийся было на помощь главному Александропольскому корпусу генерал Андроникашвили был вынужден вернуться в Тбилиси со своими войсками. Для предотвращения возможных набегов со стороны Шамиля, Андроникашвили был назначен командующим отрядом, дислоцированным на Лезгинской кордонной линии.

Победа Гурийского отряда у Чолоки дала возможность войскам, действующим на других участках Кавказского театра военных действий перейти в наступление.

17 июля 1854 г. генерал Врангель напал на турок, расположенных на Чингильской возвышенности, недалеко от Баязета. Двухчасовой кровопролитный бой закончился полной победой русского оружия.

Спустя два дня после разгрома баязетского отряда турок Врангель занял город Баязет. Вскоре последовала самая блестящая победа кампании 1854 г. Командир Александропольского отряда генерал Бебутов получил известие, что стоявший в Карсе 60-тысячный Анатолийский корпус турок, руководимый Мустафой Зориф-пашой, оставил Карс и расположился у села Кюрук-Дара. Бебутов принял решение первым атаковать неприятеля. 24 июля 1854 г. он вступил в бой с противником у села Кюрук-Дар.

Все отчаянные попытки турок использовать свое численное преимущество для поражения русских окончились безрезультатно. Генерал Бебутов буквально разгромил неприятеля. Больной наместник М. С. Воронцов, внимательно следивший за военными действиями на Кавказе, в сентябре 1854 г. писал начальнику главного штаба А. И. Барятинскому: «Слава войскам Кавказа, доставляющим России в течение целого года удовольствие и утешение своею прекрасною выдержкою и блестящими победами. Слава также грузинскому населению и всем грузинским племенам за ту верность и героизм, которые они постоянно выказывают и которые, наконец, оценены всею Россиею»[9].

В июле 1854 г. во главе Гурийского отряда был назначен Генерал Иванэ Багратион-Мухранский, который составил план военных действий на случай высадки вражеского десанта на Черноморском побережье Грузии. В это время на Черном море господствовал союзнический флот, не давая возможности русскому флоту выйти из Севастопольской бухты. Все Черноморское побережье после эвакуации русских гарнизонов оставалось совершенно незащищенным. Ожидалось нападение врага, одновременно или последовательно, со стороны Редут-Кале и Абхазии. Поэтому войско должно было занять удобные стратегические позиции для отпора врагу. Прежде всего, Багратион-Мухранский обратил внимание на Самурзакано, для защиты которого он создал из местных жителей милицию, закрыв все пути, ведущие из других районов Абхазии. Согласно составленному им плану пограничную полосу Мегрелии заняла местная милиция, а регулярные войска расположились в окрестностях г. Зугдиди, с. Хета и Хобского монастыря. Если бы враг напал на Грузию одновременно со стороны Редут-Кале и Ингури, то войско должно было соединиться в Хета. Эта позиция разъединяла вражеское войско, идущее из Редут-Кале и Ингури.

План обороны Гурии был составлен на том же основания. Границу Кобулети и побережье занимала милиция, которая должна была встретить врага непосредственно у границы. Регулярные войска должны были расположиться на горе Акети. Акетские горы простирались между двух дорог, ведущих в Кутаиси (одна — через Ланчхути-Нигоити, другая — через Чохатаури). Местом соединения гурийских и мегрельских отрядов и для расположения общих резервов было назначено село Сорта, находившееся на одинаковом расстоянии от обеих позиций. 6 батальонов пехоты расположились в Мегрелии на позиции Зугдиди-Хета-Хоби. В Гурии на акетских позициях поставили 4 батальона, а 6 батальонов стояли в Сорта в качестве резерва. Главная мысль плана Багратион-Мухранского состояла в том, чтобы избежать встречи с врагом, лишить его возможности решительных действий. Нужно было, во что бы то ни стало выиграть время до прихода из Восточной Грузии необходимого для наступления резерва и вступить в бой с уже частично побитым врагом.

До наступления зимы на границе Гурии-Мегрелии-Имерети диверсионные вылазки турок пресекали народная милиция и партизаны. В течение всей зимы. Турция усиленно готовилась к кампании 1855 г. Все внимание было сосредоточено на укреплении и без того труднодоступной по своему географическому и топографическому расположению Карсской крепости. Под руководством английских специалистов возводились фортификационные укрепления и бастионы, превратившие Карс в грозную цитадель. Расположившейся в Карсе сильной турецкой армией командовал английский генерал Вильямс.

Вместе с тем Турция тщетно старалась уговорить союзников высадить в Западной Грузии сильный десант.

В течение всей зимы турки и русские наблюдали друг за другом и ни одна из сторон не осмеливалась предпринять решительных действий.

Весной 1855 г. пожилого и тяжелобольного кавказского наместника Воронцова сменил генерал Муравьев.

В начале июня Муравьев во главе 25-тысячной армии отправился на взятие Карса. Окружив Карс, он перекрыл все пути между Карсом и Эрзурумом. Осада Карса очень напугала турок, т. к. его захват открывал русским войскам дорогу в Малую Азию и Анатолию. Турция требовала от своих союзников действенной помощи по спасению Карса, но Англия и Франция и не думали бороться за Карс до взятия Севастополя.

В этих условиях турецкое командование приняло решение направить в Грузию экспедиционный корпус. Этим актом оно стремилось принудить Россию к снятию осады Карса. По словам Маркса, это было «единственной стратегической идеей, возникшей в ходе этой войны»[10].

Осуществить это намерение Турция сумела лишь после падения Севастополя. 2 сентября 1855 г. союзники высадили в Батуми 8-тысячное войско. Весь сентябрь длилась эта высадка турецких войск в Батуми, Кулеви и Трапезунде. Главнокомандующий войсками Омер-паша пытался прорваться в сторону Карса, но это был лишь ложный маневр. Омер-паша был не в силах одолеть это расстояние, полное препятствий, и оказать помощь осажденному гарнизону Карса.

Ободряющее известие о действиях Омер-паши и падении Севастополя осажденный гарнизон Карса получил почти одновременно. Муравьев решил опередить приход турецкого вспомогательного корпуса и взять Карсскую крепость. В случае успеха он смог бы направиться в Батуми через Ардаган для разгрома второй турецкой армии. Прежде всего, Муравьев старался рассеять тяжелое впечатление, произведенное в России падением Севастополя. Увлеченный этой идеей, он не внял доводам опытного казачьего генерала Бакланова, доказывавшего, что находящимися в их распоряжении силами невозможно взять Карс. 17 сентября войска начали штурм Карса. Несмотря на невиданную храбрость и самоотверженность русских солдат, офицеров и местных ополченцев, Карс взять не удалось. Под Карсом русские войска понесли большие потери. При штурме было убито и ранено 4 русских генерала, 248 офицеров и 7226 солдат. Наступление 17 сентября хотя и ослабило русскую армию, но не деморализовало ее. Муравьев, несмотря на неудачу, продолжал осаду Карса. Все боеспособные части Кавказской армии были сконцентрированы под Карсом. Что же касается Гурийского отряда, ежеминутно ожидавшего нападения вражеского десанта с гурийско-мегрельской стороны, то осада Карса лишила его всякой надежды на получение подкрепления.

В сентябре-октябре 1855 т. Омер-паша высадил в Абхазии 36-тысячный корпус. Было ясно, что в его намерение входила не помощь осажденному Карсу, а захват если не всей Западной Грузии, то хотя бы Абхазии и Мегрелии.

После высадки Омер-паши в Абхазии со дня на день ждали его нападения на Мегрелию. Командир Гурийского отряда кн. Багратион-Мухранский тщательно готовился к решительному бою, но с его малочисленным отрядом защитить Мегрелию было невозможно.

Гурийский отряд к тому времени состоял из 16 батальонов, из них 5 батальонов необходимы были для обороны Гурии, 4 батальона были направлены для перекрытия путей, ведущих из Кулеви и Анаклии; для защиты Ингурското побережья Мегрелии, где ожидалось нападение турок из Абхазии, оставалось всего 7 батальонов. Вместе с регулярными войсками у Ингури сражалось и народное ополчение Западной Грузии, в количестве приблизительно 5 тысяч человек.

В октябре 1855 г. Омер-паша двинулся из Абхазии в Мегрелию. Обычно к этому времени через реку Ингури почти невозможно было переправиться, а строительство моста затруднялось из-за ее быстрого течения. Но в тот год была затяжная засуха, река высохла настолько, что переправиться через нее не представляло никаких трудностей. Необходимо было укрепить побережье Ингури от Анаклии до Джвари. Но на это не хватало сил. Багратион-Мухранский попытался укрепить несколько наиболее удобных переправ. Лучше всех укрепили Рухскую переправу, которая закрывала путь, ведущий в Зугдиди. Здесь были поставлены 2 батальона с 4 пушками, 3 сотни казаков и 2 конных отряда Мегрельской дружины. Отрядом, стоящим у Рухи, командовал Григол Дадиани. Под Рухи, у Кахатской переправы стоял 1 батальон пехотинцев и лечхумский конный отряд, под командой Константина Дадиани, чуть дальше от Кахати, у т. н. переправы Санарманио — один батальон с двумя пушками. В резерве у этого отряда были две сотни с артиллерийским орудием во главе с полковником Иоселиани. Охраной переправы руководил подполковник Званба (Звакбая). На расстоянии двух верст от Санарманио, у переправы Коки стояли две сотни регулярных пехотных войск и две сотни казаков с двумя орудиями. В лесу, недалеко, находился общий резерв: 2 батальона Куринского и 4 отряда Имеретинской конной милиции. Общее командование войсками и резервом, поставленным у переправ Кахати, Санарманио и Коки, было поручено Дмитрию Шервашидзе.

25 октября 1855 г. состоялся знаменитый Ингурский бой. Омер-паша со своим войском устремился к Рухской переправе, но встретил сильный отпор. Тогда он решил обмануть, противника: оставив у Рухской позиции две пушки, которые постоянно стреляли, сам с основными силами скрыто двинулся вниз и нанес неожиданный удар по переправе Санарманио. Завязался неравный, кровопролитный бой, длившийся почти до вечера. Турки перешли в наступление и в районе Коки. Объединенные русские войска и грузинское ополчение, боясь попасть в окружение, вынуждены были отступить. В битве у переправы Санарманио один за другим погибли Званба и заменившие его полковники Иоселиани, Ивин и Кобелев. Ночью с 25 на 26 октября регулярные войска и милиция отступили, а несколько дней спустя после Ингурского сражения генерал Иванэ Багратион-Мухранский неожиданно оставил Мегрелию и Акетские позиции в Гурии, сосредоточив войска на левом берегу реки Цхенисцкали и села Марани.

После отступления русских войск Мегрелия оказалась оставленной на растерзание войскам Омер-паши. Угроза порабощения нависла над всей Западной Грузией. Однако местное население не примирилось с оккупацией Мегрелии турецкими войсками, начав против врага партизанскую войну.

Омер-паша попытался переманить на свою сторону соправителя малолетнего владетеля Мегрелии кн. Екатерину Дадиани. Он писал Екатерине, что Турция борется против захватнических стремлений России, приглашая ее вместе с малолетним сыном, скрывавшихся в Лечхуми, в селе Мури, — в Зугдиди, объявляя обоих владетелями Мегрелии.

Как видно из письма самого Омер-паши, Екатерина Дадиани ему нужна была для усмирения восставшего населения Мегрелии. Но Екатерина твердо держалась русской ориентации. Письма Омер-паши она пересылала русскому командованию, не удостоив пашу ответом.

Командование регулярными войсками не сумело должным образом оценить борьбу местного населения и не возглавило организацию народного ополчения. Несмотря на это, местное население сыграло большую роль в деле изгнания турок. Их борьбой руководил деверь Екатерины генерал Григол Дадиани. В любых условиях, невзирая на погоду, днем и ночью, мегрельская милиция не давала покоя оккупантам. В Западной Грузии это была пора проливных дождей. Через реки невозможно было переправиться, пути и поля превратились в непроходимые болота. Зато создались наилучшие условия для ведения партизанских действий. Омер-паше не удалось завоевать доверие населения ни посулами, ни взятками, ни внушением. Турки жестоко расправлялись с населением, сжигали их дома и села. Только лишь в Сенаки, Теклати и Зуби было уничтожено 700 домов. В Зугдидском уезде было разорено 22 села.

К этому времени подходила к концу борьба за овладение Карсской крепостью. Осажденные турецкие войска и их командующий Вильямс потеряли надежду на помощь со стороны Омер-паши. Окружавшая их русская армия во главе с генералом Баклановым полностью лишила гарнизон возможности общаться с внешним миром. Иссякли продукты питания, наступил кризис питьевой воды, распространились эпидемические заболевания...

12 ноября 1855 г. начальник Карсского гарнизона Мушир-Васиф-паша и английский генерал Вильямс решили, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и 14 ноября Карсская крепость капитулировала. Взятие Карса ускорило конец Крымской войны. В руках России оказалась хорошо укрепленная, а в стратегическом отношении чрезвычайно важная крепость. Во время предстоящих мирных переговоров русские дипломаты имели возможность в обмен на Карс потребовать освобождения Крыма и Севастополя. Взятие Карса русскими войсками К. Маркс считал поворотным пунктом в ходе Крымской войны. «Без падения Карса не было бы ни пяти пунктов, — писал К. Маркс, — ни конференций, ни Парижского договора, одним словам, не было бы... мира»[11].

После капитуляции Карсского гарнизона Омер-паша распорядился об отступлении экспедиционного корпуса из Мегрелии. Одновременно с отступлением турецких войск народная борьба в Западной Грузии еще более расширилась. Екатерина Дадиани сама присоединялась к народным ополченцам, принимая личное участие в партизанской борьбе. Вскоре в Западную Грузию прибыли дополнительные части русских регулярных войск. Начались активные действия против Омер-паши. Мегрельская милиция боролась на передовых позициях. Турки отступали к морскому побережью, уничтожая по дороге все. Они ограбили и сожгли дворцы мегрельского владетельного князя, вырубили созданный Екатериной Дадиани редкий по своей красоте и ценности парк в Зугдиди.

Мирные переговоры застали войска Омер-паши в Кулеви. Согласно подписанному 18 марта мирному соглашению воюющие стороны должны были вернуть друг другу оккупированные территории. Вместо Карса Россия вернула себе потерянные в Крыму города, часть Мегрелии (окрестности Кулеви) и Абхазии. 27 мая турки оставили Сухуми.

Во время войны Россия избежала опасности потери Грузии. Удержать Грузию и Закавказье она сумела благодаря энергичной поддержке грузинского, азербайджанского и армянского народов. Даже официальные представители царской власти были вынуждены признать заслуги грузинского народа в борьбе против Турции. Кутаисский военный губернатор Колубякин писал, что «война вызвала в полном блеске доблесть здешнего дворянства. В 1854 г. славная кавалерийская атака туземных милиций, решив участь Чолокского сражения, окончила торжество в первую кампанию и обеспечила надолго морское прибрежье Закавказья. В 1855 г. стройное Имеретинское ополчение, одним присутствием своим на Ингуре, угрожая неприятелю беспощадною народною войною, долго удерживало армию Омер-паши от вторжения. Впоследствии ежедневными партизанскими похождениями (в Мингрелию) оно доказывало неослабность в нем энергии и верности. Скажу еще, что Россия обязана здешнему дворянству падением Карса, ибо Имеретия была, так сказать, контрвалационною линиею осаждающего корпуса, и главнокомандующий только в полной надежде на стойкость Имеретии мог — не смущаясь наступлением Омер-паши и неудачею наших генералов — не снимать осады»[12].

Вообще в ходе Крымской войны местные, кавказские ополчения активно содействовали русской армии в ведении боевых операций. Они приняли участие почти во всех сражениях на Кавказском театре войны. В то время как действующая на Кавказе регулярная русская армия составляла не более 50—60 тыс. человек, местное ополчение (грузинских, азербайджанских и армянских народов), насчитывавшее более 25 тыс. человек[13], внесло существенный вклад в дело победы на Кавказе.

 


[1] Подробно о Крымской войне см.: Тарле Е. В. Крымская война, тт. I-II. М., 1950.

[2] Маркс К. Падение Карса. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. II, с. 639.

[3] Бурчуладзе Е.* Крымская война и Грузия. Тбилиси, 1960, с. 211—212.

[4] Думбадзе М. К.* Из истории Восточной Кахети (Саингило). Тбилиси, 1953, с. 222—223.

[5] Бурчуладзе Е.* Крымская война и Грузия, с. 229.

[6] Бурчуладзе Е.* Крымская война и Грузия, с. 276.

[7] Из записок кн. И. Амилахвари. — Кавказский сборник, т. XXVI.

[8] Бурчуладзе Е.* Крымская война и Грузия, с. 311—312.

[9] Зиссерман А. Л. Фельдмаршал Александр Иванович Барятинский. 1815—1879 гг. Т. I. М., 1888, с. 366.

[10] Маркс К. Падение Карса. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. XI, с. 639.

[11] Маркс К. Падение Карса. — Маркс X. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. XI, с. 635.

[12] АКАК, т. XI, с. 712.

[13] Ибрагим-бейли X. М. Кавказцы в Восточной (Крымской) войне 1863—1856 годов в составе русской армии. — Ученые записки Азербайджанского гос. ун-та. Серия истории и философии, 1968, № 4, с. 79.



§ 2. УПРАЗДНЕНИЕ КНЯЖЕСТВ

 

Крымская война сыграла в истории России исключительно важную роль; она вызвала значительные социально-экономические сдвиги и преобразования. Война выявила отсталость крепостнической России и обострила классовую борьбу внутри страны. Чтобы покончить с революционной ситуацией, царское правительство было вынуждено приступить к проведению реформ. «Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьянские «бунты», возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика, Александра II, признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу»[1].

Но прежде чем эти реформы коснулись бы окраин Российской империи, в частности Грузии, царское правительство считало необходимым в первую очередь окончательно присоединить Кавказ и упразднить автономию все еще существовавших княжеств — Мегрелии, Сванети и Абхазии.

Во время Крымской кампании Россия оказалась перед угрозой потери Грузии и всего Кавказа, что еще более усугублялось происходившей в ту пору в северо-западной части Кавказа затянувшейся войной России против горцев, а также и существованием отдельных автономных единиц. После окончания Крымской войны российские власти могли уделить больше внимания завоеванию кавказских горцев и приступить к постепенному осуществлению упразднения автономных единиц. Княжества Западной Грузии сыграли в первой половине XIX в. активную роль в осуществлении колониальной политики царизма, однако, в условиях окончательного политико-экономического освоения Западного Кавказа их существование, по мнению царских властей, было неоправданным.

По окончании войны перед кавказским наместником Барятинским была поставлена задача — завершить политическое покорение Кавказа и его слияние с остальными частями» империи[2].

В течение первой половины XIX в. в борьбе за присоединение западногрузинских княжеств русские власти мастерски использовали существовавшие между ними трения и, возвышая то одно княжество, то другое, домогались тем самым осуществления своих целей.

Особой преданностью русским властям отличались мегрельские владетельные князья — Дадиани, которые во многом способствовали присоединению к России Имеретинского царства и Гурийского княжества, упрочив тем самым «свою власть». В условиях существования в Западной Грузии (а также в горах Западного Кавказа) отдельных политических единиц царизм вовсе не спешил с окончательной инкорпорацией Мегрельского и Абхазского княжеств, считая их владетелей проводниками своих политических стремлений.

В 1834 — 1837 гг. с помощью Дадиани и Шервашидзе (Шарвашидзе) правительство России сумело покорить Цебельду, занимавшую исключительно выгодное географическое положение. Покорив ее, власти получили возможность контролировать действия владетельного князя Абхазии.

Царизм сумел мастерски использовать спор между Мегрелией и Абхазией за обладание Самурзакано и в 1840 г. установил там русское правление. В то же время самодержавие отняло у Дадиани и морское побережье[3]. Все это означало ограничение прав владетельных князей Мегрелии и Абхазии. Окончательное упразднение их автономных прав царизм откладывал на будущее. После же Крымской войны, когда царская власть задалась целью освоить Грузию и все Закавказье в колониально-экономическом отношении и унифицировать там правление, существование отдельных политических единиц мешало проведению в жизнь намеченного царизмом курса, тем более что миссия, возложенная на эти княжества русскими властями, была исчерпана и экономическая основа, необходимая для объединения страны, была подготовлена.

Во время войны владетельная княгиня Екатерина Дадиани оказала правительству России определенную услугу. Она не только не изменила традиционной преданности мегрельских владетельных князей России, отклонив неоднократные предложения турецких завоевателей перейти к ним, но и лично принимала участие в партизанской борьбе, развернувшейся в Мегрелии против вторгшегося в страну Омер-паши. Но в данной ситуации, когда существование княжеств препятствовало осуществлению политико-экономических целей царской России, ее верность не имела никакого значения, и власти только и ждали удобного момента для мирного урегулирования этого вопроса.

Удобный момент представился русскому правительству в лице крестьянского восстания в Мегрелии.

Восстановление разоренной нашествием Омер-паши Мегрелии легло тяжелым бременем на плечи изможденных войной крестьян: они не были в состоянии удовлетворить возросшие потребности владетельного князя и феодалов. Осенью 1856 г. в Мегрелии вспыхнуло восстание крестьян. Екатерина Дадиани обратилась за помощью к русским властям. Екатерина только что вернулась из России, где она присутствовала на коронации Александра П. В Петербурге ее принимали с почестями. Ее сына, малолетнего Нико, возвели в чин флигель-адъютанта, а дочку Саломэ сделали фрейлиной. Владетельная княгиня Мегрелии была уверена, что царские власти помогут ей усмирить восставших крестьян и возвратить спокойствие в княжестве.

Царская администрация не спешила, однако, принимать действенных мер для подавления восстания. Генерал-губернатор Кутаисской губернии А. Гагарин в беседе с кн. Екатериной Дадиани заявил, что русские власти твердо решили упразднить крепостной строй даже в собственной стране и произойдет ли это в Мегрелии в настоящее время или позже не имеет принципиального значения[4].

Генералы Гагарин и Колубякин доказывали, что восстание в Мегрелии явилось следствием «злоупотребления властей», «забвения всяких законных правил», и «единственным выходом из положения» считали осуществление «коренного преобразования управления».

Правительство России допыталось добиться добровольного отречения Екатерины Дадиани от своих прав правительницы и регентши при малолетнем наследнике престола. С этой целью в Мегрелию был командирован русский чиновник флигель-адъютант Чертков, но его миссия не удалась. Екатерина твердо стояла на своем решении — сохранить княжество для своего сына.

Гагарин распределил по уездам Мегрелии русских офицеров якобы для подавления восстания. На офицеров возлагалась обязанность восстановить спокойствие. Они должны были действовать независимо от местных чиновников, дабы, как разъяснял Гагарин, «не сделались офицеры эти безвинным орудием мщения, своекорыстия и пристрастия мингрельских чиновников в отношении к народу». Все это означало не что иное, как постепенное внедрение русского управления.

Вместе с тем Гагарин требовал, чтобы кавказский наместник принял решительные меры. Для восстановления мира в Мегрелии он считал необходимым коренное изменение правления. Насколько эти перемены соответствовали просительным пунктам владетеля Мегрелии, Гагарин считал второстепенным вопросом, так как «всякое время, — писал он, — имеет свои настоятельные потребности, перед которыми исчезают всякие договоры и обещания. Для Мегрелии оно, кажется, настало, и дело идет о благе целого народонаселения...»[5]

Наместник направил в Мегрелию чиновника Дюкруаси якобы для того, чтобы успокоить Екатерину, которая относилась к действиям русских чиновников с явным недоверием. На самом же деле Дюкруаси, наряду с детальным исследованием причин восстания, было дано тайное задание — составить проект нового, «соответствующего требованиям времени», правления[6].

Параллельно с отправкой Дюкруаси в Мегрелию Барятинский извещал императора, что единственной причиной восстания в Мегрелии является негодность местного правления, и просил разрешения действовать сообразно с обстановкой, не считаясь с «просительными пунктами», на основании которых существовала автономия Мегрелии.

Такое разрешение вскоре было получено. Александр II предоставил наместнику полную свободу действий. 31 июня 1857 г. наместник Барятинский распорядился прекратить изучение причин восстания и приступить к непосредственной подготовке проекта об управлении Мегрелией[7].

Не добившись добровольного удаления Екатерины из Мегрелии, русские власти оставили за ней право наследования княжеством. Введение нового правления в Мегрелии объявлялось временным, до совершеннолетия наследника. Под благовидным предлогом необходимости обучения в Петербурге будущего правителя края из Мегрелии была отозвана Екатерина Дадиани.

Рескриптом от 26 сентября 1857 г. «временным правителем» Мегрелии был назначен генерал Колубякин[8]. Фактически это означало упразднение автономии Мегрелии. Царские власти создавали все условия для того, чтобы наследник престола Нико Дадиани отказался от своих прав на княжество после совершеннолетия. И действительно, в 1867 г. 20-летний Нико Дадиани вынужден был отказаться от прав владетельного князя. В Мегрелии было окончательно установлено русское правление.

Параллельно с ликвидацией автономии Мегрельского княжества русское самодержавие принимало определенные меры для упразднения самоуправления и в Сванети.

В 50-х гг. в Сванети разгорелась внутренняя феодальная вражда. Две ветви дома Дадешкелиани боролись между собой за власть, а русское правительство старалось использовать их вражду в своих целях[9].

В конце 50-х гг. значительно укрепил свои позиции представителъ старшей ветви Дадешкелиани — Константин. Его братья — Исмаил и Тенгиз — убили наследника другой ветви Джансуга Дадешкелиани. Константин, присоединив к себе поместья Джансуга Дадешкелиани, приступил к покорению свободных сванских общин, которые русским властям удалось склонить к вступлению в свое подданство еще в 1853 г. Разумеется, такое поведение К. Дадешкелиани Россия сочла опасным для себя. Сванети занимала центральное положение между Карачаем, Цебельдой и Самурзакано, и поэтому необходимо было усилить здесь влияние России для того, чтобы утвердить ее господство на всем Западном Кавказе.

Благодаря своей неприступности Сванети всегда могла стать убежищем для недовольных царизмом элементов. Поэтому стремление какого-либо владетельного князя к укреплению своей мощи и независимости не устраивало царское правительство.

Под видом оказания помощи в восстановлении прав второй ветви Дадешкелиани в июле 1857 г. было предусмотрено ввести войска, в Сванети с четырех сторон (из Мегрелии, Цебельды, Кисловодска и Нальчика). Командование отрядами, собранными в Мегрелии, и ведение переговоров с Дадешкелиани было поручено начальнику штаба Гагарина — полковнику П. Услару. Эта военная экспедиция ставила себе целью также сбор сведений о свободных общинах Сванети, имея целью их упразднение. К. Дадешкелиани, считая нецелесообразным вести борьбу против России, решил помириться с правительством. Он явился к Услару, находившемуся в Верхней Сванети, и сдался ему. Братьев Константина и Александра Дадешкелиани отправили в Тбилиси. Константина, не принимавшего участия в убийстве Джансуга, оправдали, а его младших братьев Тенгиза и Исмаила приговорили к ссылке в одну из отдаленных губерний России.

Барятинский, считавший незаконным стремление обеих ветвей к захвату поместий друг у друга, решил восстановить их права на владение личными поместьями. Для того чтобы прекратить распри между владетелями Сванети, полковнику Услару было поручено составить список владений обоих домов Дадешкелиани и уточнить границы между ними[10].

Хотя официально и было решено вернуть Константину его владения, но власти не доверяли ему и решили до возвращения братьев Тенгиза и Исмаила не выпускать его из Кутаиси. К Константину был приставлен в качестве «опекуна» русский чиновник, который не только издевался над ним, но и отравлял жизнь и без того измученному неопределенностью своего положения К. Дадешкелиани. Тем временем из Сванети вернулся полковник П. Услар. Последний представил кавказскому наместнику записку, в которой доказывал недопустимость возвращения К. Дадешкелиани в Сванети.

До окончательного рассмотрения императором участи кн. К. Дадешкелиани кавказский наместник А. Барятинский распорядился временно сослать его в Ереван. Об этом решении наместника кутаисский генерал-губернатор А. Гагарин объявил кн. К. Дадешкелиани 24 октября 1857 г. К. Дадешкелиани, со своей стороны, попросил разрешения вернуться в Сванети на несколько месяцев, для приведения в порядок своих расстроенных домашних дел, обещая беспрекословно повиноваться распоряжениям наместника. Гагарин, однако, не посчитался с его просьбой, между губернатором и князем произошла ссора, закончившаяся кровавой драмой: К. Дадешкелиани смертельно ранил А. Гагарина, убил чиновников Ильина и Ардишвили, пытавшихся защитить своего начальника, ранил телохранителя губернатора[11].

За этот поступок К. Дадешкелиани был арестован, отдан под суд, по приговору которого вскоре был казнен. Имения Дадешкелиани поступили в казенное ведомство, а члены его семьи, получившие определенную компенсацию, были высланы из Сванети.

В 1859 г. заставили отказаться от прав владетельного князя и представителя второго дома Дадешкелиани — Тенгиза Дадешкелиани. В Сванети было учреждено приставство.

Царская администрация на Кавказе довольно тщательно готовилась к упразднению Абхазского княжества. В годы Кавказской войны Абхазия играла особую роль. Она граничила с владениями черкесов и представляла собой единственную дорогу, по которой западнокавказские горцы могли вторгнуться в Грузию, наоборот, усиление русского влияния в Черкессии могло произойти только посредством Абхазии. В случае потери Абхазии военная граница переместилась бы на реку Ингури, что вызвало бы необходимость возведения дорогостоящей военно-кордонной линии вдоль всего побережья реки.

Михаил Шервашидзе пользовался большим влиянием среди горских племен Западного Кавказа {убыхов, джиков и др.), хорошо был знаком с их обычаями, легко налаживал с ними отношения. Учитывая, что Михаил Шервашидзе — питомец убыхсксго вождя Гаджи-Дагума Барзы — мог оказать значительную помощь в борьбе за покорение народов Западного Кавказа, высшая администрация края проявляла особое внимание в отношении владетельного князя, стараясь сохранить с ним дружественные отношения. Кавказский наместник Михаил Романов считал существование Абхазского княжества по тем временам оправданным. В 1864 г. он писал, что в то время, когда Россия вела ожесточенную борьбу за покорение горцев на территории от Черного до Каспийского моря, она не могла выделить необходимых сил для присоединения и управления Абхазией и довольствовалась поддержкой, оказываемой владетельному князю, чтобы установить порядок и сохранить свое влияние в Абхазии[12]. 25 августа 1859 г. кавказские войска штурмовали последнее укрытие Шамиля Гуниб. Этим актом завершился еще один важный этап в многолетней войне за покорение Северного Кавказа,

В этих условиях Россия получила возможность перебросить наличные силы на борьбу против горцев Западного Кавказа.

В 1863 г. войска покорили Кубань. В марте 1864 г. было сломлено сопротивление убыхов. 21 мая 1864 г. в центре Ахчипсу, в с. Кбаада было торжественно отмечено окончание почти вековой войны за покорение Кавказа[13].

После окончания войны на Кавказе автономия Абхазского княжества была обречена. В марте 1864 г. кавказский наместник писал императору Александру II, что в прежние времена деятельность кн. Михаила Шервашидзе была выгодна России, существование автономной Абхазии имело смысл до присоединения к России восточного побережья Черного моря, тем более, что большая часть наших вооруженных сил была занята в восточной части Закавказья[14]. Сложившаяся на Кавказе новая политическая обстановка требовала, по мнению наместника, упразднения автономной Абхазии.

1 апреля 1864 г. военный министр сообщал Михаилу Шервашидзе о решении императора упразднить Абхазское княжество и учредить там русскую администрацию.

Упразднение Абхазского княжества русское правительство намеревалось осуществить мирным путем. Михаилу Шервашидзе так же, как в свое время Екатерине Дадиани, предложили добровольно отречься от престола. Видя, что сопротивление бесполезно, Михаил Шервашидзе согласился на это предложение правительства при условии, что его не выселят из Абхазии и разрешат там оставаться пожизненно. В июне 1864 г. было объявлено об упразднении Абхазского княжества и учреждении «временного народного правления».

В июле кутаисский генерал-губернатор Святополк-Мирский приехал в Сухуми для осуществления мероприятий, необходимых для учреждения в Абхазии русского правления. Михаил Шервашидзе, вопреки ожиданиям, не только не препятствовал ему ни в чем, но даже сам объявил абхазам об установлении русского правления и сумел провести этот весьма щекотливый акт без каких-либо эксцессов. Несмотря на это, царские власти считали опасным оставлять кн. Шервашидзе в Абхазии, и так как он добровольно не соглашался уехать из страны, то в ноябре 1864 г. больного владетельного князя, предварительно обвинив в «измене», насильно выслали из края сначала в Ставрополь, а затем в Воронеж, где он и скончался в 1866 г.

Упразднение княжеств, несмотря на то, что там устанавливалось царское правление, имело с точки зрения социально-экономического развития страны прогрессивное значение[15]. В 50-е гг. существование отдельных княжеств уже создавало определенные препятствия для дальнейшего развития товарно-денежных отношений. После их упразднения наступал конец феодальной раздробленности, и между отдельными областями Грузии устанавливался тесный союз. Упразднение княжеств совпало с началом проведения буржуазных реформ (крестьянская реформа), положивших начало переходу страны в новую стадию развития капиталистических отношений.

 


[1] Ленин В. И. «Крестьянская реформа» и пролетарско-крестьянская революция. — Полн. собр. соч., т. 20, с. 173.

[2] АКАК, XII, с. 365.

[3] Думбадзе М. К.* Западная Грузия в первой половине XIX в. Тбилиси, 1957, с. 267—269.   

[4] АКАК, т, XII, с. 260—267.

[5] Там же, с. 269—278.

[6] Там же, с. 274—275.

[7] АКАК, т. XII, с. 276—277, 280, 298—299.

[8] Там же, с. 208.

[9] Думбадзе М. К. Западная Грузия в первой половине XIX в., с. 405.  

[10] Чарквиани А. И.* Сванети во второй половине XIX и начале XX века. Тбилиси, 1967.

[11] Бороздин К.* Мегрелия и Сванети. Тбилиси, 1934, с. 292.

[12] Очерки истории Абхазской АССР. т. I. Сухуми, 1960, с. 198.

[13] Думбадзе М. К. Западная Грузия в I половине XIX века, с. 409.

[14] Очерки истории Абхазской АССР, т. I, с. 199.

[15] История Грузии, т. I, 1958, с. 445.



§ /. ОБОСТРЕНИЕ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ НАКАНУНЕ РЕФОРМЫ

 

Крестьянские волнения и восстания против самодержавно-крепостнического режима в Грузии происходили на протяжении всей первой половины XIX в.[1], однако классовая борьба трудящихся против крепостного права особенно разгорелась в середине XIX в.

Развитие товарно-денежных отношений, распространение слухов о решении правительства отменить крепостное право, а также тяжелые последствия Крымской войны резко обострили, как и следовало ожидать, классовую борьбу крепостных крестьян.

Феодалы крайне враждебно встретили решение высшей власти об освобождении крестьян из-под крепостной зависимости и в ответ на это намного усилили эксплуатацию сельского трудового населения. Они хотели воспользоваться оставшимся временем, чтобы «присвоить себе от крестьян как можно больше, так сказать, выжать из них последние соки»[2]. Однако трудовой народ, ободренный предстоящими изменениями, оказывал упорное сопротивление подобным попыткам феодалов, отказывался от уплаты повинностей. Слухи о реформе подлили масло в огонь, еще более усилили движение сельских тружеников.

Одним из факторов, ухудшивших социально-экономическое положение трудового народа, была Крымская война. Помещики, понесшие значительные убытки во время военных действий, старались возместить их за счет крепостных[3].

Непосредственные производители материальных благ защищались, как могли от усилившегося гнета со стороны помещиков, например, подавали жалобы начальству, просили защиты. Число этих жалоб возрастало из года в год. Так, в Кутаисское губернское управление было подано: в 1854 г. — 315, в 1856 г. — 800, а в 1857 г. — 980 жалоб[4]. «Из всех приносимых жалоб, — писал кутаисский генерал-губернатор, — было наиболее о насильных завладениях и... о притеснениях, делаемых ими»[5], т. е. помещиками.

Очень распространенной формой классовой борьбы был отказ от выполнения повинностей. В 1864 г., например, крестьяне Душетского участка Тифлисской губернии отказались от уплаты возложенных на них денежных и натуральных повинностей. То же самое сделали крепостные горийского помещиика Георгия Эристави[6]. Не были аккуратными плательщиками и государственные крестьяне. Коллективно уклонились от повинностей и крестьяне Хертвисского участка Ахалцихского уезда в 1854 г.[7]

Эти формы классовой борьбы, как и другие (террористические акты, бегство, поджоги и т. п.), конечно, имели определенное значение в деле разрушения старого строя, но решающей силой могло быть все же вооруженное выступление сельского трудового народа.

В рассматриваемое время произошло несколько крестьянских выступлений, например, в Юго-Осетии (1850 г.), в Ахалцихском уезде (1854 г.), в Имерети (1857 г.), в Гурии (1862г.), в Мегрелии (в 1863 г.) и в других местах. Наиболее крупным было восстание 1856—1857 гг. в Мегрелии. Как по охвату территории и числу участников, так и по своему ярко выраженному антикрепостническому характеру оно занимает важное место в истории освободительной борьбы грузинского крестьянства. Это был могучий протест крепостного населения, сильно пострадавшего во время вторжения турецких войск в 1655 г. и подвергшегося после их ухода усиленной феодальной эксплуатации со стороны мегрельских князей и дворян.

Движение началось поздней осенью выступлением жителей с. Салхино (ныне Гегечкорский р-н Грузинской ССР), где по распоряжению правительницы Мегрелии Екатерины Дадиани, выехавшей к этому времени в Петербург для участия в торжестве по случаю коронации императора Александра II, должно было закончиться строительство владельческого дворца. Управляющий имениями владетельного князя Давид Чиковани, выполняя распоряжение княгини, погнал крестьян на строительство дворца, не давая при этом никакого вознаграждения и не предоставляя им положенной в таких случаях еды. Более того, он дошел до того, что потребовал от крестьян особую мзду за помол на владетельской мельнице зерна, принесенного ими же для прокормления себя во время строительных работ. В ответ на это крестьяне прекратили работу; Д. Чиковани решил вооруженной силой привести их в покорность, но безуспешно. Рукопашный бой, завязавшийся между отрядом, защищавшим дворец, и крестьянами, закончился победой последних и взятием ими дворца[8].

Вслед за этим поднялись жители районов, расположенных: между реками Хоби и Ингури. Раньше других взялись за оружие крестьяне, проживавшие в селениях Лия и Джвари. Непосредственным поводом для выступления здесь крепостных: людей послужило распоряжение кн. Григория Дадиани об очищении названных селений от обитателей для разведения там княжеского сада и устройства пасеки. Крестьян согнали с насиженных мест без предоставления им новых участков для поселения. Чаша терпения крестьян переполнилась, и началось восстание, во главе которого стал крестьянин Уту Микава. После объединения в мае 1857 г. различных очагов восстания он был избран общим руководителем повстанцев.

Движение распространилось чрезвычайно быстро. Оно вскоре охватило почти всю Мегрелию, собрало под своим знаменем около 20 тыс. человек. Повстанческие отряды действовали успешно. Они заняли много сел (Обуджи, Чиквиджи, Кулискари, Корцхели, Ледгебие, Кирцхи, Хибула и др.), а 12 мая 1857 г. завладели самой резиденцией Мегрельского княжества — г. Зугдиди. В занятых местах крестьяне вводили новые порядки, организовали временное правление, учиняли над своими господами суд и расправу, устанавливали цены на товары и т. д.[9]

Восстание вызвало большую тревогу в кругу всего грузинского дворянства. Особенно внушали им страх мысль о «полном освобождении крестьян из-под помещичьей власти и смелый антикрепостнический лозунг повстанцев о ликвидации системы, «позволявшей одному человеку владеть другим»[10]. Вернувшаяся из Петербурга в апреле 1857 г. правительница Мегрелии кн. Екатерина Дадиани обратилась к населению края с призывом прекратить сопротивление, но, вопреки ее надеждам, он не оказал никакого влияния на повстанцев. Тогда власти прибегли к силе. На подавление движения были двинуты регулярные воинские части во главе с кутаисским военным губернатором.

Встреча усмирителя с повстанцами произошла 20 мая. Здесь крестьянский вождь обратился к генералу с яркой речью, содержавшей изложение причин, вызвавших народное возмущение, а также целей и задач его. «С небольшим год тому назад, — сказал он, — как наша родина была наводнена османским (турецким) войском, неприятель истребил у нас все, что попадало ему под руку. Помощи мы ниоткуда не видели; русское войско от нас ушло, а наши господа, вместо всякой защиты, стали похищать у нас наших детей — мальчиков и девочек и продавать османам. Нечего уж говорить о том, что все плоды наших трудов идут к ним же; крестьянин, по их мнению, ничего не должен иметь, и они вымогают всякое добро его, если не хитростью, то насилием, мы уже к этому привыкли, но и души человеческой они в нас не хотят знать. По их убеждению, мы хуже всякого животного. Понравится барину соседний ястреб, и они выменивают его на крестьянский дым, на борзую или легавую собаку меняют несколько дымов, животные больше ценятся, чем мы». Назвав затем ряд конкретных фактов издевательства над крестьянами, Микава заявил: «Что же нам оставалось делать, как не отражать насилие силой»[11].  

Выслушав жалобы повстанцев, губернатор, имевший сравнительно малочисленный отряд и не желавший рисковать, обещал им помощь и защиту при условии прекращения беспорядков и возвращения всех их по домам. Крестьяне, наивно поверив генеральскому слову, действительно разошлись. Но это не означало ни прекращения восстания, ни капитуляции его вождей.

События, развернувшиеся во второй половине 1857 г., такие, как, например, сентябрьские кровопролитные бои в сел. Джвари и другие, свидетельствовали о твердом намерении мегрельских крестьян добиться, во что бы то ни стало свободы. Во многих схватках с регулярными войсками они проявляли необычайную стойкость, дисциплинированность и волю к победе, что в ряде случаев позволяло им обращать в бегство хорошо вооруженные отряды.

Однако властям, в конце концов, все же удалось подавить восстание, руководители которого были сурово наказаны и затем сосланы на поселение на различные сроки в Архангельскую, Костромскую, Пермскую, Олонецкую и другие губернии России.

Не успели отгреметь последние выстрелы мегрельских повстанцев, как взялись за оружие крестьяне Имерети. Выступление, которое охватило крепостное население Амаглебского и Багдадского участков, началось в ноябре 1857 г. Оно было вызвано феодальной эксплуатацией и произволом привилегированного сословия. «Нельзя описать горе и притеснения, которые испытывали мы от наших помещиков», — писали крестьяне Багдадского участка кутаисской губернской администрации 20 ноября 1857 г.[12] Конкретизируя это общее заявление, крестьяне с возмущением говорили о разорительном характере возложенных на них повинностей, о своем бесправном положении. Крестьяне жаловались, что им приходится давать помещику домашнюю прислугу, содержать его во время частых посещений им отдаленных имений, платить ему увеличенные натуральные и денежные повинности, отбывать барщину, испрашивать его разрешение на выдачу своих дочерей замуж, платя при этом помещику особую плату, и т. д.

Все это крестьяне подтвердили и после подавления восстания, во время следствия. Например, арестованный по делу Джоника Хурцидзе показал: «Притеснения, испытываемые мною и моими братьями от князя Георгия Лордкипанидзе, заключались в следующем: при Паскевиче (в 1829 г.) из Кутаиси в Ахалцихе перевозили провиант, за что господин наш получил 25 рублей, но он их не отдал нам... В 1839 году я находился в милиции (под Сочи) вместо своего господина, а в 1848 году вместе с ним в Самурзакано. И хотя на эти расходы помещик собрал деньги, он мне не дал из них ничего, и я вынужден был жить за свой собственный счет. В сочинском походе я участвовал в четырех сражениях, за что намеревались удостоить меня государевой милости, но зависть и месть со стороны моего барина лишили меня ее. В 1851 г. князь Георгий Лордкипанидзе взял с меня 16 руб., чтобы получить разрешение на свадьбу... В 1853 г. перед самым отправлением в поход помещик отнял у меня один сапалне (10 пудов — И. А.) водки, стоимостью 60 рублей. В 1840 году, в год страшной дороговизны и голода, приехал с семьей в нашу деревню Ухути и... заставил нас, находившихся и без того в крайне затруднительном положении людей, содержать его. У меня в доме живут трое моих дочерей и трое — брата моего, одной из которых уже 30 лет. Все они останутся в старых девах, только потому, что помещик требует огромные деньги за право выйти им замуж»[13].

Сельское трудовое население долго терпело все это, но уже ноябре 1857 г. открыто выразило свой решительный протест. Поводом к выступлению, начавшемуся в селении Дими Багдадского участка, послужило распоряжение помещика Бежана Чхеидзе о переселении его крепостного Квирикадзе в Кулашский участок. Крестьяне с. Дими и близлежащих сел решили сорвать указанное распоряжение. Они договорились коллективно выступить против помещика, не допустить переселения ни в чем неповинного человека, обратив этим внимание администрации на действия помещика и заставить ее ограничить помещичий произвол, поставить его в какие-то рамки. Жители Багдадского участка послали своих представителей к жителям Амаглебского участка с тем, чтобы привлечь их к начавшейся борьбе. Последние горячо отозвались на это и выставили (на первое время) до 400 вооруженных человек. Скоро должны были объединиться оба (Багдадский и Амаглебский) очага восстания и начать совместное наступление на своего классового врага.

Кутаисский уездный начальник, узнав о брожении, немедленно отправился в селение Ухути, где были собраны и укреплены амаглебские крестьяне. Он попытался утихомирить и рассеять сборище людей мирным путем, пообещав им удовлетворить их требования. Но этот прием не дал желаемого результата. Крестьяне твердо ответили представителю администрации, что они разойдутся только в том случае, если будет положен конец помещичьему произволу и если их поставят в относительно нормальные условия жизни и труда.

Видя осложнение на пути усмирения восстания, в дело вмешался кутаисский военный губернатор полковник Иванов. Он с частями регулярных войск и отрядом местных дворян из 300 человек отправился в сел. Ухути. Крестьяне попытались передать ему просительные пункты, губернатор не принял представителя повстанцев. «Крестьянину этому (т. е. парламентеру), — сказано в рапорте губернатора Барятинскому от 55 ноября 1857 г., — я приказал возвратиться и объявить пославшим его, что для разбора жалоб и удовлетворения их есть путь законный, а не крик взволнованной толпы, не просьба с оружием в руках, и что я требую во всем безусловной покорности и, прежде всего, чтобы толпа немедленно разошлась по своим домам, (вернулась) к своим обычным занятиям»[14].

Крестьяне отклонили этот ультиматум и заставили губернатора принять их посланца с просительными пунктами. Он пообещал их удовлетворить, но предварительно потребовал прекращения сопротивления. На обдумывание этого предложения губернатор дал им два часа. Не предвидя успеха в столкновении с регулярным войском, крестьяне уклонились от решительных действий и разошлись. Вслед за этим были приведены в покорность и жители Багдадского участка. Губернская администрация арестовала руководителей и наиболее активных участников волнения, выслав затем некоторых из них во внутренние губернии России на различные сроки.

Однако и такие формы классовой борьбы, как протесты и прошения крестьян, недолго заставили себя ждать. Летом и осенью 1862 г. крестьянские волнения антикрепостнического характера имели место в Горийском уезде и Гурии[15].

«Манифестация в Гурии, — сообщал кутаисский губернатор Главному управлению наместника, — была одной из тех, которые весьма часто заявляются местному начальству помещичьими крестьянами по вопросу о повинностях, отбываемых ими помещикам, с той только разницей, что обыкновенно жалобы на излишние требования повинностей приносились крестьянами порознь; последняя манифестация была заявлена помещичьими крестьянами Озургетского уезда, Гуриантского участка в начале прошлого марта в размере более обширном, и именно в числе до 200 вооруженных человек, но скорое прибытие на место уездного начальника и благоразумное его внушение собравшимся... произвело желаемое действие на составлявших толпу крестьян, которые, с выражением раскаяния в поступке своем, разошлись немедленно по домам и обратились к обычным занятиям своим... Подобное сему крестьяне Ланчхутского участка составили, было сборище... но без оружия, которые, при участии уездного начальника, помирились со своими помещиками в отношении тех повинностей, о коих происходил между ними спор»[16]. Это было в апреле 1862 г.

Второе выступление крестьян произошло в августе того же года. На сей раз вооружились крестьяне помещиков Гуриели и Накашидзе. В движение оказались вовлеченными селения Баяви, Шемокмеди, Гоголети, Лихаури, Гурианта, Макванети, Супса, Кахури, Баилети и др. Одна часть участников восстания укрепилась в ограде Шемокмедского монастыря, а другая — в Гурианта. Власти попытались утихомирить повстанцев мирным словом и с этой целью послали своего представителя в шемокмедский лагерь, что окончилось безуспешно, т. к. участники движения отвергли предложение администрации мирно разойтись и заявили, что «они желают служить одному государю». Стойкость крестьян вынудила власти подтянуть к месту события вооруженные силы и включиться в переговоры, в ходе которых повстанцы изложили причины, выведшие их из повиновения. «Все они, — доносил губернатор исполнявшему должность наместника Кавказа кн. Гр. Орбелиани, — в один голос жаловались (мне) на свое крайне угнетенное положение вследствие претерпеваемых ими угнетений от своих помещиков и что они вынуждены были заявить свое подобное положение в виде восстания для обращения на себя внимания». Представители власти, выслушав жалобы, обещали им содействие, но при условии, что они незамедлительно прекратят сопротивление и разойдутся по домам. Крестьяне уклонились от неравной схватки и действительно разошлись[17].

Спустя некоторое время «порядок» был восстановлен и в районе Гурианта, представлявшем один из очагов второго выступления крестьян.

Третье выступление гурийских крестьян произошло в сентябре—октябре того же 1862 г. Главной движущей силой были крестьяне князей Мачутадзе. Поводом к волнению послужило распоряжение помещиков, запрещавшее крестьянам пользоваться лесом. Последним они пользовались не только для обеспечения себя топливом и строительным материалом, но и пахотной землей. Малоземельные и безземельные сельские труженики расчищали нередко лесной массив и сеяли там кукурузу. Помещики Мачутадзе, желая увеличить свои доходы, запретили крестьянам бесплатно пользоваться лесом, обложив уже обработанные крестьянами участки дополнительной повинностью. Под давлением полиции крестьяне вынуждены были принять эти условия, но потом они решительно отказались от них. Уездная власть неоднократно предупреждала крепостных о необходимости повиновения и точного исполнения помещичьих требований, но цели она не достигла. Попытка усмирения повстанцев закончилась вооруженным столкновением, во время которого было ранено несколько человек как с одной, так и с другой стороны.

Спустя два дня в Нигоити к восставшим отправился озургетский уездный начальник Принцип. Через день, т. е. 13 октября, он послал своего представителя, князя Шервашидзе, к собравшимся на одной поляне крестьянам с тем, чтобы тот еще раз попытался уговорить их разойтись и вернуться к исполнению своих обязанностей. Миссия Шервашидзе не дала желаемых результатов. Такой же безрезультатной оказалась попытка уездного начальника вступить в переговоры с повстанцами. Возмущенный уездный начальник прибег к радикальной мере. Он использовал военную силу и с помощью ее восстановил «порядок».

Не прошло и года после событий в Гурии, как восстали мегрельские крестьяне князей Чиковани. Несмотря на свой изолированный характер (восстанием было охвачено только одно селение Тамакони Сенакского округа), оно все же занимает важное место в истории борьбы народа против крепостного строя.

В 1819 г. владетель Мегрелии Леван Дадиани подарил князю Ростому Чиковани 5 дымов крестьян по фамилии Джанашиа и Пацация. Новый хозяин обложил их повинностями. При наследниках Ростома Чиковани эти и без того тяжелые повинности были значительно увеличены. Помещики аргументировали справедливость своего поступка фактом увеличения числа дымов с 5 до 23, а крестьяне — неполучением дополнительных земельных наделов, несмотря на умножение их числа[18].

Крестьяне отказались отбывать незаконные повинности и одновременно подали соответствующую жалобу представителям власти. Они ставили вопрос не только об уменьшении повинностей, но и об освобождении вообще от крепостной зависимости. Не получив положительного ответа в низших инстанциях, крестьяне обратились к наместнику Кавказа. Но и он не удовлетворил их просьбу. Тогда они приняли решение не платить князьям Чиковани повинностей, не подчиняться им и в случае принуждения оказать вооруженное сопротивление. В дело вмешался начальник Сенакского округа Н. Бороздин, но уговоры оказались тщетными, завязалась схватка крестьян с казаками, в которой было убито трое из 10 карателей.

Эти события встревожили сенакскую окружную и кутаисскую губернскую администрацию. Она послала против повстанцев, насчитывавших уже 150—200 человек, воинский отряд в 400—800 человек, в сопровождении местных дворян. Начальник округа Бороздин, руководивший усмирением повстанцев, потребовал от них немедленно сложить оружие, на что получил решительный отказ. Тогда он 13 мая 1863 г. вступил в Тамакони, население которого, в ожидании страшной развязки, покинуло свои очаги и укрепилось в горах. Село подверглось разорению. Каратели сожгли 29 крестьянских домов и другое имущество. Видя бесперспективность дальнейшей борьбы, крестьяне прекратили сопротивление. Начались репрессии. Было арестовано 30—40 человек, из коих пять умерли в тюрьме до суда, тринадцать человек понесли различные наказания, а остальные были освобождены[19].

После подавления восстания, вконец разоренные тамаконцы не раз ставили вопрос хотя бы о частичном возмещении убытков, но не видно, чтобы кавказская администрация со вниманием отнеслась к данной просьбе. Во всяком случае, на протяжении всего 1864 г. дело дальше бюрократической переписки не пошло.

Аналогичные события развернулись накануне отмены крепостного права и в Абхазии. Там в 1866 г. вспыхнуло крестьянское восстание, которое по своему характеру было антифеодальным и антиколониальным. Начало его ускорили распространившиеся в народе слухи о крепостнической сущности реформы, подготовительная работа к которой уже была начата в Абхазии. Крестьян возмущало, в частности, намерение правительства заставить зависимое население выкупить землю. В июле 1866 г. приступила к работе Сухумская сословно-поземельная комиссия, собиравшая необходимый для реформы материал. Однако предельно раздраженные крестьяне неизменно давали понять прибывшим к ним ее представителям, что они ни на минуту не думают о получении земли и свободы путем выкупа. «Мы не понимаем такого освобождения крестьян,— заявил им представитель крестьян Шамба, — как вы нам объясняете. У нас нет собственных средств выкупиться... Если правительству угодно освободить крестьян, то мы надеемся, что государь будет и к нам милостлив, обратит внимание на нашу бедность, выкупит нас, а наших помещиков не оставит без вознаграждения от себя, а не из нашей собственности»[20].

Получив сведение о безуспешности миссии вышеназванной комиссии, в Бзыбскую Абхазию выехал начальник Сухумского отдела полковник Коньяр. Он выступил на народном собрании в селении Лыхны и потребовал от его участников представления всех необходимых материалов, но тщетно. «Нет, полковник, мы не можем исполнить вашего требования, довольно, сердце наше переполнилось..., мы больше не можем терпеть, оставьте нас в покое». Дальнейшее бестактное и грубое поведение Коньяра ускорило взрыв народного гнева... Люди, выхватившие ружья из чехлов, бросились на полковника и на его свиту. Те пустились бежать и скрылись в лыхнинском дворце бывшего владетеля. Повстанцы двинулись за ними и в ходе жестокой борьбы убили Коньяра, Чертова, Измайлова, а также более 50 казаков[21].

Выступлением лыхнинских крестьян началось большое народное восстание, охватившее почти всю Абхазию и поставившее под ружье до 20 тыс. человек. 26 июля одна часть повстанцев, насчитывавшая в своих рядах 4 тыс. человек, направилась в Сухуми и заняла подступы к нему. 30 июля она штурмовала город, но безуспешно. Во второй половине того же дня в Сухуми прибыли регулярные войска во главе с кутаисским генерал-губернатором Святополк-Мирским. Четырехчасовая схватка закончилась поражением и отступлением крестьян от Сухуми. Не принесли им успеха и дальнейшие неоднократные попытки овладеть городом. И все же народ не прекратил борьбы. В нее включались все новые и новые силы. Встревоженная этим администрация умножила число войск в Абхазии. Они прибывали из Поти, Новороссийска, Севастополя и других мест. К первым числам августа в Сухуми уже было собрано много войск.

Святополк-Мирский категорически потребовал от повстанцев сдать оружие, прекратить сопротивление и разойтись по домам, угрожая, в случае отказа, применить силу. Не предвидя ничего хорошего от неравного боя, крестьяне повиновались.

Военно-полевой суд сурово наказал участников движения — трое из них были публично повешены, а тридцать человек — высланы в отдаленные губернии империи, преимущественно в Сибирь.

Так закончился и этот эпизод народной борьбы за землю и свободу, главной движущей силой которой были крестьяне, хотя вначале в ней участвовали и представители недовольной части дворянства.

Борьбу против существовавшего в то время в Грузии общественно-политического строя вело не только крестьянство, но и городское трудовое население. В 1865 г. оно организовало сравнительно крупное выступление в Тбилиси. В этом движении, известном под названием «выступление амкар», участвовали массы городской бедноты[22], а также представители нарождавшейся местной буржуазии.

Основной причиной восстания было тяжелое экономическое положение городского населения. Это касается, прежде всего, рабочих, абсолютное большинство которых представляли собой временно или постоянно обосновавшиеся в Тбилиси беглые крестьяне. В городе они выполняли всякую физическую работу, а на полученные гроши не только содержали себя и свою семью, но и выплачивали возложенные на них различные подати и повинности. Но заработок был настолько мизерным, что он удовлетворял лишь незначительную часть их потребностей[23].

Не было отрадным и положение мелких ремесленников и питейщиков («медукнэ», или, как их называли, «духанщики»). Правда, условия жизни этих слоев городского населения — «мокалакэ» — были несколько лучше, чем «муша» (т. е. рабочего люда), но существовавший в то время бюрократический режим, разорительная финансовая политика правительства, тяжелые повинности, бесправие и т. д. сильно давили на них, перебрасывая в лагерь оппозиционно настроенных общественных слоев.

Недовольство высказывали и представители тбилисской крупной буржуазии. «Первостатейные граждане» и вообще местные купцы явно неодобрительно относились к росту влияния прибывавших из-за пределов Грузии чужеземных купцов, в чем они усматривали поддержку властей. В качестве примера они ссылались на «избрание» с помощью администрации в 1864 г. городским головой г. Тбилиси некоего Шермазан-Вартанова, который был выходцем из Ирана[24].

Чаша терпения жителей Тбилиси, особенно же их беднейшей части лопнула, когда администрация, с целью покрытия дефицита городского бюджета, не только увеличила размеры уже существующих податей, но и ввела новые, до того вообще никому неизвестные сборы. Тяжесть данного мероприятия легла главным образом на плечи низших слоев общества. Отныне население должно было вносить в казну подати: 1. за торговлю в Тбилиси и его окрестностях различными напитками в размере, превышавшем прежний на 25%, 2. за содержание лошадей — от 5 до 10 рублей, 3. за глину и гажу (песок, смешанный с известью), 4. за строительный материал, сваленный на улицах и площадях города, 5. за внесение граждан в соответствующие книги и т. д.[25]

О степени тяжести проведенных мероприятий можно судить по тому, что благодаря им ежегодные платежи податного сословия города увеличились приблизительно на 60 тыс. руб.[26] Становится понятным, почему жители Тбилиси дружно бойкотировали этот шаг администрации. На собраниях принимались решения не подчиняться правительственному распоряжению и добиться его отмены. Народ поначалу действовал мирно. Он обратился с просьбами к высшей администрации Кавказа и под конец к самому императору, однако безрезультатно[27].


Тогда купцы и ремесленники, собравшиеся 26 июня, единогласно постановили закрыть все торговые точки города. На второй день данное решение было приведено в исполнение. На центральной площади Тбилиси собралась вооруженная камнями и палками толпа народа приблизительно в 10 тыс. человек. Они требовали не только отмены вновь введенных податей, но и выкрикивали антиправительственные лозунги[28].

Людей, вышедших из повиновения, пытались утихомирить мирным словом. К ним, в частности, обратился представитель высшей кавказской администрации кн. Григол Орбелиани. «Дети мои, — сказал он им, — опомнитесь, успокойтесь, закон для всех один. Я, главноуправляющий, и то плачу подать за лошадь»[29]. В ответ на отрицательную реакцию народа генерал прибег к угрозе, вызвав этим свист и нецензурные оскорбления повстанцев. На площади появились жандармы и казаки, попытавшиеся разогнать собравшихся, но получили решительный отпор. Толпа вознамерилась занять дом полицмейстера, что не удалось. Тогда она направилась к дому городского головы Ш. Вартанова и разгромила его. Сам же хозяин, скрывшийся раньше прихода повстанцев, избег неминуемой смерти. Менее удачливым оказался сборщик податей, помощник городского головы Бажбеук-Меликов. Он оказал народу вооруженное сопротивление и одного даже смертельно ранил. Повстанцы ворвались в его дом и всех там перебили. Убили самого Бажбеук-Меликова.

Встревоженные власти решили пойти на некоторые уступки. Чтобы задобрить «перворазрядных граждан» и ликвидировать их оппозицию, они, в частности, отстранили от должности городского головы некоренного тбилисца Шермазан Вартанова и назначили местного человека Абесаломова.

Абесаломов и довольные его назначением купцы вступили, по заданию правительства, в переговоры с повстанцами. Они убеждали их прекратить сопротивление, открыть духаны — магазины — и просить высшую администрацию об отмене вновь введенных податей или, в крайнем случае, о продлении срока их сбора до прибытия из Петербурга наместника Кавказа Михаила Романова. Но этот прием не дал желаемых результатов. Тогда решили применить силу. Вечером 28 июня произошло столкновение между войсками и повстанцами, во время которого было убито и ранено несколько человек. Восстание было подавлено. Высшие судебные инстанции наиболее активных участников восстания приговорили к различным срокам заключения и к ссылке в Сибирь.

Приведенный материал говорит об обострении (выше обычного) классовой борьбы накануне реформы в Грузии 1864— 1871 гг. Крестьянский вопрос обострялся в то время «не по дням, а по часам». К крестьянскому вопросу оказалось прикованным внимание как передовой части грузинского общества, так и кавказской администрации. Последняя была чересчур озадачена. «Религиозно-нравственный упадок туземного населения, — писал в 1863 г. кутаисский генерал-губернатор, — принимает такие размеры, что дальнейшее его развитие невольно заставляет опасаться за будущее вверенного мне края»[30]. И по свидетельству кавказского наместника Михаила Николаевича, отношения между помещиками и крестьянами были настолько натянутыми, что даже малейшее откладывание решения аграрного вопроса он считал нецелесообразным. Вот что читаем в его письме к своему брату, императору Александру II, датированием 1863 г.: «Я, как уже писал тебе, обращу на этот предмет (т. е. крестьянский вопрос) все свое внимание и буду стараться по возможности ускорить решение этого важного вопроса. Решение оного необходимо безотлагательно, ибо отношения крестьян к помещикам весьма натянутые во всем Закавказском крае»[31].

Так возникла в Грузии революционная ситуация, составная часть общероссийской революционной ситуации[32]. Она поставила на повестку дня вопрос об отмене крепостного права. Сохранения отжившей себя социально-экономической системы не хотели не только непосредственные производители материальных благ, но и представители господствующего класса. И они также считали невозможным оставить без изменений существовавший в то время общественный строй. В создании подобной ситуации большую роль сыграло также развитие и распространение к этому времени антикрепостнической идеологии[33].


[1] См.: Очерки истории Грузии*, т. IV, с. 830—880, 915—937; Фронели А.* Мтиулети 1804 г. Тбилиси, 1896; его же*. Восстание в Кахети. Тбилиси, 1907; Джавахов И. Политические и социальные движения в Х1Х в. Спб., 1906; Махарадзе Ф. Грузия в XIX столетии. Тбилиси, 1933; Хачапуридзе Г. В. Крестьянские движения в Грузии в XIX в. Тбилиси, 1933; его же. К истории Грузии первой половины XIX в. Тбилиси, 1941; Махарадзе Н. Восстание в Имерети 1819—1820 гг. Тбилиси, 1942; Маркова О. П. Восстание в Кахетии в 1812 г. М., 1951; Эбаноидзе Л.* Николоз Бараташвили и некоторые вопросы национально-освободительной борьбы в Грузии. Тбилиси, 1968.

[2] ЦГИА СССР, ф. 678, оп. I, д. 607, л. 27.

[3] Бороздин К. А. Закавказские воспоминания. Мингрелия и Сванетия с 1854 по 1861 год. Спб., 1885, с. 94.

[4] Антелава И. Г., Орджоникидзе Э. А., Хоштария Э. В. Генезис.., с. 33.

[5] ЦГИАГ, ф. 4, д. 211, л. 72.

[6] Там же, ф. 48, д. 1012, л. 38, ф. 9, д. 2122, л. 15—20.

[7] АКАК, т. XI, ч. II, с. 625; Антелава И. Г. Государственные крестьяне, т. II, с. 470.

[8]Лемонджава Д. М.* Вооруженное восстание крестьян в Мегрелии в 1856—1857 гг., Сухуми, 1950, с. 19.

[9] Там же, с. 20, 23, 40.

[10] ЦГИАГ, ф. 8/28, д. 4890. л. 294.

[11] Бороздин К. А. Закавказские воспоминания. Мингрелия и Сванетия с 1854 до 1861 год. Спб., 1885, с. 144—146.

[12] Габричидзе М.* Волнение имеретинских помещичьих крестьян в 1857 году. — ИВ, т. I. Тбилиси, 1945, с. 299.

[13] ИВ, I, с. 312—313.

[14] Там же, с. 304—305.

[15] Ахобадзе М. В.* Движение помещичьих крестьян Горийского уезда накануне отмены крепостного права 1857—1864 гг. — Моамбе, 1962, №1, с. 159, 161—162, 163—165.

[16] Чхетия Ш. К.* Крестьянское движение в 1862 году (документы с вводной статьей). — ИВ, т. 7, 1953, с. 173. 190—191.

[17] Чхетия Ш. К.* Указ. соч., с. 194—195.

[18] Чхетия Ш. К.* Указ. соч., с. 181, 183, 200.

[19] Чхетия Ш. К.* Указ. соч., с. 91, 95, 105, 116.

[20] Дзидзария Г. А. Восстание 1866 года в Абхазии. Сухуми, 1955, с. 127-128.

[21] Дзидзария Г. А. Указ. соч., с. 145, 148—149, 163.

[22] Асатиани А. Г.* Восстание бедняцкого населения Тбилиси в 1865 г. Тбилиси, 1971.

[23] Рио-Нелли (Николадзе Н.). Июньские дни в Тифлисе. — Колокол, №204, 1865, 15.1Х.

[24] Пирцхалайшвили А. Г. К истории выступления тбилисских амкаров в 1865 году. — Исторические записки, т. 8. 1940, с. 223.

[25] Меликсет-бек Л. М. Архивные материалы по истории выступления тбилисских амкаров в 1865 году. — ИВ, т. 3. Тбилиси, 1947, с. 44—45.

[26] Чхетия Ш. К. Тбилиси в XIX столетии. Тбилиси, 1942, с. 272.

[27] Меликсет-бек Л. М. Указ. раб., с. 9—10.

[28] Меликишвили П. Г.* Моя жизнь. — Картули мцерлоба, 1927, №5, с. 147; Чхетия Ш. К. Указ. соч., с. 274.

[29] Меунаргия И. М.* Жизнь и деятельность князя Григола Орбелиани. — Моамбе, 1904, кн. V, отд. I, с. 3.

[30] АКАК, т. XII, ч. II, с. 49.

[31] ЦГИАГ, ф. 678, оп. I, д. 607, л. 26—27.

[32] Жордания О. К. К вопросу о революционной ситуации в Грузии в конце 50-х — начале 60-х гг. XIX века. Тбилиси, 1971.

[33] Речь идет об идеях, содержащих конкретное требование отмены крепостного права, что же касается антифеодальной, просветительской идеологии вообще, то ее формирование и распространение в грузинской общественной мысли началось намного раньше (см.: Гаприндашвили М. М. Грузинское просветительство, Тбилиси, 1977, о. 76—84; его же*. Очерки истории грузинской общественной мысли, II. Тбилиси, 1976).